Фрунзик сел на монорельс прямо на пути моего дыролова. Я вынужденно поставил счётчик на паузу.
Милиционер снял фуражку, пригладил мокрые волосы:
– Зря вы тут бродите. Мы перекрыли весь узел.
– Работа, – ответил я.
Милиционер достал из полевой сумки фонарик, потряс его, заглядывая в линзу, будто пытался выбить остатки электричества:
– У всех работа.
Тут он пригляделся к Алтынай:
– Эй, а ты кто? Имя, фамилия, адрес проживания?
В отличие от меня Алтынай при виде ментовской формы не испытывала ни робости, ни законопослушности:
– А вы кто такой? На каком основании задаёте вопросы личного характера?
Фрунзик восхищённо погрозил пальцем:
– Бо-о-о-рзая. Вот, парень, учись. Девка с понятиями. Сначала представитель органов должен предъявить удостоверение, назвав имя и должность. После этого имеет полное право задавать любые вопросы.
Я повернулся к Алтынай:
– Будут спрашивать про твоё появление в поезде.
– Это была не я, а кто-то похожая.
Фрунзик поднялся с монорельсы:
– Можешь подтвердить алиби?
– Да.
– Ладно. Записал бы твои паспортные данные, но не до вас сейчас. Надеюсь на твою гражданскую сознательность. Жду в участке, чтоб подписать показания.
Я двинул дыролов по монорельсе. Фрунзик грубо остановил его ногой:
– Куда? Идите обратно.
– Но мы должны дойти до выхода из туннеля. Обратный путь долгий!
– Ничем не могу помочь, парень. Там всё перекрыто. Приказ, возвращать всех сотрудников железной дороги. Вагонопоток на обоих узлах прекращён на неопределённое время. Так что у вас в ближайшие дни будут выходные.
– Да что случилось-то? – воскликнула Алтынай.
– Хватит болтать. Идите.
Я законопослушно развернулся. Но Алтынай и не думала сдаваться:
– Пишите справку.
– Какую? – изумился Фрунзик.
– Такую, где сказано, что я и Лех не смогли выполнить свои должностные обязанности из-за милицейской операции на нашем рабочем месте.
– Моё начальство уже выдала такую документ вашему начальству, – отозвался Фрунзик.
Меня объяснение устраивало. Но Алтынай упорствовала:
– Или пишите или мы никуда не пойдём. Тут микротрещины. Если мы их не зафиксируем, то сто тысяч человек размажет на атомы!
Продолжая восхищённо улыбаться, Фрунзик достал блокнот:
– Бо-о-о-орзая! Учись, парень. А тебе, красотуля, надо на юридический было поступать, да к нам в контору работать.
Милиционер быстро написал что-то в блокнот. Вырвал лист, поднялся и передал его Алтынай. Она перечитала, сложила пополам и протиснула в задний карман джинс. Для этого ей пришлось приподнять свитер, обнажив узкую полоску тела, там где спина плавно изгибается, переходя в… Короче, я засмотрелся, хотя как можно «засмотреться» на что-то длящееся долю секунды?
– Но что всё-таки произошло? – спросил я.
– Помнишь, люди пропадали?
– Ну.
– Теперь пропал весь состав Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава. Все сто восемнадцать вагонов. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек.
Алтынай восприняла новость с непониманием непосвящённого. Я же оторопело уставился на Фрунзика:
– Поезд? Целый поезд? Куда он мог пропасть?
– Это и пытаемся выяснить, – Фрунзик сел обратно на полотно. – Весь мир в шоке. Ладно, авария, сход с монорельсы или поломка в пути и крушение. Всякое бывает. Но вот чтоб пропал бесследно…
– Может ошибка в расписании? Диспетчера, бывает, так напутают, что не то что поезда, узловые станции пропадают из списка.
– Парень, тут люди поумнее тебя всё проверили. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек не вернулись домой. Все на одном поезде. И все пропали где-то в вашем районе.
Намекая, что разговор окончен, Фрунзик снял с пояса рацию и покрутил ручку, пытаясь нащупать милицейскую волну.
– В туннелях радио не ловит, – заверил я.
– Без тебя понял, умник.
6
Несмотря на усталость, обратно мы шагали быстро. Обсуждали таинственное исчезновение. Я говорил, что такое невозможно.
– Может его тормознули в пути и увели в дублирующий туннель? Ты упоминал про такой, – выдвинула гипотезу Алтынай.
– Сразу видно, ткачиха. Идущий на гиперзвуке состав невозможно затормозить. Торможение осуществляется на подходе к станции при помощи специальных резонансных подушек. Видела, когда ездила на поезде, что первый признак прибытия на Вокзал, это появление вдоль путей ячеистых локаторов?
– Видела. Возле них ещё мусор валяется часто.
– Подушки работают как… э-э-э… – я запутался в попытках говорить научными терминами.
– Подушки работают как подушки? – подсказала Алтынай.
– Да. Как бы толкают состав в сторону обратную его движению, обнуляя вектор скорости. Без них поезд самостоятельно не затормозит, а будет нестись, пока не выгорит топливо.
– А мог кто-то поставить резонансные подушки на середине пути и затормозить поезд, и после этого увести на дублирующий путь?
– Хорошая версия, – кивнул я. – Теоретически возможно. Но практически… Кто построит несколько километров резонансных подушек незаметно от обходчиков?
– Ну, мало ли.
– Хорошо, допустим, что построили, хотя это нереально, но куда деть километр вагонов? Дублирующие пути сразу же проверили бы. Их много и они запутаны, но не до такой степени, чтоб спрятать поезд.
Перемазанное грязью личико Алтынай нахмурилось, решая задачу:
– Зачем похищать поезд? Его можно продать? Или выкуп за пассажиров потребовать.
– Пойми, украсть поезд это как украсть, украсть э-э-э…
– Как украсть поезд?
– Ну да. Это настолько нелепое и невозможное событие, что больше похоже на ошибку. Это как Луну украсть или угнать Судитрона с рельс. Как облака слямзить. Не-ре-аль-но.
Из-за того, что мы дважды проделали путь по туннелю, пришли на станцию позже большинства обходчиков. Служебный поезд ждал на перроне. Много было запоздавших, кого менты заставили идти обратно.
Все обсуждали исчезновение, выдвигая те же гипотезы, что и мы. Все спорили, доказывали невозможность произошедшего. Два обходчика чуть не подрались, потому что один назвал другого размазнёй, и сделал это не шутливо, а серьёзно.
Кто-то отметил, что Алтынай одета в повседневную, но грязную одежду, подозрительно спросил:
– Эй, а ты, случаем, не выпала с пропавшего поезда?
7
Я и Алтынай так устали, что уже не разговаривали друг с другом.
Еле-еле дошли до пункта сдачи дыролова и путевых листов. Пока я был в переодевалке, Алтынай стояла перед зеркалом в фойе и пыталась привести себя в порядок, отмывая лицо и руки из питьевого фонтанчика.
Мне было стыдно перед ней, что переоделся в чистое. Предложил было свою куртку, но та оказалась настолько велика, что, в сочетании с грязными джинсами и не отмываемой сажей на личике, Алтынай выглядела настоящей бродяжкой.
– Ужас, – заплакала Алтынай. – Как я домой поеду? Меня в трамвай не пустят.
Я отчаянно перебирал варианты помощи. Съездить за её вещами? Представил – папа открыл дверь, а на пороге незнакомец:
– «Можно взять одежду вашей дочурки? Девочка, знаете ли, испачкалась. Надо переодеться».
На помощь пришла Маргарита. Она и раньше уходила с работы позже всех. Из-за ЧэПэ, видать, задержалась ещё дольше. Поглядела на расстроенную Алтынай и её одежду. Сразу всё поняла:
– Пошли, поищем, что есть в моём шкафчике.
Алтынай сдала мне свой рюкзак и отправилась с Маргаритой в кабинет.
Сидел, обнимаясь с её рюкзаком, и фантазировал, как мы будем гулять вдвоём с Алтынай. Целоваться в парке. Или поедем на велосипедах на Шестую Стену. С неё открывается лучший вид на Абрикосовый Сад. На Шестой Стене романтика такая, что ничего не остаётся, как целоваться.
Алтынай и Маргарита вернулись. Моя стажёрка и любовь пахла мылом. Пряди немного мокрых волос обрамляли чистое лицо. Переоделась она в белое платье, в каком видел когда-то Маргариту. Платье было не по размеру Алтынай, слишком просторное на груди, слишком широкое в плечах.
– Спасибо за платье, – сказала Алтынай. – Я завтра же верну.
– Когда удобно, тогда и возвращай, – улыбнулась Маргарита и ушла.
Странно, зачем бухгалтерша хранила красивые платья на рабочем месте?
Алтынай сложила в рюкзак грязную одежду.
– Проще выбросить. Не отстираешь, – предупредил я.
– Попробую, – закусила губу Алтынай. – Свитер от Кельвин Кляйн.
Я стянул с себя куртку:
– Всё же прохладно на улице.
Алтынай согласилась и накинула куртку на плечи. Так дошли до остановки. Трамвай медленно подходил, постукивая колёсами,
– Ну, пока, – сказал я.
Алтынай неуверенно сняла мою куртку:
– Ну… пока.
Взял куртку за петельку:
– Может, завтра вернёшь? Холодно.
– Нет, спасибо. Не хочу, чтоб папа видел на мне мужскую куртку. Он строгий.
