На противоположном углу стояли конюшни и псарня Сквайра Брауна, обращённые к дороге задней стеной, а над ними возвышался огромный вяз; а на третьем углу была большая открытая лавка деревенского плотника и колёсного мастера, его дом и дом школьного учителя, с длинными низкими карнизами, под которыми десятками гнездились ласточки.
Как только Том оканчивал свои уроки, он пробирался в этот уголок рядом с конюшнями и дожидался, когда мальчики выйдут из школы. Он уговорил конюха сделать ему зарубки на коре вяза, так что мог залезать на нижние ветки, с которых была видна дверь школы, и сидел там, размышляя о том, как бы устроить на вязе дом для себя и товарищей на манер швейцарского Робинзона.[50] Но часы занятий тянулись долго, а терпение у Тома было короткое, поэтому вскоре он слезал и начинал заглядывать то в школу, то в колёсную лавку в поисках развлечений, чтобы скоротать время. Колесник был человеком холерического темперамента, и вот в один прекрасный день, вернувшись после недолгого отсутствия, он обнаружил, что Том возится с одним из его любимых тёсел, заточенный край которого быстро исчезает благодаря усилиям нашего героя. Стремительное бегство спасло Тома от возмездия, не считая одного полновесного тумака, но он был возмущён таким бесцеремонным вмешательством в его первые опыты в столярном деле, а ещё больше — дальнейшими шагами колесника, который срезал длинный прут и повесил его над дверью мастерской, угрожая применить его к Тому, если тот подойдёт на двадцать ярдов к его воротам. В отместку Том объявил войну ласточкам, которые жили у колесника под карнизом; он постоянно беспокоил их палками и камнями, а так как был легче на ногу, чем его противник, то успешно избегал наказания и постоянно доводил его до бешенства. Кроме того, присутствие Тома возле школьной двери начало раздражать учителя, потому что мальчики, сидевшие поблизости от неё, отвлекались от занятий; и уже не раз приходилось ему выскакивать на крыльцо с розгой в руке, в то время как Том поспешно отступал на безопасное расстояние. Тогда учитель с колесником, посовещавшись, решили поставить Сквайра в известность о том, чем занимается Том в послеобеденное время; а чтобы произвести наибольший эффект, взять его в плен и привести на суд прямо с места преступления. Осуществить это им было бы непросто, если бы Том и дальше продолжал вести войну в одиночку, потому что он спасался от них на самом глубоком месте ручья, протекавшего через деревню; однако его, как и многие могучие державы, погубили союзники. Бедный Джейкоб Телёнок не мог ходить в школу с другими ребятами, и в один прекрасный день Том обнаружил его слоняющимся по улице около трёх часов дня (занятия в школе заканчивались в четыре), и уговорил посетить школьное крыльцо. Джейкоб, всегда готовый сделать то, о чём его просили, тут же согласился, и они вдвоём прокрались к школе. Первым делом Том произвёл рекогносцировку лавки колесника и, не обнаружив там признаков активности, решил, что с этой стороны опасность им не грозит, после чего начал крупномасштабное наступление на школьное крыльцо. Дверь школы была чуть приоткрыта, и мальчишки, сидевшие на ближайших скамейках, тут же их увидели и вступили в сообщение с агрессорами. Том совсем осмелел и стал заглядывать в школу каждый раз, как отвернётся учитель, и строить ему рожи. Бедняга Джейкоб совершенно не понимал, что происходит, но был очень доволен тем, что оказался так близко от школы, в которую ему заходить не разрешалось. Вдруг Том нечаянно толкнул его, и он в припадке энтузиазма зашёл шага на три в помещение и остановился, осматриваясь по сторонам, улыбаясь и одобрительно кивая. Учитель, который стоял спиной к двери и как раз наклонился над грифельной доской одного из мальчиков, почувствовал, что происходит нечто необычное, и быстро обернулся. Том бросился к Джейкобу, схватил его за блузу и потащил назад, а учитель бросился за ними, расшвыривая во все стороны скамейки и мальчишек. У них ещё оставалась возможность удрать, но на крыльце, отрезав путь к отступлению, стоял коварный колесник, который, как оказалось, наблюдал за всеми их действиями. Вот так их и поймали; школу распустили, Тома с Джейкобом повели к Сквайру Брауну в качестве законной добычи, а мальчишки кучками шли за ними до самых ворот, обсуждая, чем же всё это кончится.
Сквайр сначала очень рассердился, но, благодаря горячим мольбам Тома, беседа завершилась компромиссом. Тому разрешалось подходить к школе не раньше трёх часов дня, и то лишь в том случае, если он хорошо сделал свои собственные уроки; тогда он получал от Сквайра Брауна записку к учителю, а учитель соглашался отпускать десять — двенадцать мальчиков, которые учились лучше всех, на час раньше, чтобы они могли с ним поиграть. Тёсла и ласточки колесника отныне объявлялись неприкосновенными, и этот достойный человек вместе с учителем отправился в столовую для слуг выпить за здоровье Сквайра, очень довольный проведённым днём.
Можно сказать, что с этого начался второй акт в жизни Тома. Война за независимость к этому времени уже окончилась; никто из женщин, в том числе и горничная его матери, не смел предлагать ему помощь в одевании и умывании. Между нами говоря, на первых порах ему часто приходилось бежать к Бенджи в незавершённом состоянии туалета, потому что Чарити и остальные, казалось, находили особое удовольствие в пришивании невозможных пуговиц и завязок где-то посередине спины; но он скорее согласился бы ходить совсем без одежды, чем прибегнуть к помощи женской прислуги. У него была отдельная комната, и отец выдавал ему шесть пенсов карманных денег в неделю. Всего этого ему удалось достигнуть по совету и с помощью Бенджи. Но теперь он сделал ещё один шаг вперёд, шаг, потребность в котором испытывает каждый настоящий мальчишка; он оказался среди равных себе по возрасту и силе, среди тех, чьи стремления, желания и занятия совпадали с его собственными, и мог сравнивать себя со сверстниками.
Маленькая гувернантка, недавно появившаяся в доме, обнаружила, что её работа стала на удивление лёгкой, потому что Том готов был трудиться как вол ради того, чтобы получить записку к учителю. Поэтому такие дни, когда он не играл с трёх часов с деревенскими ребятами, выдавались редко. Вскоре он научился играть в лапту, футбол, крикет и другие игры; и, хотя большинство мальчиков было старше него, прекрасно умел за себя постоять. От природы сильный и подвижный, он всё схватывал на лету и к тому же имел преимущество в виде лёгкой обуви и удобной одежды, поэтому вскоре уже мог бегать, прыгать и лазить не хуже, чем остальные.
Они заканчивали свои обычные игры примерно за полчаса до вечернего чая, а потом начинали по-разному состязаться в силе и ловкости. Могли, например, поймать шетландского пони, которого выпустили попастись, и взобраться на него вдвоём или втроём; а этот маленький негодяй, чувствуя потеху, пробегал с ними галопом ярдов пятьдесят, а потом поворачивал кругом или резко останавливался, сбрасывая их на дёрн, и продолжал пастись, как ни в чём не бывало, пока на него не усаживалась новая партия. Другие играли в камешки или запускали волчок, а те, что постарше, начинали бороться. Сначала Том только смотрел, но эта забава сильно его привлекала, и он недолго оставался в стороне. Борьба была для молодёжи Долины путём к славе и уступала в популярности только боям на палках; все мальчишки знали правила и были в достаточной степени искусны. Но Джоб Радкин и Гарри Уинбурн были настоящими звёздами, первый — сильный и несгибаемый, с ногами, устойчивыми, как колонны, а второй — гибкий, как каучук, и быстрый, как молния. День за днём они стояли нога к ноге, и пробовали захваты и броски, и напрягали все силы, и раскачивались туда-сюда, пока, наконец, какая-нибудь особенно хитрая подножка или толчок не решали дело, и поверженный падал на лопатки. Том смотрел во все глаза и, наконец, предложил побороться одному из наименее умелых и уложил его на лопатки; так постепенно, вызывая одного за другим, он дошёл до лидеров.
Вот тогда-то ему и пришлось попотеть. На то, чтобы научиться выстаивать против Джоба, ему потребовалось не так уж много времени, поскольку этот герой почти не нападал, а побеждать ему удавалось в основном благодаря сильным ногам, которые невозможно было сдвинуть с места. Но Гарри Уинбурн был, безусловно, ему не по зубам. С первого захвата и до последней подножки, от которой он летел на спину, Том чувствовал, что Гарри знает и умеет больше него. К счастью, Гарри не осознавал своё явное превосходство, а у Тома от природы был покладистый характер, поэтому они никогда не ссорились. Том продолжал усердно работать и всё больше и больше приближался к мастерству Гарри, пока, наконец, не освоил все приёмы и уловки, кроме одного броска. Это было собственное изобретение Гарри, его любимое детище; он применял его редко, только в крайних случаях, но, как только применял, бедный Том тут же летел на землю. Он думал об этом броске постоянно, на прогулках, за едой, лёжа в кровати, даже во сне, — но никак не мог придумать, как ему противостоять, пока однажды Гарри в свойственной ему открытой манере не рассказал, как, по его мнению, нужно встречать этот бросок. Через неделю силы мальчиков были практически равны, если не считать небольшого перевеса, который давали Гарри те десять месяцев, на которые он был старше. Впоследствии Том часто с благодарностью вспоминал эти ранние тренировки и особенно бросок, которому научил его Гарри Уинбурн.
