сцепил на коленях руки и заговорил безмятежно:
– Я не знаю, – сказал он, – я ничего не знаю о реальной жизни вашего друга, ничем, к сожалению, не могу помочь. Возможно, что-то не складывалось у него в той жизни, но, возможно, он сам так решил поступить, никогда ведь не узнаешь многого по видимостям других. – Он с сожалением улыбнулся, дав мне понять, что ничем большим поделиться со мною не может. – Вы еще задержитесь в Мадрасе?
– Нет, – ответил я, – я здесь пробыл три дня, уезжаю сегодня ночью, купил билет на междугородний автобус.
Мне показалось, что во взгляде его промелькнуло неодобрение.
– Это цель моего путешествия, – я почувствовал необходимость объясниться. – Я еду поработать в одном архиве в Гоа, это нужно для моего исследования. Я бы поехал туда в любом случае, даже если бы человек, которого я разыскиваю, находился в другом месте.
– Что вы успели у нас посмотреть? – спросил он.
– Был в Махабалипираме и в Канчипураме – видел все храмы.
– Вы там ночевали?
– Да, в дешевой государственной гостинице, единственное, что было.
– Я ее знаю, – сказал он. Потом спросил: – Что вам больше всего понравилось?
– Много чего, но, наверное, храм Кайласанта. В нем есть что-то надрывное и магическое.
Он покачал головой.
– Странное определение, – сказал он. Потом спокойно встал и негромко произнес: – Думаю, что уже поздно, мне надо много чего еще написать сегодня ночью, позвольте, я вас провожу.
Я встал, и он пошел впереди меня по длинному коридору до самого выхода. Я остановился в вестибюле, и мы пожали друг другу руки. Выходя, я коротко его поблагодарил. Он улыбнулся и ничего не ответил. Перед тем как закрыть за мною дверь, он сказал: «Слепая наука бороздит пустые земли, слепая вера живет мечтой о культе, новый бог – это только слово, не верить или искать: все оккультно»[4]. Я спустился по нескольким ступенькам входа и сделал несколько шагов по усыпанной галькой аллее. И внезапно понял, обернулся, это были стихи Пессоа, только прочитанные по-английски, поэтому я не сразу узнал их. Стихотворение называлось «Рождество». Но дверь была закрыта, и служитель в конце аллеи дожидался меня, чтобы запереть ворота.
VII
Автобус ехал по пустынной равнине, изредка минуя спящие городки. Преодолев отрезок дороги, идущий в гору с поворотами под прямым углом, которые, по моим ощущениям, водитель проделал с крайней непринужденностью, мы ехали по прямым и широким дорогам, спокойным в эти часы индийской ночи. У меня сложилось впечатление, что пейзаж вдоль дороги представлял собой чередование рисовых полей и пальмовых рощ, но темнота была настолько густая, что сказать это с уверенностью никто не мог, а свет автобусных фар быстро пробегал по полям лишь при каком-нибудь изгибе дороги. По моим расчетам, Мангалор должен быть недалеко, если водитель автобуса будет ехать по расписанию. В Мангалоре у меня было два выбора: либо ждать семь часов стыковочного автобуса на Гоа, либо провести день в гостинице и уехать на следующее утро.
Я пребывал в нерешительности. В автобусе я спал мало и плохо и чувствовал себя разбитым, но перспектива провести целый день в Мангалоре меня не очень-то привлекала. О Мангалоре мой путеводитель сообщал, что он «расположен на Оманском заливе, в городе практически не сохранилось остатков прошлого. Это современный промышленный центр с безликой рациональной урбанистикой. Один из немногих индийских городов, в котором совершенно нечего посмотреть».
Я предавался своим конъюнктурным соображениям по части того, какое лучше принять решение, когда автобус остановился. Это не мог быть Мангалор, мы стояли в открытом поле. Водитель выключил мотор, несколько пассажиров вышло. Сперва я подумал, что это «техническая» остановка, чтобы дать пассажирам возможность справить нужду, но через четверть часа мне показалось, что остановка неоправданно затягивается. Кроме того, водитель разлегся на своем кресле и, как мне показалось, уснул. Я подождал еще четверть часа. Пассажиры, оставшиеся в автобусе, мирно спали. Старик в тюрбане, сидевший передо мной, достал из корзины длинный кусок ткани и, аккуратно разглаживая ее, терпеливо сворачивал в рулон. Я прошептал ему на ухо вопрос, он повернулся ко мне с пустой улыбкой, говорившей, что он меня не понимает. Я посмотрел в окно и увидел, что на обочине дороги, на песчаной площади стояло слабо освещенное здание. Напоминало сколоченный из досок гараж. В дверях стояла женщина, я заметил входящих людей.
Я решил обратиться за информацией к водителю. Мне было жаль его будить, он без перерыва много часов вел машину, но все же было лучше справиться у него. Это был толстый индус, спавший с открытым ртом, я тронул его за плечо, он посмотрел на меня мутным взглядом.
– Почему мы стоим? – спросил я. – Это же не Мангалор.
Он подтянулся и пригладил волосы.
– Нет, мистер, это не Мангалор.
– Тогда почему мы стоим?
– Это автобусная остановка, мы ждем стыковочный маршрут.
Остановка не указывалась ни в моем билете, ни в расписании, но я уже свыкся с индийскими неожиданностями. Поэтому я и осведомился, не выказывая удивления, а из чистого любопытства. И узнал, что мы дожидались автобуса на Мудабири и Каркалу. Я попытался ответить вполне логичным, как мне показалось, образом.
– А пассажиры, отправляющиеся в Мудабири и Каркалу, не могут подождать свой автобус самостоятельно, без нас, а мы бы себе поехали?
– В том автобусе едут люди, которые должны пересесть в наш автобус, чтобы проследовать в Мангалор, – спокойно ответил водитель. – Поэтому мы и ждем.
Он вновь растянулся на своем кресле, всем своим видом показывая, что предпочел бы соснуть. Тогда я сказал ему тоном смирившегося человека: «Как долго мы будем ждать?»
– Восемьдесят пять минут, – ответил он с точностью, которая могла быть и результатом британского воспитания, и рафинированной формой иронии. Потом он добавил: – Впрочем, если вы устали ждать в автобусе, можете выйти, здесь рядом есть зал ожидания.
Я решил, что лучше размять ноги, стараясь убить время. Ночь была нежной и влажной, с сильным запахом трав. Я обогнул автобус, выкурил сигарету и направился в зал ожидания. Это был низкий и длинный барак, освещенный керосиновой лампой, подвешенной на дверь. На одной ее створке виднелось разукрашенное гипсовое изображение неизвестного мне бога. Внутри с десяток людей, сидевших на скамейках вдоль стен. Две женщины, стоявшие у входа, разговаривали быстро-быстро. Несколько пассажиров, вышедших из автобуса, расселись кто где мог на круглой скамейке в центре зала, вокруг несущего столба, оклеенного цветными бумажками и пожелтевшим плакатом, который мог быть автобусным расписанием или правительственным указом. На скамейке в глубине
