Если, наконец, лекарь не разобрался в болезни, то (нужно) говорить, что у больного питание и образ жизни неподходящие, что вредят демоны… и назначить (индифферентные) лекарства. (Можно) сыпать названиями болезней и лекарств, о которых никто не слышал… Больной и близкие не поймут, но лекаря сочтут толковым».
Если исключить «демонов», то европейские врачи (психиатры, в частности) нередко пользуются подобными приемами[12].
Тибетскую и европейскую медицину сближает не только этический фундамент.
Опытный европейский психиатр преодолевает дихотомию «психическое-соматическое». Многократно описаны психические нарушения при самых различных соматических, инфекционных, эндокринных заболеваниях. Психиатр информирует о тончайших психопатологических расстройствах, симптомы соматической болезни остаются «за бортом», предполагается (по умолчанию), что врач знает эти признаки. В свою очередь, врач-интернист описывает нюансы клиники и динамики болезни, делая акцент на физикальных феноменах, но помнит о психических расстройствах соматического генеза.
И психиатр, и терапевт знают об изменениях формулы крови, ЭКГ, ЭЭГ, биохимических показателей мочи и пр. при заболевании — то, что было недоступно традиционному тибетскому врачу. Взамен эмчи-лама имел знания о методах пульсовой диагностики, филигранном исследовании мочи или мокроты — то, что остается вне поля зрения европейского врача.
Но их роднит единый логический и интуитивный способ диагностики: анализ тончайших феноменов и интеграция в мультиаксиальный диагноз (терминологические различия мы не рассматриваем). Учитывается вся необходимая и достаточная медицинская информация, социальное окружение, бытовые условия, особенности питания, адаптация и пр.
Европейская медицина рассматривает больного в микроскоп. Чем больше разрешающая способность прибора, тем отчетливее детали, тем в меньшей степени виден весь человек. Между врачом и пациентом находится инструмент, прибор, машина; непосредственный контакт исчезает; лекарь больше доверяет показателям, чем своим ощущениям и догадкам. Технология губит врачебное искусство, магию интуитивной диагностики и лечения врачом — его хабитусом, манерами, словом. В тибетской медицине этого нет.
Тибетские лекари хорошо знали цену немедикаментозному, психотерапевтическому воздействию. Более того, они прекрасно разбирались в тех состояниях, которые мы называем невротическими или неврозоподобными[13]. Вот что сообщает Чжуд-ши. Дополнительная тантра, гл. 27 «О передаче тантр».
…Из четырехсот болезней известных
сто одна — это «подобие болезней»,
которые проходят без лечения.
А при лечении проходят еще быстрее.
Их лечить все равно что подтолкнуть падающее.
Они сначала природу свою проявляют сильно,
быстро сходят с пути, не дожидаясь лечения.
Как будто тучи сгрудились и полил дождь, но через мгновенье
небо прояснилось, и снова стало сухо.
Сто и одна — это действие демонов гдон…
От болезней демонов можно избавиться и без лекарств…
Сейчас европейская медицина идет по пути неогиппократизма — дороги, которая для тибетского врача была единственной. Новое мышление, единство видения больного приведет к тому, что различия европейской и т. н. альтернативной (традиционной) медицины сохраняются лишь в деталях — например, способах обследования. Непременным условием будет знание врачом равно соматических и психических расстройств.
Тибетские лекари, рассматривая пациента целокупно, писали, например, так: «При болезни жин-ни больные предъявляют жалобы на частое мочеиспускание, истечение мочи на постель во время сна, жажду, сухость во рту, повышенную потливость, которая бывает с запахом, ощущение сладкого во рту, нарушение аппетита, Больные худеют, теряют в весе. Болезнь может сопровождаться рвотой, нарушением стула, При тяжелых формах бывают фурункулы, карбункулы; нагноительный процесс может поражать внутренние органы… (далее подробно описываются различные изменения мочи). Запах мочи может быть неприятным и зловонным. По вкусу моча бывает сладкой, поэтому у мочи больного мухи скапливаются роем… Изменяется общее состояние: появляется сонливость или, наоборот, бессонница, могут быть ознобы или дрожь» (Э. Г. Базарон, В. Э. Назаров-Рыгдылон, 1982).
Описание сахарного диабета несомненно, а психические нарушения даны с достаточной полнотой (специальная монография А. X. Алимова с соавт., 1987, почти ничего не добавляет).
В Тантре наставлений, раздел 1, главе 3 сообщается:
При пожелтении мяса бывают слабость, бессонница, тяжесть в теле, шо, дар и вода кажутся горькими, желтеет кожа белые предметы кажутся желтыми…
(помимо этого, сообщается о пожелтении склер, ногтей, потере аппетита, тошноте, сильной жажде, зуде кожи и пр.).
Состояние можно однозначно трактовать как какой-то вариант желтухи. Специфическими особенностями психических расстройств при многих болезнях печени (желтухах — в частности) являются выраженная тяжелая астения с ощущением разбитости, анергии, агрипнии; эмоциональные нарушения; ксантопсия (восприятия предметов в желтом цвете), нарушение вкусоощущения (М. В. Коркина, В. Иванов, 1988). Таким образом, тибетские врачи дали исчерпывающую характеристику психических нарушений при желтухе, причем в неразрывном единстве с соматическими признаками.
Обобщим: за многие столетия до европейских врачей тибетские коллеги создали блестящую интегральную медицину, абсолютное большинство субпсихотических расстройств рассматривалось в контексте психосоматики.
«Собственно психические» болезни в тибетской медицине также рассматривались (описание приведено выше), здесь уточним лишь детали.
По настоящее время не существует убедительных доказательств преимущества какого бы то ни было нозологического или анозологического подхода в психиатрии. Концепция единого психоза не лучше и не хуже, чем, допустим, методология Крепелина либо Леонгарда-Кляйста.
В конечном итоге роль психиатра сводится к отграничению нормативного поведения от ненормативного (дискуссию о норме мы опускаем; искусствоведы имеют дело с понятием «красоты», дефиниции которой не существует — тем не менее они уверенно пользуются этим термином). Чем жестче общество юридическими и конвенциональными нормами определяет границы поведения, воззрения, понятий, представлений, высказываний, тем чаще некоторый вариант поведения будет считаться ненормативным, и наоборот.
Здесь можно привести бессчетное количество примеров, однако любители истории и этнографии в этом не нуждаются.
Галлюцинации Жанны д‘Арк вписываются в культуру, и посему назвать Орлеанскую девственницу сумасшедшей не осмелится ни один здравомыслящий психиатр. Каталепсия дервиша — отнюдь не шизофрения, измененное состояние сознания у шамана — вовсе не истерия или эпилепсия, потребление Сомы ведийскими жрецами — не наркомания. В средневековье грубые и закаленные воины при душевных потрясениях падали в обморок (см. Ф. Арьес, 1992), а изнеженные дамы делали это до начала XX в. — и в контексте эпохи такое поведение было нормативным. Вера в ведьм пропитала большинство культур, из специальной литературы можно узнать, что тысячи женщин считали себя ведьмами и сообщали об этом добровольно, без физического насилия. Несерьезно считать их всех больными истерией и шизофренией (хотя, вероятно, среди них психическая патология встречалась чаще, чем в популяции).
Разорванность мышления в европейской психиатрии имеет определенную трактовку и однозначно оценивается как патология.
Приводим отрывок из работы Д. Судзуки «Основы дзэн-буддизма». — «Почтенный Гоне, учитель времен династии Тан, поднял свой посох и спросил одного монаха: „Что это такое?“, Монах ответил: „Я не знаю, почтенный господин“, - „Что же, тебе незнаком даже посох?“, — с упреком заметил Гоне, а затем опустил его на землю и сделал им ямку в земле. После этого он спросил: „А теперь ты понимаешь?“. „Нет, не понимаю“, — ответил монах. Учитель продолжал: „Как, ты даже не знаешь, что такое ямка в песке?“. Сказав это, он положил посох себе на плечо и снова спросил: „Ну, а теперь понимаешь?“. „Нет, не понимаю“, — признался монах. Тогда Гоне сказал: „Самодельный посох носят через плечо; приветствующих людей игнорируют: я хожу без колебания по сотням тысяч горных троп“».
В дзэн такой диалог нормативен.
Аутизм — так как он понимается европейскими психиатрами — классическое состояние буддистского монаха-отшельника. Однако считать его психически больным может только очень предвзятый и необразованный человек.
Метафизическая трактовка мироздания, мистическое погружение в глубь предметов и явлений, деперсонализация, отрешенность от бытия, несокрушимая вера в метампсихоз у современного европейского обывателя — явление не вполне стандартное (сказанное не обозначает, что этот человек непременно психически болен). Для буддиста это поведение нормативно.
