когда взгляд зацепился за что-то странное. Анна даже не сразу поняла за что. Просто где-то на границе сознания поселилась мысль, что что-то не так в этом жилище одинокой девушки. Но что именно?
Она осветила фонарем ванную комнату — ничего необычного. Полотенца на сушилке, сложенная гладильная доска в углу, тюбик с пастой и зубная щетка на раковине, набор шампуней и ополаскивателей на полочке у ванной. Но именно там что-то было не так. И только присмотревшись, Анна поняла — один из шампуней был мужским.
Теперь она осмотрелась более внимательно, и вскоре заметила то, чего не видела раньше — из-под ванны торчали тапочки сорок третьего размера. Смолина вспомнила аккуратную обувь Кати — она бы ни за что такие не надела.
Анна еще раз прошлась по квартире, подмечая мелочи. В шкафчике в ванной она нашла еще одну зубную щетку — не новую — и дорогущий мужской одеколон «Северное сияние»; на кухне явно больше посуды, чем необходимо одинокой девушке с грудничком; на столе ваза с осыпавшимися розами. Напоследок Анна решила покопаться в мусорном ведре, и нашла то, что искала — коробку от конфет и пустую бутылку шампанского.
Она вышла из квартиры, и, подумав, аккуратно постучала в соседнюю дверь. В квартире явно кто-то был, но Анне пришлось постучать еще трижды, прежде чем за дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок и в неширокой щели появилось подозрительное лицо старушки в огромных очках в роговой оправе.
— Чего тебе, дочка?
— Скажите… Катя красивая была?
— Твоя правда, — вздохнула старушка. — Красавица, упокой господь ее душу…
— К ней кто-то ходил?
Старушка аж отпрянула, словно Анна вторглась в святая святых.
— Да что ты говоришь такое, дочка! Никто не ходил к ней! Катя порядочной девушкой была, нечего тут выдумывать!
— Она же молодая была совсем! Не может быть, чтобы совсем одна была! — не отставала Анна. — Ну вы же наверняка видели!
— Да что я видела! У меня вон очки, зрение плохое, да и слух не к черту! — запричитала бабка. — А по пятницам я на все выходным вообще на дачу уезжаю.
— Ну ведь кто-то к ней приходил! — не унималась Смолина.
— Ничего я не видела! — отрезала старушка и захлопнула дверь перед лицом Анны.
Руна 5
«Из огнем кипящей бездны,
Из больших порогов Рутья,
Из стремнины водопада,
С половины задней неба,
С облаков далеких, тонких,
Со стези ветров весенних,
С места их отдохновенья.
Ты скажи, оттуда ль вышел,
Ты оттуда ли пробрался
В это сердце, что невинно,
В это чрево, что безгрешно,
Чтоб кусать и рвать нутро мне,
Пожирать, кромсать ужасно?»
Калевала
1997 год. Париж, Франция.
Вера сошла с трапа самолета ранним утром в понедельник двадцать первого июня. Вокруг, смеясь и галдя, сновали разношерстные туристы и французы. За первые пять минут Вера машинально насчитала семь разных языков. Не то чтобы это ее интересовало, но годы работы переводчицей накладывают определенный отпечаток.
Не задерживаясь Вера прошла паспортный контроль и остановила такси. Элегантный темнокожий водитель помог загрузить единственный чемодан в багажник.
— Bonjour, Madame, je m’appelle Charles! Où vous emmener? — с лучезарной улыбкой спросил он.
— Emmenez-moi au centre, — на идеальном французском ответила Вера и протянула водителю бумажку с адресом.
— Vous venez en France pour vous amuser? — Шарль игриво подмигнул молодой девушке, на что та холодно посмотрела ему в глаза.
— Je suis là pour affaires.*
[*Здравствуйте, мадам, меня зовут Шарль! Куда пожелаете? — Отвезите меня в центр. — Прилетели во Францию развлечься? — Я здесь по делам.]
Улыбка на лице водителя как-то сразу поблекла и больше он не задавал вопросов. Что-то во взгляде миловидной и кроткой женщины было такое, что желание задавать вопросы отпало само собой. Что-то настолько холодное было в ее взгляде, что Шарль понял: лучше ему не знать что за дела у этой странной туристки.
Через час Вера уже была в Шарантон-ле-Пон. Выйдя из такси около нужного дома, она расплатилась с водителем. Ее уже ждали.
Вера остановилась в одной из так называемых комнат служанок на последнем этаже здания с мансардой, в которой потолок опускался к самому полу. Здесь хватило места лишь для небольшой кровати и туалетного столика, но Веру это полностью устраивало, несмотря на то, что, возможно, ей придется здесь задержаться. Расположившись, женщина вышла на улицу, где улыбчивый гид тут же всучил ей проспектики с предложением посетить Эйфелеву башню и Лувр.
Вера равнодушно взглянула на фотокарточки знаменитых достопримечательностей и выбросила в ближайшую урну. Она привыкла не обращать внимание на чувственные удовольствия. Да и какой смысл во всех этих чудесах света, если их скоро не станет?
Вокруг сновали газетчики, на открытых верандах летних кафе держались за ручку влюбленные. В окне дома напротив прямо на подоконнике, заставленном цветами, заливался патефон. Вера уловила слова, которые на французском красиво выводила чуть хрипловатым голосом певица.
«Нет! Ни о чем не сожалею,
Ни о хорошем, ни о плохом.
Мне все безразлично!»
С тихой цветущей улицы Вера свернула на большой проспект, но слова песни и здесь долетали до нее. Казалось, они разливались в жарком летнем дне, заполняя собой все пространство.
«Нет! Ни о чем не сожалею,
Все оплачено, уничтожено и забыто…»
Вера вышла на набережную де Берси — но не с целью насладиться видами Сены. Просто это был кратчайший путь к ее цели.
«Все, что было со мной
Пусть в огне сгорит!»*
Музыка давно стихла, но эти слова уже не покидали разум Веры.
*Edith Piaf, Non Je Ne Regrette Rien
* * *
2006 год, 21 сентября.
Петрозаводск.
Среди моросящей пелены влаги на поляне у леса неясно прорисовывался силуэт
