Так говорил мне наш гостеприимный хозяин, мастер кровельного дела и кулинарии, или, как он называл себя, «кок дальнего плавания», Пал Палыч Кваша.
И на четвертый, и на пятый, и на шестой день Данилыч не мог наладить мотор. Меня охватило беспокойство, о чем я ему и сказал прямо. Он же с присущей ему страстностью стал уверять, что через день–два все будет в порядке и мы смело можем двинуться в гирла Дона, захотим — побываем в древнем городе Азове и даже в «великом мiсте Ростове», где у Данилыча тоже есть кореш, он напоит и накормит так, шо из–за стола не встанешь.
Он рисовал мне перспективы одну заманчивее другой: и каких мы там в гирлах «визьмем» чебаков, и как нам их в тесте запекут «скусно так, шо начнешь есть и не остановишься…». Я верил Данилычу, что это вкусно, допускал, что можно «ум проесть», однако болтаться без дела после того, как кровля над домом Пал Палыча была закончена, мне надоело. Я это говорю не потому, что меня стала заедать скука, с Данилычем мне не было скучно, тем более в Должанке был еще и «кок дальнего плавания» Пал Палыч.
Чего только не наслышался я от него за эти дни! Он «говорил за жизнь у Сингапуре, Коломбо, Калькутте…». И вообще в станице не было скучно: из усадеб неслись песни. И как было не петь? Стояла ласковая, теплая осень. И море было на редкость спокойное. У берега в прозрачной сонной воде замокали бочки. Ребятишки допоздна не вылезали из моря. Воздух в станице был пропитан медом и плодами золотой осени…
Я встал вместе с солнцем, когда над морем еще висела легкая дымка, а от воды тянулся раззолоченный утренним солнцем парок, когда воздух слегка обжигал тело, а вода была тепла и ласкова, как материнская рука. Восхитительное утреннее купание, затем поход на край косы, где на отмелях я занимался своей обычной работой: брал пробы грунта, вел опись разнообразного морского «населения». Здесь ничего не было нового: те же ракообразные и черви, моллюски, коньки, рыба–игла… Однако по тому, какие виды преобладали, можно было определить, что за рыбы пасутся здесь… Во время этих походов и работы на косе я о многом передумал и принял решение не ходить к гирлам Дона: для серьезной работы не было времени, а для веселой экскурсии не хватало легкомыслия.
Дон — сложная и серьезная река. Его режим после постройки Цимлянской гидростанции значительно изменился. Нужно много времени и, я думаю, требуются усилия многих людей для того, чтобы изучить этот новый, сложившийся в результате гидростроительства режим. Ведь на свете не так уж много рек, длина которых равнялась бы двум тысячам километров! Дон, как известно, берет свое начало из Ивановского озера в Московской области. Ему до двух тысяч не хватает всего лишь тридцати километров! А площадь бассейна этой великой реки равна 442 500 квадратным километрам!
На пути к морю Дон принимает десятки приточных рек. Если даже и не касаться всех проблем Дона, хотя я не понимаю, как этого можно избежать, а обратить внимание лишь на изучение устья реки, то и тут труд одного человека ничего не даст. Дон в устье образует дельту площадью триста сорок квадратных километров. Она начинается в шести километрах от Ростова и тянется на тридцать километров множеством рукавов и проток, разлившихся на ширину в двадцать два километра. Тут Мертвый Донец, Каланча и Старый Дон. Ближе к морю эти рукава и протоки делятся в свою очередь на новые, теряясь в зарослях камышей и рогозы. Где же мне справиться с такой махиной, даже если Данилыч и будет готов всегда помогать мне? Сколько же нужно времени только для осмотра всей этой уймы ериков, стариц, проток и рукавов?
Правда, я не хотел бы, чтобы кто–нибудь понял меня так, что Дон — это неведомая пустыня, нет! Бассейн реки хорошо изучен советскими учеными, и сейчас не было б большой нужды в поисках какой–то новой истины, если бы не условия, возникшие в связи с постройкой Цимлянской гидростанции. Цимлянская гидростанция смонтирована на плотине длиной в тринадцать с половиной километров. Это знаменитое гидротехническое сооружение намыто из песка на месте станицы Кумшанской. У подножия плотины плещется море, уже воспетое поэтами.
Действительно, и само новое море, и плотина, и новые станицы, выросшие в этих местах, и дороги, и электричество — все прекрасно, как сказка. Но в этой сказке есть и проза, существо которой и обеспокоило гидробиологов.
В первый же год пуска станции к плотине подошла стая белуг. Встретив препятствие, рыбы стали силой пробиваться через плотину. Несколько часов огромные икряные белуги таранили своими мордами бетон. Окровавленные, выбившиеся из сил, они перевернулись кверху пузом и тут легко стали добычей счастливых охотников.
Почему рыбы так настойчиво хотели пробиться через плотину? Ответ простой. Стая белуг шла на нерест по своему извечному пути, а на этом пути стояла плотина.
Неожиданное препятствие все перевернуло в жизни Дона и породило сложнейшие проблемы, и первую из них — проблему миграции рыб, и следующую за ней не менее важную проблему — обогащения Азовского моря солями и различными так называемыми «взвешенными частицами», ранее в больших количествах поставлявшимися очень старательной фирмой «Дон и сыновья».
Сии проблемы не маленькие, и над разрешением их трудится немало ученых. Дон — одна из величайших рек Европейской части СССР после Волги, Камы и Днепра.
Вот почему, поразмыслив, я решил отложить плавание в гирла Дона. Дело это очень увлекательное, но к нему нужно подготовиться основательно.
Как только Данилыч приведет в боевую готовность мотор, мы отправимся в Ветрянск. Я ему пока ничего об этом не говорю: зачем расстраивать верного друга, готового ради моего дела на все? К тому же и собранный материал не мог лежать без движения. Мы исследовали ряд кос и расположенные на них лиманы; сделали несколько, выражаясь ученым языком, «разрезов» в устье Кубани, в Талгирском гирле, в Протоке; много материала дали и дни, проведенные на рыбозаводах. Особенно удачными оказались «станции» в бухтах на кубанской стороне. Проведенные нами работы показали то, что и до нас было хорошо известно. Если бы за Азовским морем последить, то есть произвести мелиорацию нерестилищ, почистить дельты рек, протравить надводные и подводные заросли, дать удобрение в местах откорма рыб и, наконец, опираясь на опыт капитана Белова, произвести перемещение в границах бассейна ряда морских организмов, запустить новые объекты из других бассейнов, — Азовское море можно было бы снова сделать самым богатым. И это нужно сделать!
Вот поэтому я и решил более широко ознакомиться с жизнью моря, а не сосредоточиваться только на изучении морских цветковых растений.
Конечно, в Москве без скандалов не обойтись из–за того, что я самовольно меняю тему диссертации. Но что же делать? Лучше скандал за настоящую работу, чем благодарность за… я не решаюсь сказать… ерунду. Нет. Не могу я так говорить. Тема о морских цветковых растениях очень важная, но, мне кажется, в данный момент не первостепенная. Я уверен, что профессор Сергейчук меня поддержит. Поддержит потому, что проблема всего моря — проблема общенародная. Не я меняю направление моей работы, а Данилыч, капитан Белов, Стеценко…
Словом, все складывалось так, что не я сам должен был решать, что мне делать в первую очередь и что во вторую, а жизнь подсказывала мне ближнюю цель.
65Данилыч был недоволен моим решением: он ходил мрачный и собирался в поход нехотя. Наконец Пал Палыч сготовил нам прощальную юшку, да такую, что мы с трудом вылезли из–за стола.
Мы не пошли к Белосарайской косе, где я предполагал еще раз посмотреть район «трех крестов». Материал, которым я располагал, показался мне достаточным для того, чтобы написать диссертацию о неотложных проблемах Азовского бассейна. Теперь, когда я ознакомился с морем, самое время побывать в Керчи, в Азово—Черноморском научно–исследовательском институте морского рыбного хозяйства и океанографии, научные сотрудники которого уже много лет изучают жизнь этого моря. Там я рассчитывал получить необходимые консультации и некоторые данные.
Мы взяли курс на Ветрянск.
Только у Ветрянской косы, когда в сизой дымке жаркого дня показались крыши Слободки, Данилыч оживился и замурлыкал песенку.
— Вот мы и дома, — сказал он. — Между прочим, Лексаныч, хотел я тебя спросить… Вот ты скоро в Москву возвернешься, человек ты ученый, доклад представишь обо всем, так?
— Так, — сказал я.
— А шо ж будет с нашим морем? Будет ли какой порядок здесь? Вот у нас зараз до моря касается столько хозяев, а порядка, сам видел, нет! Тут и Крым, и Запорожье, и Ростов, и Краснодар — у каждого свои планы: побольше бы рыбки добыть. А шо, ежели б, Лексаныч, центр, ну, Москва взяла б да сделала над морем одного хозяина? А? Ну, скажем, начальника моря… А при нем ученые, наблюдатели всякие, рабочие по уходу за морем. Дали б этому начальнику моря парочку вертолетов, катера, а главное — права. Вот недавно, помнишь, рыбозавод не принял рибу, в море вылили бичка, а начальник моря не допустил бы, он приказал бы продать эту рибу населению.
