При упоминании умершего сына лицо его напряглось. На мгновение маска спбла, и Алиеноре стало ясно, что Генри тяжело переживает смерть сына… Как и она. Но королева еще не чувствовала себя готовой говорить об их общем горе. Ей пока хватало и других проблем.
– Да, я полагаю, эти владения должны быть возвращены мне, – сказала Алиенора. – Боюсь, я давно не в курсе того, как обстоят мои дела с собственностью и финансами.
– Это к делу не относится, – нетерпеливо прервал ее Генрих. – Важно, чтобы я сохранил те земли, которые принадлежат мне по праву, как твоему мужу. Молодой Филип опасен. У него грандиозные идеи о том, как нарастить мощь Франции. Он присматривается к моей империи. Если Филип завладеет этими землями, в Нормандии появятся французские войска и… Ну, остальное сама можешь себе представить. У меня и без того немало проблем – попробуй удержи все эти земли.
– Я тебя поняла, – ответила Алиенора. – Безрассудно отдавать Филипу то, что он хочет. Так чем я могу помочь?
Генрих с восхищением посмотрел на жену. Она и в самом деле готова и желает сотрудничать с ним после долгих лет, когда между ними были раздрай, борьба, ссоры и еще что похуже. Алиенора не могла поверить, что они сидят здесь и говорят о политике, как в прежние дни… их ранние дни совместной жизни. Это одна из лучших сторон ее вновь обретенной свободы – находиться в центре событий.
– Я хочу, чтобы ты посетила эти земли – одну за другой, – заявил Генрих. – Хочу, чтобы все выглядело так, будто ты утверждаешь свои права на них. Будь дружелюбна с местными сеньорами, раздавай им хартии и привилегии, делай пожертвования церквям, основывай рынки. Да ты и сама знаешь, чем можно завоевать сердца.
– Ты хочешь, чтобы я занялась всем этим? – изумленно спросила Алиенора. – Я, которая только что была твоей пленницей? Ты доверяешь мне это?
– Никто другой этого не сделает, – усмехнулся Генрих, и тут маска упала с его лица, и Алиенора увидела озабоченное выражение, взгляд, полный такой боли, что у нее чуть не разорвалось сердце.
Король нерешительно протянул к ней руку. На его лице застыло мучительное выражение.
– Помоги мне, Алиенора, – пробормотал он сдавленным голосом. Она без колебаний поднялась и схватила протянутую руку, прижала ее к губам. Соленые слезы жены оросили пальцы Генри, и потребность Алиеноры в том, чтобы быть утешенной, снова закипела в ней. – Я вызвал тебя не для того, чтобы говорить о Нормандии, Алиенора, – выдохнул Генри. – Я вызвал тебя, потому что больше нет никого, к кому я мог бы обратиться, никого, кто любил бы его так, как я. – И с этими словами король обхватил жену за талию, уткнулся головой в ее живот и зарыдал, как ребенок.
Когда буря рыданий улеглась и Алиенора почувствовала, что все слезы выплаканы, они с Генри остались нежны друг к другу, тихо сидели при свете свечи, прихлебывая вино, которое возвращало им силы, и говорили без злопамятства о событиях, которые привели их обоих в это место.
– Генри, я хочу увидеть других наших детей, – сказала вдруг Алиенора.
Он поднял к ней свое опустошенное лицо и взял ее руку в свои.
– Я знал, что ты попросишь об этом, – пробормотал он. – Дети здесь. Я специально их вызвал. Идем, сейчас ты увидишь их.
И он повел ее по винтовой лестнице в нижние помещения. Алиенора боялась, что не справится со всем этим горем и радостью, которые выпали на ее долю за такой короткий промежуток времени. Она увидит своих детей. Наконец! После такой долгой разлуки! Генри вызвал их сюда специально, чтобы они увиделись с ней. У Алиеноры чуть кружилась голова от чувств и предвкушения. Изменились ли они? Как себя поведут, увидев ее? И самое главное – любят ли они ее по-прежнему? Сейчас она узнает.
Когда Алиенора вошла в покои принцев рука об руку с Генрихом, трое молодых людей и молодая женщина сразу же поднялись и низко поклонились. Несколько секунд Алиенора не могла сообразить, кто из них кто, а потом вдруг поняла, что все это плоть от плоти ее – выросшие, ставшие взрослыми, но по-прежнему ее дети, какими она их помнила, и по-прежнему дорогие и любимые.
Мгновение – и они обнимались, целовались, радовались воссоединению с матерью, и неизбежно пролились новые слезы, но теперь счастливые. Как же можно было сомневаться в их любви, спрашивала она себя.
– Дайте-ка мне посмотреть на всех вас! – воскликнула довольная Алиенора. Генри с иронической улыбкой смотрел на них. Все взволнованно разговаривали, а Алиенора не могла оторвать глаз от Ричарда, который превратился в возвышающегося над всеми великолепного золотоволосого гиганта двадцати шести лет. – Ах, какой ты у меня большой! – выдохнула Алиенора, забыв обо всех его жестокостях и бесчинствах, она давно уже убедила себя, что все эти россказни о Ричарде – сплошное преувеличение, а на самом деле во всем виноват его отец.
Мать с восторгом смотрела на Ричарда, который в зрелости обрел властность и внушительную внешность. И, видя сына таким сильным и привлекательным, она не сомневалась, что его репутация воина, сравнимого с богом войны Марсом, вполне заслуженна. Ричард – прирожденный лидер и обладает способностью доказать, что он достойнее всех остальных.
Жоффруа, который был на год моложе Ричарда, хотя и обещал вырасти в красавца, таковым не стал. Единственный темноволосый из ее сыновей, невысокого роста, с грубоватыми чертами лица, а в осанке не хватает изящества, какое подобает принцу крови. Но нежные слова Жоффруа, обращенные к матери, контрастировали с его внешностью. Алиенора всегда знала, что ее сын наделен острым умом, сообразительностью. И все же… У нее теперь сложилось другое впечатление: что существует более темный Жоффруа, бесовский Жоффруа, лишь изредка мелькавший под умной и цивилизованной оболочкой, которую он являл миру.
Королева не могла поверить, что Иоанн, младший из ее детей, стал молодым человеком, догнавшим по росту братьев, которые, кажется, все еще относились к нему как к ребенку, тогда как Генрих выказывал Иоанну любовь и снисходительность. И в самом деле, в глазах короля, казалось, появлялся свет, когда он смотрел на мальчика, а когда на Ричарда или Жоффруа – явное раздражение. Алиенора чувствовала определенную ревность… Было очевидно, что, несмотря на внешнюю благопристойность, эти три сына всегда будут соперничать друг с другом.
Иоанн был с матерью вежлив, но держался настороженнее, чем остальные. Она не могла винить его в том. Алиенора подозревала, что сын обижен на нее из-за того, что она ребенком фактически бросила его в Фонтевро. В его речах – несвязных речах юнца, который считает, что знает все, – она почувствовала некоторую антипатию к Церкви, коренившуюся, возможно, как решила Алиенора, в детском опыте. Но ей никогда не объяснить Иоанну, почему она оставила его на попечение монахинь. Лучше все это предать забвению. Если позволять прошлому вторгаться в наши жизни, то воссоединение закончится крахом, снова сказала она себе. По крайней мере, теперь она могла с теплотой смотреть на Иоанна с его темно-рыжими локонами и крепко сбитым телом, что так нравилось его отцу. Могла проявить заботу о нем, как и подобает матери. Это такое счастье!
Алиенора с радостью обнялась с Матильдой, которую больше не рассчитывала увидеть, Алиенора находила особое наслаждение, хотя ничто – ничто – не могло сравниться с возвращением после всех этих жестоких лет разлуки в ее жизнь Ричарда. Но чаша ее переполнилась, когда Матильда позвала няньку и та привела познакомиться с бабушкой семь саксонских детишек – первых внуков, которых увидела Алиенора. Ее тронуло, что одну из девочек назвали в ее честь. Королева наклонилась, чтобы обнять крепких мальчиков, Отто и Генри, взяла на руки младенца Лотара, восхитилась хорошенькими дочками, в особенности Риченцей, которая сказала изумленной Алиеноре, что, пока она в Англии, ей хочется, чтобы ее называли Матильдой, потом была Гертруда, Ингеборг и маленькая Нелл, ее тезка.
Алиенора с гордостью посмотрела на выводок Матильды, грустно думая о том, что ни один из других ее детей не показал себя столь же плодовитым. Сын Молодого Короля умер вскоре после рождения, как и первые дети Иоанны и Алиеноры. Пока никаких слухов о возможной беременности жены Жоффруа, Констанции, которая теперь присоединилась к собранию и по-хозяйски ластилась к мужу. А Ричард и Иоанн до сих пор оставались холостяками. Оба, конечно, были обручены, но Иоанну едва исполнилось шестнадцать, а вот ситуация с Ричардом волновала королеву больше всего. Она пока так и не видела принцессу Аделаиду. Правда ли, что Генри в какой-то момент сам собирался жениться на ней? Если и так, то он давно отказался от этой идеи, потому что она ничего больше об этом не слышала. Алиенора пообещала себе, что, когда представится возможность, тактично спросит мужа об этом. Вероятно, скоро.
Но пока можно подождать. Нужно обратиться к более приятным вопросам, напитаться всеми новостями. Достаточно и того, что сегодня у нее праздник: после долгой разлуки она видит детей, а рядом сидит Генри. Господи Иисусе, молилась Алиенора, пусть все наши ссоры и беды останутся позади. И с улыбкой, в которой светилась вся любовь, вся надежда ее сердца, она подняла кубок и провозгласила еще один тост – за счастливое воссоединение.
