Винтерсблад перевёл взгляд за окна: имперский дредноут их заметил и разворачивался для боя. Офицер кивнул, неспеша подошёл к пожарному щитку, снял с него топор… И со всей силы рубанул рулевую тягу.
— Теперь не в состоянии, — с едким спокойствием констатировал он. — Не хотите брать их на абордаж, тогда пусть они возьмут нас. Но абордаж будет, я дожму вас, капитан.
Фрипп обезумевшими глазами впился в подполковника, налился малиновостью от бороды до корней волос, хотел что-то заорать, набрал в лёгкие побольше воздуха и осел, хватаясь за сердце, на руки подоспевшему Медине.
— Что вы наделали, сэр! — поражённо прошептал второй пилот, укладывая задыхающегося полковника на пол. — Мы же не сможем теперь ни с места сдвинуться, ни даже развернуться!
— Оставьте, Медина! — хмыкнул Блад. — Техники починят тягу часа за три. Но сначала — абордажный бой! И вы, Кирк, я полагаю, теперь за старшего, — офицер опустил взгляд на полуобморочного Фриппа. — Штурман, дайте капитану водички! — бросил Винтерсблад, выходя из гондолы управления.
***
Блад стоял перед задраенным люком, отсчитывая секунды, оставшиеся до того, как бресийцы его вскроют. Позади офицера сгущалась боевая ярость пехоты: до этого момента они и сами не понимали, насколько соскучились по работе, живя по указке своего заплесневелого капитана. В руках Винтерсблада вместо карабина были сабля и кортик, что немало удивляло солдат. Это был его первый бой после очень долгого перерыва. Первый после многих лет — без Тени.
Когда бресийские абордажные ножи с лязгом вскрыли люк, а первые имперские солдаты выбили его внутрь «Ржавого призрака», Винтерсблад оказался в густой, плотной тишине, нарушаемой лишь размеренными ударами его сердца. Офицеру почудилось, что люди вокруг замерли. Но всё же они двигались, только очень медленно. Так медленно, что он успел напасть на атакующих раньше, чем сами атакующие напали на них.
Блад бросился под ноги первым имперским солдатам, раскинув руки так, что кончик его сабли касался одной стены коридора, а остриё кортика — другой. Бресийцы не сразу сообразили, что сбило их с ног. Они даже не сразу поняли, что встать больше не смогут. Винтерсблад подсёк и опрокинул их, рубанув по ногам саблей и кортиком; не останавливаясь, припал на колено и, перекувырнувшись через голову, оказался перед вторым рядом вражеских солдат. Выпрямляясь во весь рост, синхронным движением обеих рук вверх-вниз вспорол нескольких человек, а следом, уже выпрямившись, широким замахом полоснул ближайших к нему противников по горлу.
И тут вернулись звуки: заорали ринувшиеся в атаку вслед за командиром солдаты 417-го…
Для прославившегося на абордажах имперского цеппелина это был самый короткий бой за всю историю. Вскрыв люк «Ржавого призрака», пехота не успела даже занять абордажный коридор противника, как была сметена чудовищным по своей мощи и ярости сопротивлением. Тех бресийцев, которых не затоптали в самом начале, быстро запихали обратно на их дредноут и дорезали уже там. Пилотов взяли в плен. Команда цеппелина между смертью и добровольной капитуляцией выбрала последнее. Так был захвачен «Дождливый гость» — один из самых известных имперских воздушных кораблей.
Газеты Распада взорвались восторженными рассказами о «триумфальном возвращении в строй едва не расстрелянного по ложному доносу героя Распада Винтерсблада и легендарного пилота Фриппа, о непобедимости которых общественность начала уже забывать, но тут — о, чудо! — волей верховного главнокомандующего они оказываются на одном цеппелине и, объединив свои таланты, наносят сокрушительный удар имперским войскам!»
В газетах Бресии статьи были далеко не восторженные, но замолчать такую бесславную потерю одного из лучших дредноутов, да ещё и со всем личным составом, у императора не вышло.
***
— О, капитан! — Винтерсблад поприветствовал вернувшегося после сердечного приступа из госпиталя на цеппелин Фриппа, — с возвращением! На первые полосы газет.
Полковник смерил командира пехоты недружелюбным взглядом и, кряхтя, занял своё место у штурвала.
— Если думаешь, что я благодарен тебе за это или начну уважать, то сильно ошибаешься! — пробухтел он.
— Ну что вы, капитан, — Блад улыбнулся обаятельно и ядовито, — я уже смирился до конца своих дней страдать от вашей ко мне нелюбви! Но абордажей вам не избежать, ведь в вашу геройскую спину теперь смотрю не только я с пехотой, но и весь Распад!
— С солдатами своими остри, мерзавец! А с капитаном изволь соблюдать субординацию! И покинь гондолу управления! Расселся тут, как у себя на кухне!
— Не смею больше беспокоить, господин капитан, сэр! — офицер демонстративно раскланялся и удалился в свой кабинет.
Едва «Ржавый призрак» отчалил от воздушной пристани, в каюту Хайнда пришли двое: Брэбиш и Гастман — главные силачи 417-го полка. Слово взял неуклюжий в жизни, но незаменимый в бою Брэбиш.
— Ты уж это… прости, ротный, — начал он, — но мы с Гастманом тут пораскинули умишком-то, и решили, что командира-то нового надо бы слушать. Дело-то он знает. Вот только под штыки да пули лезет, как будто бессмертный. Так что мы с Гастманом приглянём за ним в бою-то. Если ты, ротный, не слишком против…
— Что, испугались, что и вам от него по пуле достанется? — поморщился Хайнд. — Не думал я, ребята, что вы такое ссыкло, вот уж не думал! Слушаться-то — ладно, капитан велел до поры. Но чтобы от пуль его загораживать! По мне, так пусть бы и пристрелили!
— Так ведь полк же расформируют…
— Да и к чертям! — психанул Хайнд. — Я лучше в другой полк пойду, чем насильника рядом с собой терпеть буду!
— Вот тут мы с тобой не согласимся, — подал голос Гастман, — командир хоть и свистанутый на всю башку, но того, в чём его обвиняли, не делал.
— Ты-то откуда знаешь? Сам видел? — съязвил ротный.
— Я видел, как он дрался, — пробасил Гастман, — а по тому, каков человек в бою, понятно, что он за хрен такой. У этого — всё нутро больное. Больное, но не гнилое. Не верю я теперь, что он детей обидеть мог!
— Видно ему, — пробурчал Хайнд, со зла пихнув ногой табуретку, — хиромант хренов!
— Не ругайся, ротный, — виновато прогудел Брэбиш, — но мы уж решили.
— Делайте что хотите, — с обидой махнул рукой ротный, — умные все стали. Видят они! А я до последнего буду за капитана! И если он скажет
