Я был в старой крепости, несколько лет назад обращенной в лепрозорий, рядом с Фошань. Этот город находится в пятнадцати милях от Кантона. Во время моего посещения там проживало семьдесят прокаженных. В Юн-чэн-ша, районе города Фошань, я нашел приют для прокаженных, где содержалось не менее двухсот мужчин. Его основал некий благотворитель из семьи Юй, который более двух столетий назад жил и умер в соседней деревне под названием Луцзян. Право покровительства приюту было отдано старейшинам этой деревни. Обитатели приюта занимались плетением веревок из кокосового волокна. Заметив, что я интересуюсь природой их болезни и уходом за пораженными ею людьми, они рассказали мне о другом приюте в деревне Чжан-пу-хань примерно в пяти милях оттуда. Я посетил и этот приют и обнаружил, что в нем прокаженные жили относительно комфортно. Казалось, они не так сильно больны, как те, кого я видел раньше, но одна женщина представляла собой чудовищное зрелище. Проказа распространилась по всему ее телу. Множество прокаженных в шелковых районах Гуандуна. Почти в каждом городе, в каждом заливе и на реке я видел якорные стоянки для лодок с прокаженными. По моим сведениям, в самих городах не было приютов для таких больных. По всей видимости, в этом районе болезнь очень опасна – вид больных был плачевен. В каждой лодке находился только один прокаженный. У него бамбуковый шест, к концу которого привязана сумка. Эту сумку на шесте он протягивает за подаянием проплывающим мимо лодкам. Подают очень мало, но зато никогда не отказывают. Впоследствии во время плавания вдоль западного берега Чжуцзяна к провинции Гуанси я обнаружил, что почти в каждой приречной маленькой кумирне в честь драконьей матери жил прокаженный. У каждого из них, как и у тех, что живут на реках и заливах шелковых уездов, был шест с сумкой для подаяния. Они мне напомнили отшельников, и действительно, они не знаются с другими людьми и даже с товарищами по несчастью. Закон запрещает прокаженным общаться с людьми, не пораженными той же болезнью, и предписывает жить в специализированных приютах. Когда поблизости таких приютов нет или они переполнены, прокаженных отсылают на лодки или отправляют в шалаши или хижины, построенные для них в уединенных местах. Осенью 1865 года мне пришлось видеть двух прокаженных в таких хижинах за городскими стенами Нанькана. Кроме того, у восточных ворот Кантона, а также в других местах провинции Гуандун прокаженные живут в шалашах. В 1864 году мне рассказывали о юноше, сыне почтенных родителей, который заболел проказой. Отец отвез его на берег Жемчужной реки и посадил в крытый сампан, сказав, что отныне он будет его домом. Когда проказа поражает богатых, они нередко пытаются уйти от требований закона, запираясь в отдаленных покоях своих дворцов. Соседи боятся этой болезни и считают ее знаком божьего гнева, поэтому, не колеблясь, докладывают об этом властям. Насколько мне известно, в уголовном кодексе есть статья, гласящая, что в случае, если прокаженный будет убит соседями при попытке его насильственного перевоза в приют, убийцу не только не наказывают, но и не могут подвергнуть общественному порицанию. В северных провинциях, по моим сведениям, проказы не бывает. В центральных провинциях эта болезнь известна, однако случаи, по всей видимости, немногочисленны.
В Китае нет приютов для душевнобольных. Буйных сумасшедших держат связанными в темных отдаленных комнатах собственных домов. Для бедных семей отсутствие сумасшедших домов приводит к большим трудностям. Я видел сумасшедшего, который лежал на обочине дороги связанный по рукам и ногам, и рядом с ним не было ни души. Когда он, будучи на свободе, начал буйствовать, вместо того чтобы препроводить сумасшедшего в надежное место, бессердечные земляки связали его по рукам и ногам и оставили на обочине. В другой раз я видел бродившую по улицам Кантона нагую сумасшедшую. От несчастной женщины не отставала кучка мальчишек, немилосердно колотивших ее палками. Когда какие-то европейцы принялись увещевать их, парни хладнокровно отвечали, что она одержима дьяволом и вполне заслуживает такого обращения. Бедняжка нашла убежище в развалинах датской фактории, разрушенной в начале войны в 1856 году. Она оставалась там несколько дней, пока ее не перевезли в удобное и безопасное место, за что заплатили три-четыре европейских купца. Если сумасшедшие не буйствуют, им разрешают разгуливать на свободе, но таких, кажется, очень мало. Случаи идиотизма редки в Китае. Я видел только четырех тихих сумасшедших, все они были женщинами.
Холодный чай для бедных путников
В Китайской империи нет работных домов, но есть учреждения, в которых, по крайней мере зимой, нищие могут получить еду и кров. Например, в Пекине выстроен большой ночлежный дом, вмещающий тысячу нищих. Он находится под покровительством императора. Тем не менее, как и во всех подобных заведениях в Китае, там заметны верные признаки дурного хозяйствования и общего упадка. В Шанхае зимой 1875 года я читал объявление, в котором местный даотай по фамилии Ин сообщал о создании нескольких ночлежных домов. Посещающим их бродягам выдавали две связки рисовой соломы в качестве постели, два раза в день полагались небольшие порции вареного риса. Насколько мне известно, шанхайские ночлежные дома возникли не из-за личной щедрости даотая или правительства, которое он представлял, но из обоснованного страха, что, если не позаботиться о крове для многочисленных бродяг города, участятся кражи со взломом и другие серьезные правонарушения. В объявлении говорилось, что не явившиеся в убежище будут считаться подозрительными личностями, их будут задерживать и сурово карать. Лютой зимой в Нанкине и Аньцине, городах на берегах Янцзы, я видел, как пять или шесть сотен человек варили рис, выделенный им правительственными чиновниками. В Аньцине для бездомных построили большое помещение, но это был просто сарай. В Янчжоу, тоже на берегах Янцзы, я видел раздачу одежды. Это устроили городские богачи для бедных семей во дворе большого буддийского храма, так что мероприятие, конечно, считалось заслугой перед лицом богов. В некоторых частях империи члены богатых кланов нередко помогают бедным однофамильцам. Они выделяют для них небольшие суммы из ренты, получаемой от сданной в аренду земли или от участков при храмах предков. Несомненно, это препятствует росту числа нищих. Назначенные суммы выдаются дважды в год, весной и осенью, – именно в это время китайцы поклоняются могилам предков. В обязанности мандаринов входит обеспечивать жилье и еду за счет императорской казны людям, бежавшим из дома от мятежников или разбойников. Тем не менее чиновники, как правило, не справляются с этим должным образом. В случае необходимости они собирают деньги на пособия у народа – или из-за нехватки денег в казне, или чтобы скрыть от пекинского правительства, что в их уездах или провинциях происходят подобные беспорядки. В 1860 году в Кантон явились не меньше двух тысяч полностью разоренных человек. Они бежали от банд красноголовых грабителей, которые получили это название из-за характерных красных тюрбанов. Мандарины велели построить на острове Хэнань большой сарай, крытый циновками, чтобы поселить там пострадавших. Расходы по строительству и снабжению беженцев едой пали на У или Хоуква (Хаогуань) и другие богатые семьи города и окрестностей. При этом пожертвования богатых семейств были настолько скудными, что собранные деньги скоро иссякли бы, если бы не своевременная помощь европейских купцов, живших в Кантоне и в расположенном поблизости портовом городе Гонконге.
Иногда богатые китайцы вносят в такие благотворительные фонды немало денег, но не из истинного сочувствия к потерпевшим, а в ожидании награды от правительства. Нередко люди, выдержавшие государственные экзамены на первую ученую степень, поняв, что их способности не позволят сдать последующие экзамены, пытаются добиться степени при помощи такой филантропии.
Благотворительными фондами распоряжаются чиновники, и алчность нередко соблазняет их присваивать деньги. Я склонен думать, что именно это произошло с фондами, собранными для поддержки несчастных беженцев, хлынувших в Кантон. Улицы были переполнены этими несчастными, вынужденными побираться, многие из-за крайней нужды серьезно заболели. Для них был выстроен дополнительный сарай. Беженцев перевели туда и, по-видимому, оставили умирать. Я никогда не забуду, что почувствовал, зайдя в этот, с позволения сказать, госпиталь. Четыре женщины лежали распростертые на полу, очевидно умирая, и с ними не было никого, кто мог бы их хоть немного поддержать. Двое были обнажены, – видимо, одежду украли, воспользовавшись их немощью.
Во всех укрепленных городах, а также во многих деревнях есть императорские амбары, в которых правительство должно хранить рис для продажи солдатам гарнизонных войск и беднякам по сниженной цене во времена войны или голода. Эти амбары создавались не столько из щедрости, сколько из самосохранения. Мандарины отлично знают, что нет ничего опаснее для государства, чем полумертвое от голода население. В небольших городах тоже есть общественные амбары, запасы которых пополняют богачи. Хотя мандарины знают, насколько важно обеспечить народ дешевой едой во время войны или голода, они обычно остаются равнодушными и не заботятся о наполнении амбаров. Я посетил многие общественные амбары, и мне попался едва ли один, где содержалось бы больше мерки зерна. Многие из них совершенно обветшали. Особенно это касается правительственных амбаров Тайвань на острове Формоза. Там вообще от амбаров осталось только два помещения, да и эти постепенно разрушались. На стене одного из них я увидел английские слова, написанные графитовым карандашом четким почерком. Сообщалось о том, что здесь находилась в заключении команда английского брига «Энн», который потерпел кораблекрушение в 1842 году во время войны Англии с Китаем. Их заковали в тяжелые кандалы и посадили в амбары, поскольку областная тюрьма была заполнена командой потерпевшего кораблекрушение судна ее величества «Нарбудда».
