года, когда они превращаются в реки, затапливающие все распадки и низины. Цвета дорог – от темно-коричневых до алых. Красят их латериты, вымытые сотнями дождей, выветренных сотнями ветров. Краснота их отражается на деревьях и траве, и целые районы приобретают красноватый оттенок – то ли бушуют где-то рядом лесные пожары, то ли освещает их африканский закат.
Непосредственно в районах наших геологических исследований не побывал ни один известный путешественник. Дэвид Ливингстон прошел южнее, по Замбези, и вышел в 1859 году к Индийскому океану в Келимане. Немногочисленные португальцы, обследовавшие эти места в прошлом веке, не нашли практически ничего, они просто закрепились в Альто-Лигонии, построили поселки. Но Ливингстон все же помог нашим специалистам. В архиве геологической службы мы нашли старый доклад. Безымянный автор, основываясь на данных спутников путешественника – Бейнса и Торнтона, – давал интересные сведения об углях Тете и Ньясы. Эрнст Николаевич Салазкин изучил доклад и потом, в Метангуле, на берегах озера Ньяса, завершил дело, косвенно начатое Ливингстоном: в составе интернациональной бригады, состоящей из шведов, болгар, бельгийца, итальянца и американца, нашел и оценил запасы угля. Месторождение скоро внесут в список объектов, пригодных для эксплуатации…
Сейчас мы работаем в долине реки Метуиссе. Вода магнитом притягивает людей. На километры вокруг это единственная более или менее крупная речка. Женщина с горшком на голове, с ребенком, подвязанным на спине платком; дети повзрослее с деревянными пестиками на плечах у мужчины с тяжелыми ступками медленно спускаются к реке. Здесь, среди зарослей маниоки, они выберут зрелые клубни, затем мерными, спокойными ударами разотрут их в муку и смешают с речной водой. По соседству разжигает огонь другое семейство – у них маниока жаренная, она ни чем не отличается от нашей картошки. В речке, поросшей острой осокой, водятся крокодилы. Днем их не видно. Размеры русла и множество людей не дают им возможности поохотиться. Но ночью под звуки жабьего оркестра они выползают на берег и ловят наиболее активных земноводных солистов. А ранним утром, если посчастливится, можно еще видеть на камнях у брода свежие длинные следы, слизь и кусочки чешуи…
Основной объект наших поисков – редкометалльные пегматиты Муйане. Их надо исследовать, подсчитать запасы. В них танталит, слюда, полевой шпат, турмалины – ценное промышленное сырье. Гора, где мы ведем изыскания, совсем белая – не от снегов на вершине, а от каолинизированных, выветренных полевых шпатов, покрывающих мощную, важную для нас и желаемую пегматитовую жилу. Десятки, сотни километров исходил вокруг горы Володя Савин; сотни проб, взятых им а маршрутах, помогут другим геологам определить ценность и степень важности всего месторождения. До нас здесь побывали не только дожди и ветры – десятки владельцев концессии хищнически тащили из Муйане ценное сырье, сбывали в ЮАР и Европу, не заботясь о последствиях: брали одно, засыпали, калечили другое.
– Голову оторвать надо за эти художества, – каждый раз произносит Гук, поднимаясь наверх. – Вы поглядите, какие отвалы оставили! Ведь из-под них не то, что лопатой, бульдозером не вытащить проб…
Но пробы брали, везли их к изготовленной собственными руками промывочной, мельчили, пропускали через сита, словом, делали все, что надо…
Два ближайших года наша группа распланировала настолько плотно, что порой даже не верится, как все это можно успеть. Но успеть необходимо. Главным объектом продолжают оставаться пегматиты, тут к нашим ребятам подключаются немецкие геологи. На пегматиты основная ставка мозамбикского правительства. А параллельно идут исследования районов цветных, благородных и черных металлов и угля в провинции Тете, на реке Замбези, самый, пожалуй, тяжелый участок – граница с Южной Родезией[1].
Я видел Замбези только с самолета – спокойная, величавая, похожая на Днепр. Словно и не было мартовских тревог, вражеских катеров из Южной Родезии, обстреливающих лагеря беженцев, тысяч голов погибшего скота, десятков затопленных деревень, школ, госпиталей, сотен тысяч садовых деревьев, залитых посевов… Вода хлестала через разрушенную плотину, затапливала берега. Обследованное Салазкиным месторождение в Тете оказалось под водой. Была разрушена понтонная связь через Замбези. И транспорт на север долго идет из Мапуту через Малави – дорогое и не очень надежное путешествие.
Но ребята работают. Эрнст Салазкин регулярно вылетает в Моатизе и дает консультации. Однажды немецкие угольщики, работающие там, «потеряли» пласт угля. Приехал Эрнст, походил с нашим переводчиком Рубеном Грояном по шахте, понюхал, посмотрел и нашел пласт. С тех пор камарада Эрнешту частенько наведывался в Тете…
Гора не единственный объект пристального внимания нашей группы. Змейки-дороги все чаще приводят геологов к рекам – тоже дорогам, но особым, по ним путешествуют не люди, а минералы. Веками, тысячелетиями вымывает поток тяжелые породы, окатывает, несет, зарывает в речное дно, образуя концентрации полезных минералов.
Еще в глубокой древности в Замбезии добывали золото. Древнейшие упоминания об этом записаны первопоселенцами… на скалах – века, а может быть, и тысячелетия назад. Неведомые нам племена оставили здесь наскальные рисунки – нехитрые впечатления от дальних странствий, трудной, полной неожиданностей жизни первых мигрантов.
Что за люди прошли первыми по этим зарослям, кто поднялся на горные вершины, забрался в темные пещеры, разжег огонь и зажарил первого жавали – дикого кабана, изумился грации непуганных жирафов? Этого, видимо, мы никогда не узнаем. История с именами и датами наступит позже…
Но большинство ученых, попытавшихся анализировать мозамбикскую живопись, склонялось к выводу: эти и другие южноафриканские рисунки имеют четкую генетическую связь с изображениями Центральной Сахары и Северной Африки. С другой стороны, в Танзании найдены наскальные фрески, очень схожие с эфиопскими, а в самом Мозамбике, в свою очередь, – с теми, танзанийскими. Снова, который уже раз, возникает цепочка: Испанский Левант – Северная Африка – Сахара – Восточная Африка – Мозамбик – мыс Доброй Надежды. В спорах об этой гипотезе сломали немало копий представители многих этнологических школ, оставим за ними право привязать хронологически ту или иную миграцию к определенной археологической культуре.
Ну а нам, геологам, рисунки помогли так. На некоторых изображениях прилежная рука художника выписала сцены торговли золотом и медью. И Геральд Свирин, наш консультант по золоту, с головой погрузился в архивы. Он поднял свыше 500 отчетов на португальском и английском языках.
Первые европейцы еще застали за работой лучших мозамбикских рудознатцев. В те годы, когда португальцы не враждовали с местными племенными союзами, они старательно изучали положение шахтных дел внутри страны. Оказалось, ежегодно из Софалы уходили 3–4 судна, груженных золотом, в общей сложности на шесть с половиной тонн. Добывали его, если верить хронисту Алкансове, так: «Они копают землю наподобие шахты и делают там проход через камень, и берут
