Эти прогулки, на которые отводилось целых полдня, были главным событием недели. После обеда все пятьдесят мальчиков в сопровождении одного из надзирателей отправлялись к возвышенности под названием Хэйзелдаун, до которой было около мили. Она была примерно трёх миль в окружности, а по соседству были леса, густо населённые птицами и бабочками. Надзиратель медленно обходил возвышенность в сопровождении тех мальчиков, которые были его любимцами, а остальные отправлялись куда хотели, и должны были только явиться, когда он заканчивал свой обход, чтобы вернуться вместе с ним в школу. Гулять, однако, разрешалось только по лесу и по возвышенности, а в деревню, где продавались круглые леденцы и жирные тянучки, ходить было строго запрещено.
Развлечения, которым предавались мальчики, были весьма разнообразны. В начале возвышенности был крутой бугор, вроде тех курганов, которые встречались в родных холмах Тома. Этот бугор еженедельно становился местом ожесточённых сражений в ходе игры, известной под странным названием «пирожки из грязи». Мальчики разделялись на две команды, у каждой из которых был свой лидер, и одна из сторон занимала бугор. Затем обе стороны вооружались кусками дёрна в большом количестве, которые вырезали с помощью карманных ножей, и та сторона, которая оставалась внизу, атаковала бугор под прикрытием шквального огня из комьев грязи. Победа считалась одержанной, как только им удавалось хотя бы на мгновение очистить верхушку бугра от оккупантов, после чего победители, в свою очередь, превращались в осаждённых. Это была отличная игра, грубая и грязная, и она служила хорошим противовесом характерной для этой школы тенденции к подлости и трусости. Тем временем другие мальчишки рассыпались по окрестным холмам в поисках мышиных и шмелиных нор, которые они безжалостно раскапывали, при этом частенько (замечу с сожалением) убивали и обдирали несчастных мышей и сами становились (замечу без всякого сожаления) жертвами шмелиных укусов. Ещё можно было гоняться за бабочками или искать птичьи яйца, если был сезон; и именно на Хэйзелдауне Том в первый раз обнаружил красивую маленькую голубую бабочку с золотистыми пятнышками на крылышках, которой он никогда не видел в своих родных холмах, и там же впервые раскопал гнездо береговой ласточки. Это последнее достижение было вознаграждено поркой, потому что береговые ласточки гнездились на высоком обрыве возле самой деревни, в которую запрещено было ходить; однако один из его товарищей, отчаянная голова, который минуты не мог прожить без риска, с лёгкостью убедил Тома нарушить запрет и посетить обрыв ласточек. А оттуда был всего лишь шаг до лавки, торгующей сластями, и что могло быть проще, чем пойти туда и доверху набить себе карманы; и что могло быть неизбежней, чем то, что надзиратель учуял запах запрещённых леденцов, когда они, вернувшись с добычей, поделились с товарищами, а последовавший за этим обыск быстро показал, в каком состоянии их карманы?
Этот союзник Тома был действительно отчаянным героем в глазах остальных мальчишек, его даже побаивались и считали если не колдуном, то чем-то в этом роде. Эту репутацию он заработал следующим образом. Мальчиков отправляли спать в восемь часов, и, конечно же, час или два они лежали в темноте и по очереди рассказывали истории про привидения. Однажды, когда подошла очередь этого приятеля, он до смерти напугал их особенно страшным рассказом и вдруг заявил, что может сделать так, что на двери появится огненная рука; и, к изумлению и ужасу мальчишек, рука или нечто вроде того, светящееся бледным светом, действительно появилось там, где он обещал. Слава об этом деянии распространилась на все остальные комнаты и, поскольку там в это не поверили, юный некромант заявил, что это чудо появится во всех комнатах по очереди, и именно так и случилось. Об этих обстоятельствах стало обычным способом известно одному из надзирателей, который, подслушивая под всеми дверями, сумел захватить врасплох исполнителя в ночной рубашке и с коробкой фосфора в преступной руке. Спички и прочие современные приспособления для добывания огня были тогда неизвестны; в самом слове «фосфор» было для мальчишек что-то дьявольское; и так союзник Тома ценой хорошей порки приобрёл то, чего так жаждут многие взрослые — несомненный страх своих товарищей.
Это был выдающийся мальчик и ни в коем случае не плохой. Том дружил с ним всё время, пока учился в этой школе, и попал из-за этого во множество переделок. Но это был великий противник ябедничества и открытый враг надзирателей, а значит, достойный всяческой поддержки.
В этой школе Том усвоил довольно значительный объём латыни и греческого, но всё же в целом не то она ему не подходила, не то он — ей, и на каждых каникулах он только и делал, что уговаривал Сквайра отдать его сразу в публичную школу. Велика же была его радость, когда в середине его третьего полугодия в частной школе, в октябре 183-, в деревне рядом с ней вспыхнула лихорадка, причём слегка прихворнул и директор, а мальчиков отправили по домам, о чём родителей известили только накануне.
Сквайр обрадовался куда меньше Тома, когда весёлая загорелая физиономия этого юного джентльмена появилась дома за два месяца до рождественских каникул. Почесав в затылке, он удалился в свой кабинет и написал несколько писем, в результате чего две недели спустя, за завтраком, обратился к своей жене с такими словами:
— Дорогая, я договорился, что Том отправится в Рагби прямо сейчас, на последние шесть недель этого полугодия, вместо того чтобы болтаться по дому и ездить верхом. Со стороны Доктора[52] было очень любезно это разрешить. Пожалуйста, проследи, чтобы его вещи были готовы к пятнице, я отвезу его в Лондон, а на следующий день он сам поедет дальше.
Миссис Браун была готова к этому сообщению и только выразила опасение, что Том ещё слишком мал, чтобы путешествовать одному. Однако, обнаружив, что и отец, и сын единодушны в этом вопросе, она, как мудрая женщина, уступила и принялась снаряжать Тома для отправки в публичную школу.
Глава IV Почтовая карета
Пусть паровоз кипит-шипит,Галоп скорей меня домчит.
Р.Э.Э. Варбертон, «Песня кучера».
— Пора вставать, с вашего позволения, сэр. Дилижанс на Лестер будет через полчаса, и ждать он никого не станет, — говорил коридорный придорожной гостиницы «Павлин» в Ислингтоне[53] в половине третьего утра начала ноября 183-, одновременно встряхивая Тома за плечо, затем оставил свечу и унёс чистить его ботинки.
Том с отцом прибыли в Лондон из Беркшира накануне, и, наведя справки, обнаружили, что почтовые кареты на Бирмингем проезжали не через Рагби, а через Данчёрч, деревню в трёх милях оттуда, стоявшую на большой дороге, где пассажирам приходилось дожидаться оксфордской или лестерской кареты, которые приходили только вечером, или нанимать почтовых лошадей. Тогда решили, что Том поедет лестерским дилижансом, который сворачивал с большой дороги и проезжал непосредственно через Рагби. А так как лестерский дилижанс отправлялся очень рано, они перебрались в «Павлин», чтобы быть прямо на дороге.
Том впервые оказался в Лондоне и с бoльшим удовольствием остановился бы в «Бель Соваж», гостинице, возле которой их высадили в сумерках, чтобы можно было побродить по этим бесконечным, таинственным, освещённым газом улицам, которые со всем своим блеском, шумом и движущимися толпами волновали его до потери дара речи. Но, как только выяснилось, что, остановившись в «Павлине», он сможет попасть в Рагби уже в двенадцать часов дня, а в противном случае не раньше вечера, всё остальное отошло на второй план; его единственной всепоглощающей целью было как можно скорее стать учеником публичной школы, и разница в шесть часов казалась ему имеющей огромное значение.
Гостиница «Павлин», Ислингтон, 1823 г.
Том с отцом прибыли в «Павлин» около семи вечера. Отец уютно устроился у пылающего камина в кофейной с газетой в руках, а Том, с неподдельной радостью услышав, как он приказывает, чтобы ужин из бифштексов с устричным соусом был подан через полчаса, тут же побежал осмотреться, и подивился огромному количеству проезжающих карет и экипажей, и подружился с коридорным и конюхом, которые заверили его, что лестерский дилижанс — первоклассный ходок, делает десять миль в час, включая остановки, и настолько точный, что вся дорога сверяет по нему часы.
Когда позвали ужинать, Том как следует угостился в одной из маленьких ярких кабинок кофейной «Павлина» бифштексами с неограниченным количеством устричного соуса и коричневым стаутом,[54] который попробовал тогда впервые — событие, навсегда запечатлевшееся в его памяти; выслушал превосходные советы, данные ему отцом поверх дымящегося стакана бренди с водой; а затем начал клевать носом под общим воздействием стаута, пылающего очага и отцовской лекции. Наконец Сквайр, заметив состояние Тома и вспомнив, что уже почти девять, а дилижанс отправляется в три, отослал его к горничной, пожав руку (поскольку утром перед отъездом Том специально оговорил, что теперь всякие поцелуи между ними должны кончиться) с несколькими прощальными словами.
