Надо же, что ни шаг, то доллар! А в трактире У чаши всё с точностью наоборот! Как бы то ни было, в чужом монастыре следует жить по его уставу.
На что Мартину отрезал сумрачно:
– В этом твоём монастыре одни сукины дети!
Короче говоря, рана, нанесенная ужином в Трокадеро, затянулась сама собой, без несостоявшегося займа в Чейз Манхеттен Банке. Швейк потуже затянул пояс, отложил на потом кое-какие траты, а главное, воспользовался помощью, решительно предложенной миссис Хиллер, отношения с которой с каждым днём становились всё сердечнее.
Ни пальто, ни свитер он не купил, как задумывал. Оба, и миссис Хиллер, и Швейк, обнаружили, что у него и у почившего в бозе лейтенанта Малкольма Хиллера практически одни и те же размеры, в результате чего Швейк получил доступ к обширному гардеробу лейтенанта. У них даже сложился своего рода ритуал, который повторялся всякий раз во всех деталях: Швейк останавливался на пороге бывшей комнаты Малкольма, а миссис Хиллер молча с замиранием сердца, будто она в церкви, подходила к комоду, выдвигала ящик, доставала оттуда какую-нибудь одну вещь, носки или рубашку, некоторое время держала её на вытянутых руках как предмет культа, и на реснице у неё повисала слеза. Затем, глубоко вздохнув, она поворачивалась, растягивая губы в улыбке, закрывала ящик ударом ляжки и протягивала вещь Швейку, приглашая его пройти в комнату и прикинуть, подойдет ли она ему. И в то время, как Швейк проделывал всё это, она делилась с ним чувствами, какие испытывала в этот момент:
– Это как положить еще один камень на могилу Малкольма… или бросить на его гроб еще одну горсть земли.
– Вы же говорили, что он погиб в Тихом океане, – сказал Швейк, услышав легенду в первый раз.
– Пропал без вести над Тихим океаном, – тихо поправила его миссис Хиллер.
У неё уже вошло в привычку при упоминании покойного мужа никогда не употреблять слова умер, а только пропал без вести.
Швейк, всего минуту назад закончивший примерку кардигана желто-канареечного цвета, возвёл глаза к небу.
– В таком случае, не исключено, что не сегодня-завтра он объявится, – вселял он надежду в сердце бедной вдовы.
И, заметив скептическую улыбку на губах миссис Хиллер, рассказал ей историю своего приятеля Яна Вазарика, фармацевта из Градеца Карлова, который после войны с русскими тоже был объявлен пропавшим без вести. А через восемь лет случайно нашёлся в Украине, правда под другой фамилией и женатый на очень красивой блондинке – полной противоположности его прежней жене, которая была страшной и занудливой, отчего в городке у неё было прозвище: Слабительное.
– Так что никогда не надо терять надежды, – подвёл итог Швейк.
Но миссис Хиллер уже полностью успокоилась. Культ погибшего супруга со временем основательно поблёк и лишь изредка проявлялся в виде формальной демонстрации преданности его памяти. Хотя миссис Хиллер всё ещё хранила верность зароку не выходить больше замуж, тем не менее, она начала оглядываться по сторонам, и нельзя исключить, что, внося свою фамилию в список граждан, готовых принять у себя беженцев, она, пусть подсознательно, надеялась на встречу с родственной душой. Приписка только не японец, добавленная ею в графу Примечания и возражения, была единственной уступкой памяти супруга, пропавшего без вести над Тихим океаном.
Появление Швейка сперва не произвело на неё особого впечатления. Хотя у него и были оттопыренные уши, совсем как у Кларка Гейбла, любимого актёра миссис Хиллер, но были они прилеплены к голове, абсолютно иной формы, с круглой, сияющей простодушием физиономией, возвышавшейся над коренастой, словно вырубленной топором, фигурой, с короткими толстыми руками, увенчанными мощными кулаками. Его вид мог бы напугать любого, не будь этих огромных, внушающих доверие голубых, с лёгкой поволокой, глаз, лучившихся спокойствием и доброжелательностью.
– Это даже неплохо, что он такой страшилище, – пошутила миссис Хиллер в разговоре с подругой. – Будь он был красавцем, как мой Малкольм, не знаю, как долго я могла бы сопротивляться ему!
Однако Швейк обладал собственными достоинствами: он был очень любезен, всегда обращаясь к ней с лёгким поклоном; сопровождая её в супермаркет, открывал ей дверь и уступал дорогу; на обледеневшем тротуаре подавал ей руку; когда она приглашала его на ужин или когда он приглашал её в Чикен Инн или в Макдональдс, отодвигал стул от стола, чтобы ей было удобно сесть, говорил позволите, когда наливал ей вино; по вечерам в пятницу всегда возвращался домой с букетиком; а однажды, когда они ехали в Нью Йорк и оказались в вагоне рядом с парой матерившихся молодчиков, он призвал их к порядку, сказав сурово: следите за речью, здесь, между прочим, дама! Все это давало ей возможность чувствовать себя гранд-дамой, а также понять, в чём состоит отличие истинного джентльмена от американского мужчины, который такими мелочами вообще не заморачивается.
Подобное галантное поведение Швейка явилось пропуском, позволившим ему постепенно проникнуть в безмятежную вселенную миссис Хиллер. Или точнее, его туда впустили, как только миссис Хиллер стало ясно, что его поведение, как всё, что он делал, не таило в себе никакой задней мысли, составляя суть его характера, диктовавшего обходительность со всеми. Не сказать, что миссис Хиллер он не нравился. Она, скорее, даже находила некую приятность в его слегка излишних, расплывшихся формах. Но, прежде всего, ей нравились его волосы, густые и блестящие, как у юноши.
Миссис Хиллер умела быть элегантной, особенно по вечерам, даже если и собиралась провести вечер дома всего лишь наедине с телевизором. Неоднократно, возвращаясь поздно после ужина в компании своих приятелей, Швейк заставал её сидящей перед экраном либо в её любимом чёрном длинном, до пят, халате с кружевами, либо в розовом беби-долле. В последнем случае миссис Хиллер непременно взвизгивала, предупреждая его, кстати, всегда с некоторым запозданием, чтобы он, ради бога, не входил в комнату, и убегала что-нибудь накинуть. Не сделала она этого только однажды, задремав перед телевизором, и Швейк какое-то время любовался картиной, с видом знатока оценивая чуть скрещенные ноги, слегка приоткрытые губы, позволявшие видеть белоснежные зубы, аккуратно подкрашенное веко, (второе было скрыто спадающей прядью волос), и свежим гримом, который казался нанесённым совсем недавно. Налюбовавшись, он выключил телевизор, при этом миссис Хиллер издала едва слышный стон, но не проснулась. Швейк на секунду замер, потом поднялся наверх, взял большое пуховое одеяло, которое нашёл в своём шкафу, заботливо укрыл им миссис Хиллер и со спокойной душой отправился спать.
Следует добавить, что миссис Хиллер очень быстро проснулась, ибо минут через десять Швейк услышал, как она поднимается к себе в спальню.
Последний камень на могилу Малкольма лёг в феврале той же зимы. Была суббота, и троица друзей затащила Швейка на просмотр старого французского фильма, который уже некоторое время бойкотировался в Америке. Назывался он Дьявол в теле и рассказывал об истории женщины, муж которой был на фронте, а она стала спать с мальчишкой. Сцена, когда герои целуются на фоне горящего камина, явилась эффектной кульминацией: в момент поцелуя кинокамера поворачивалась к камину, и кадр заполняло пламя, разгоравшееся со всё большей силой. Зигфрид была потрясена. Панятник процедил, что кинокамере лучше было бы оставаться там, где была. А Мартину прокомментировал: Это намёк, – и добавил что-то по-румынски, отказавшись перевести, что.
Швейк вернулся домой чуть позже обычного и нашёл миссис Хиллер в новом чёрном халате китайского стиля. Гостиная была наполнена терпким ароматом благовоний, а на столе стояла бутылка шампанского. Миссис Хиллер, улыбаясь, объяснила, что сегодня у неё день рождения, и она купила шампанское, чтобы отпраздновать это событие вместе с ним.
– Дьявол меня побери! – вскликнул Швейк. – А я с пустыми руками! Это непростительно!
– Но вы могли не знать, что у меня день рождения! – ещё шире улыбнулась миссис Хиллер.
– У каждого из нас есть день рождения, —запротестовал Швейк. – Я должен был сообразить, что такое могло случиться и с вами!
Он уже собрался выбежать из дома, чтобы во что бы то ни стало, пусть даже на краю света, но найти какой-нибудь подарок, или хотя бы букет цветов. Но миссис Хиллер успела закрыть дверь на ключ, который с озорным видом спрятала в бюстгальтер как в самое надёжное и недоступное место.
Они выпили за её день рождения, потом миссис Хиллер поставила на стол яблочный пирог, они съели его и снова выпили. Опустошили одну бутылку, затем и вторую, которая ждала своего часа в холодильнике. Атмосфера сделалась совершенно задушевной, и в какой-то момент мистер Швейк и миссис Хиллер, не сговариваясь, встали из-за стола и вместе поднялись по лестнице в её полную ароматов спальню.
