как серый город обретал цвет в красных лучах. Дорожные фонари отбрасывали длинные, ломаные тени, многоэтажные панельки погружали во мрак целые кварталы. Еще немного — и солнце сядет окончательно, окутав город тьмой.
Людмила согласилась встретиться с Анной на улице, словно не желая оставаться с ней наедине. Но уже то, что она поддалась уговорам, было удачей.
Анна остановила машину на стоянке у торгового центра и вышла в неуютный город. Серость и сырость тут же окутали ее. Смолина огляделась.
— Это вы мне звонили?
Анна обернулась на тихий голос. Высокая женщина в пальто стояла недалеко от нее прикрываясь зонтом от осенней мороси, словно призрак, невесомая, такая же серая, как город. Но больше всего на Смолину произвели впечатление ее глаза — неподвижные, застывшие. Так бывает, когда хватанул такого горя, что не вывезти ни на какой телеге. Словно плыл на утлом суденышке посреди бескрайнего океана, именуемого жизнью, собирая в лодку то, что удавалось, гребя к туманному острову мечты вдали, но налетела волна и разбила в щепы все, что так долго пытался построить.
— Людмила Викторовна?
— Можно просто — Людмила, — сказала она устало и бесцветно.
— Я Анна.
— Что вам нужно?
Солнце медленно таяло за серыми высотками, растворяясь в осенней мгле. Что ей нужно? Если бы Смолина знала! Она смотрела в эти усталые серые глаза, словно пытаясь найти в них ответ.
— Я хотела поговорить о…
— Кате.
— Да.
Небо вновь заволокло — осенью это происходило почти мгновенно, словно кто-то подгонял облака, спеша погрузить мир во тьму. Прохожих в такую погоду почти не было, и шелест начинающегося дождя подчеркивал тишину и пустоту, которые вдруг стали физически ощутимыми.
— Катя… а что Катя? Ее нет больше. Была — и нет, — она говорила еле слышно, словно слова сдувал ветер.
— Как вы думаете, кто мог такое сделать с ней?
— Я не знаю. Но ему гореть в аду за такое. Господь не попустит, — сокрушенно произнесла Людмила.
— У нее кто-то был?
— Кто-то? Мужчина? — Людмила покачала головой. — Она и не искала. Отец ее ребенка бросил их сразу же… она боялась снова обжечься.
— Друзья? Подруги?
Людмила медленно покачала головой.
— С кем-то же она общалась! Мне нужно зацепиться за что-то, чтобы… чтобы найти.
— Милиция уже искала… Ничего не нашли.
— Может, они что-то упустили?
— И вы думаете, что, поговорив со мной найдете убийцу? Что вы хотите от меня? Что я могу вам дать? У меня ничего не осталось. Все, что было, у меня забрали три года назад.
— Вы были в квартире дочери? После… после той ночи?
Людмила покачала головой.
— Нет. Я так и не смогла зайти туда.
— Людмила, я понимаю, что это тяжело, но… я бы хотела осмотреть квартиру Кати.
— Зачем вам это?
— Я хочу понять ее. Может, там есть что-то…
— Я не про это. Зачем вам копаться в моем прошлом?
Анна не нашлась что ответить. Людмила смотрела мимо нее.
— Вы знаете, что такое никогда больше не услышать слово «мама»? Никогда не обнять свою дочь? Я вижу её во сне, хочу обнять, но она ускользает от меня…
Ветер трепал края ее зонта, снося нависающие гроздьями капли дождя и унося в пустоту. Зря она сюда приехала. Не стоит беспокоить старые раны.
— У вас есть дети? — внезапно спросила Людмила.
Анна сглотнула ком, внезапно подкативший к горлу.
— Девочка. Приемная.
Людмила впервые взглянула ей прямо в глаза.
— А свои?
Анна покачала головой.
— Я… я не могу…
Холодный воздух попал в горло, и Смолина захлебнулась им. Она ни с кем не обсуждала это. Тема была табу. Но она хорошо помнила тот день. Врач тогда сказал — такое бывает, не всем дано — каждая седьмая пара этому подвержена. Но жизнь продолжается, сказал доктор. А Анна сидела и не могла понять как это. У него может и продолжилась жизнь. И у других. У всех, кроме нее, у семи миллиардов людей. А у Смолиной тогда остановилась.
Людмила ничего не ответила, но в ее взгляде Анна впервые увидела то бессловесное понимание, каким могут обладать только матери, пережившие утрату.
— Вы же… это вы тогда нашли мою Машеньку?
Анна кивнула.
— Иногда ночами я снова оказываюсь в том лесу, — тихо произнесла Анна. — Бреду сквозь дождь и тьму, и ищу… ищу их. И каждый раз я верю, что смогу найти. Каждый раз.
— Уже не сможете. И никто не сможет.
Они стояли друг напротив друга в объятом моросью городом. Там, за серыми домами, очередной раз умирало солнце. Каждая из этих женщин похоронила что-то свое. Но вместе с вечерними тенями оживали и их призраки из прошлого.
— Мне не стоило приезжать, — произнесла Анна. — Извините, что потревожила.
Она уже хотела развернуться и уйти, когда женщина протянула руку.
— Вы все равно ничего не найдете. Потому что ничего нельзя вернуть.
На раскрытой ладони блеснули ключи. Анна взяла их и молча положила в карман. Слова и благодарности были излишни — две женщины уже все сказали друг другу, и гораздо больше поняли без слов.
— Не забудьте вернуть вечером.
Анна кивнула Людмиле и пошла к машине, услышав негромкое, произнесенное в пустоту:
— Говорят, время лечит. Я уже почти привыкла. Почти.
Ветер унес конец ее фразы, но Анна поняла, что хотела сказать Людмила.
* * *
Двухэтажный многоквартирный дом на окраине Петрозаводска разительно отличался от всего того, что Анне приходилось видеть раньше. Это была одна из нескольких ветхих построек, судя по всему, еще чуть ли не довоенных времен. Наверняка раньше здесь были какие-нибудь бараки для офицеров, но сейчас дома выглядели не просто обветшалыми, а откровенно аварийными.
Сулажгора был из тех районов, по которым Смолина предпочитала ночью не ходить. Серые панельки, гаражи, исписанные маркером остановки. Дорога шла вдоль
