– Как пожелаете, мистер Швейк.
– Моё желание здесь не причём, – заметил Швейк. – Меня так зовут на самом деле.
– Но вы… вы из Будейовиц! – настаивал Браун.
– Из них самых. Так записано и в моих документах.
– Полагаю, вы недавно покинули Чехословакию?
– Да, совсем недавно.
Браун глубоко вздохнул, покачал головой и на некоторое время замер со скорбным видом, выказывая тем самым сочувствие драме благородного чехословацкого народа в лице сидевшего перед ним его представителя.
– Понимаю вашу драму, мистер Швейк, – произнёс он. – Воображаю себе трудности, с которыми вы столкнулись и которые, надеюсь, будут быстро преодолены. Простите за неделикатность, вы были… очень богаты?..
– Не сказал бы, что очень, – с достоинством ответил Швейк.
– Иными словами, вы ни в чём не испытывали нужды?
– Ну, естественно, были кое-какие проблемы, как у каждого, но в целом я чувствовал себя превосходно! Я жил в Праге и…
– Не ошибусь, если скажу, что в Праге вы жили во дворце?
– Да, – ответил Швейк. – В небольшом.
– Это было ваше родовое поместье?
– Ну… да…
Какая странная манера выражаться, подумал Швейк.
– Мы жили в замке во время войны.
Это было чистой правдой. Призванный под ружьё в армию Третьего Рейха, Швейк в течение нескольких месяцев жил в конюшне замка, где разместили его полк.
Однако Чарльз В. Браун был настроен понимать всё на свой манер.
– Замок красивый? – спросил он не без тени зависти, как всегда, когда разговор касался темы дворцов и замков.
– Ещё какой красивый! – подтвердил Швейк. – Но, к сожалению, когда в замке размещают армейские подразделения… Вы же знаете, какие они, эти солдаты!..
– Согласен, это безумие! Представляю, себе, что они там у вас устроили.
И Чарльз В. Браун снова вздохнул и покачал головой, скорбя о сокровищах культуры и искусства, поруганных армейским сбродом.
– Извините за любопытство, мистер Швейк, а ваши родители… отец…
– Простите?.. – не понял Швейк, куда клонит собеседник.
– Ваш отец… он был князь?..
Швейк задумался над ответом. Он давным-давно перестал задаваться вопросом о том, кто мог быть его отцом. Последнюю попытку он сделал ещё в юном возрасте, спросив об этом мать. Но и она не смогла утолить его любопытство, ответив загадочной фразой: Ищи ветра в поле! Мысль, что его отцом мог бы быть князь, никогда не приходила ему в голову. Однако и такого варианта нельзя было исключить.
– Возможно, – произнёс он многозначительно после долгой паузы.
– Ваш отец, простите, он остался… там?..
– Там – это в Чехословакии?..
– Ну да.
Швейк снова задумался.
– Вероятно, – ответил он, наконец.
Теперь задумался Чарльз В. Браун. Он много читал и слышал об ужасных репрессиях коммунистических режимов против членов семей тех, кто выбирал свободу.
– Я понимаю вашу сдержанность, мистер Швейк. И прошу извинить меня за то, что затронул столь болезненную для вас тему.
– Да уж! Если бы вы могли представить себе, сколько таких, кто оказался в моем положении!
– О, да, я прекрасно это представляю!
– Значит… я надеюсь, что нет особых препятствий для предоставления мне займа, о котором я пришёл вас попросить?
– Нет-нет, конечно, нет! – поспешил заверить его Браун. – Напротив! Одним поводом больше, я бы сказал. Разумеется, да. Это будет, в некотором смысле… компенсация за перенесённые вами страдания…
Всё-таки Америка – великая страна, подумал Швейк.
С малолетства у себя дома, в Будейовицах, когда он сорился с пацанами своего квартала, он только и слышал в ответ: Ублюдок! Сукин сын! А здесь все прямо-таки стараются помочь тебе!
– Вы очень любезны, мистер Браун.
– Скажите, речь идёт о кратко-, средне или долгосрочном займе?
– А что это значит?
– К сожалению, не знаю, как это объяснить на вашем языке, – ответил вежливо Браун. – Спрошу иначе: вы будете возвращать деньги в течение короткого времени или?..
– Я предпочёл бы делать это в течение нескольких месяцев, если, конечно, такое возможно.
– Тогда это называется среднесрочный заём, – уточнил Браун.
– Да, тогда – среднесрочный, – моментально согласился Швейк.
– О какой сумме идёт речь?
– Ну… – Швейк почесал макушку. – В пятницу я хотел попросить восемьдесят, но банк был закрыт. Прошло три дня, так или иначе я их пережил… Скажем… шестьдесят.
– Шестьдесят. Тысяч или миллионов? – осторожно поинтересовался Браун.
Швейк с удовольствием рассмеялся. Ох, и остроумный же мужик этот Браун! Смешно до слёз!
Он встал с кресла, наклонился над столом и сердечно похлопал Брауна по плечу.
– Шестьдесят миллионов, естественно! Почему бы нет!.. А можно попросить поменьше, чем шестьдесят миллионов? – Швейк вытер слезы. – Видите ли, скажу вам по секрету, я должен отдать двадцать долларов мисс Зигфрид и ещё тридцать долларов я задолжал в супермаркете Мамаронека.
Теперь уже Браун рассмеялся от души. Юмор, конечно, слегка тевтонский, но ведь и чехословаки, в конце концов, живут в тех же краях и едят много картошки.
– Надеюсь, я прошу не слишком многого, – сказал Швейк. – Но что поделать, я впервые оказался в таких обстоятельствах…
– Дело не в том: слишком много или слишком мало, – перебил его Браун. – Дело в человеке, гарантиях, залоге и прочих условиях. У вас, разумеется, есть кое-какие связи, авторитетные знакомые, которые могли бы выступить гарантом вашей просьбы…
– Когда вы говорите авторитетные, я полагаю, что вы имеете в виду кого-то более авторитетного, чем мистер МакНамара…
– Мистер МакНамара?.. – переспросил Браун, роясь в памяти.
– Управляющий супермаркетом в Мамаронеке.
Браун вновь рассмеялся, на этот раз, скорее, из вежливости. Юмор этих европейских ландскнехтов был всё-так тяжеловат для его тонкого ума.
Швейк тоже рассмеялся, и снисходительным тоном, словно идя ему навстречу, продолжил:
– Президент Эйзенхауэр собирался приехать в Нью-Йорк, когда наше судно прибыло в порт, чтобы увидится с нами, однако дела задержали его в Вашингтоне. Не знаю, достаточно ли вам этого…
– Чего этого?
– Имени президента Эйзенхауэра.
– Вы могли бы представить гарантии за подписью президента Эйзенхауэра?! – изумился Браун, слегка краснея и едва не вскакивая на ноги от возбуждения.
Чёрт побери, эти аристократы на самом деле живут на другой планете! Бросаются именами таких людей, как Эйзенхауэр, будто он сосед по дому. Что ж, бывало, кто-то ходил на обед и к царю, кто-то к Людовику XVI, почему бы этому типу не общаться с американским президентом!..
– Подпись президента Эйзенхауэра я могу представить вам, когда захотите, мистер Браун, – сказал Швейк. – У меня есть его письмо и книга, которую он мне подарил. Надеюсь, я их не потерял.
Имелось в виду приветственное письмо президента, которое, вместе с копией американской Конституции, было вручено в лагере всем европейским беженцам.
– Президент Эйзенхауэр прислал вам в подарок книгу?!.. Вы что, так хорошо его знаете?
– Да, очень хорошо. А вы?
– Н-н-нет, – пробормотал Браун, не в силах справиться с потрясением.
Странно, подумал Швейк, очень странно. Но, быть может, это и есть демократия. Позволил бы себе директор банка в России не знать Сталина! Да, не зная его, он вообще вряд ли стал бы директором банка!
Тем временем Браун, отойдя от шока, вернулся к делу.
– Итак, мистер Швейк, я говорил о гарантийной подписи.
– Я, конечно, мог бы попросить её у президента Эйзенхауэра, – сказал Швейк. – но мне не хотелось бы тревожить его из-за такого пустяка.
– Пустяка! – воскликнул Браун, ощутив головокружение. – Речь идёт о шестидесяти миллионах! – И нервно рассмеялся.
– Ах, да, верно! Я и забыл о шестидесяти миллионах! – сказал Швейк, и подумал: все-таки он большой остряк, этот уродец.
– Я понимаю, что вам не хотелось бы беспокоить президента, но войдите в моё положение: банку необходимы надёжные гарантии… например, замок, о котором вы говорили.
– Но он находится в Чешском Крумлове.
– Хотя да, это до войны мы могли бы принять его в залог, а сейчас, подозреваю, на него наложило лапу государство.
– Вы правы, его реквизировали.
– А есть хоть какая-нибудь возможность взять в залог недвижимость, находящуюся во владении социалистической республики?
– Об этом даже и думать не думайте! – замахал руками Швейк.
– А может быть… – Чарльз В. Браун задумался в поисках решения. – Может быть… семейные драгоценности?..
– У меня есть только вот эта золотая цепочка, – сказал Швейк, расстёгивая две верхних пуговицы рубашки.
– Вы бежали из Чехословакии, не взяв с собой ничего? – поразился Браун.
– Только то, что на мне было.
– И оставили всё-всё за железным занавесом? Драгоценности, ковры, картины?..
