весь эфир:
– Прикройте! За мной гонится «Ийон Тихий»!
Эта сволочь еще жива?! Ен Пиран заскрежетал зубами. Так не должно быть! Давно пора стереть в порошок этот погрязший во грехе крейсер, иначе он так и будет портить все его задумки!
– Адмирал, прокол в секторе 88.
Впереди засверкали радужные переливы. Это он! Не дать ему выйти, не позволить активировать орудия, начать бой! Дерьмового урода надо давить, пока он беспомощен, давить наверняка, любой ценой!
– Лазерный залп 88-07-15! – лихорадочно выкрикнул Ен Пиран.
Беспрекословно выполнять приказы учат не только землян. Никто же не предполагает, что у командира в самый неподходящий момент помутится разум, и моча ударит в голову. Турболазеры выплюнули смертоносные стрелы света, пронзившие радужное сияние.
«Ийон Тихий» вышел из боя победителем. Мересанский линкор, получив несколько крупных повреждений, пустился наутек. Шварц не стал преследовать. Если может, пусть уходит на родину. Если нет, вздрюченные сторожевики его отловят и добьют. У «Ийона Тихого» была гораздо более важная цель.
– Расчет готов, однако, – напомнил Рырме.
Фархад кивнул. На экране замерцала мелкая рябь – помехи от работающего ГС-привода. Рычаг вправо до упора – и звездное небо залило радужными волнами.
Хайнрих не знал, какими уж там глазами глядят на радугу перехода пилоты, но для него это было чудом. До «Ийона Тихого» он ни разу не бывал в ГС-переходе: зачем ему, если вся его жизнь текла на периметре, откуда до Земли можно спокойно добраться за несколько суток в экономном режиме – а если приспичит, то за несколько часов? Ему негде было привыкнуть к проколам, как к рутине. На свете есть много удивительных и непонятных вещей, но ничто не может сравниться с этой редкостной красотой.
Красота вдруг дрогнула и исказилась. Чарующие переливы обратились в рваные клочья, и Фархад подавился на вдохе ругательством, которого принцу, росшему во дворце, и знать-то не полагалось.
– Что это? – рявкнул Хайнрих.
– Сбой!
Радуга взорвалась, гигантская волна, прошедшая по дрожащей ткани мироздания, захлестнула корабль, грозя смыть или раздавить. Но за полсекунды до этого Фархад рванул рычаг, отключая подачу энергии на ГС-привод, и Рырме вывел дефлекторы на максимум. Щиты стонали и визжали. Что-то в носовом модуле уже горело, горячее дыхание разбуженной стихии грозило смертью. Истошно верещали гравикомпенсаторы, а взбесившееся пространство пыталось сплющить жалкую скорлупку, начиненную людьми. Крейсер трещал по швам, словно лодочка, угодившая в шторм.
– Однако, кранты, – прошептал Рырме, пытаясь нацедить еще хоть сколько-нибудь энергии на дефлекторы.
– Никаких крантов! – взвился Хайнрих. – Держим корабль, мать-перемать!
В рубку влетел Иоанн Фердинанд – без гарнитуры, без шлема, с квадратными глазами. Как он умудрился добежать сюда за несколько секунд с начала сбоя, осталось загадкой. Оскальзываясь на вибрирующем полу, он кинулся к пульту, что-то беззвучно крича, дернул Рырме за шиворот. Юноша поспешно отстегнулся, уступая место. Мересанец принялся лихорадочно давить кнопки. Погас свет, смолк мерный шум кондиционера… Крохи энергии – все на щиты.
Он пытался что-то сказать, забыв о том, что его не слышно. Раздраженно заскрипел зубами, затыкал свободными пальцами в ненавистную электрическую клавиатуру. На экране, среди буйства охреневшей радуги, не желающей утихомириваться, возникли огромные хантские буквы:
«В нас попали!»
Джеронимо Натта видел на экранах «Максима Каммерера», как один из гъдеанских эсминцев, сойдя с курса, влепил из лазеров по переливающейся радужке. Это не было случайностью. Он не промахнулся, имея в виду иную цель. Он бил осознанно, зная, куда бьет. И Джеронимо понял: пособник дьявола – там.
– Огонь по этому эсминцу! – приказал он.
Гъдеанин метнулся прочь, а «Максим Каммерер», повинуясь рукам капитана Такаши – почему-то в другом направлении.
– Не до того, – бросил Такаши сквозь зубы.
Японец не слишком жаловал кардинала. Подчинялся как главнокомандующему, и только. Но грубости себе не позволял, поэтому Джеронимо слегка удивился, услышав такое.
А спустя миг он всеми фибрами души согласился: и правда, не до того.
Радуга вздулась, будто убегающее молоко, и дыра, разверзшаяся посредине, стала разрастаться, колеблясь в чудовищном подобии судорожной перистальтики, заглатывая все, что не могло удержаться на неожиданно вставшей дыбом глади пространства. Джеронимо ощутил, как нечто тащит крейсер в кошмарное небытие, и гравикомпенсаторы не могут справиться с перегрузкой. И взмолился Господу о спасении.
Вокруг творилось невообразимое. Неосязаемый вакуум вдруг стал небесной твердью, хрупкой и тряской, он шел трещинами, расширяющимися от первоначальной дыры. Красное мересанское солнце смялось, будто воздушный шарик, и лопнуло, брызгая в стороны ошметками, быстро исчезнувшими в трещинах. И тут же, будто фонарь выключили, наступила темнота, лишь кораблики-светлячки вокруг. Такаши, не отрывая рук от рычагов, процедил:
– Где планета?
На экран дали изображение в ИК-диапазоне. Планета была здесь. Гравитационные возмущения от предсмертных метаморфоз солнца и от близкой дыры давали себя знать. Ее мотало, словно пацаны пинали испорченный глобус вместо футбольного мяча. Джеронимо боялся представить, что сейчас там происходит. Моря выходят из берегов, горы трясутся и рушатся, клочья атмосферы отрываются прочь, будя жуткие ураганы. Трещина пространства прошла мимо, но беспомощный глобус постепенно подтягивало к дыре. Против воли эта картина завораживала. Наблюдать апокалипсис своими глазами – совсем не то, что читать о нем в богословских трактатах.
Жалкие кораблики-мошки надрывно бились, пытаясь вырваться из гигантского пылесоса. И кое-кому удавалось. Растущая аморфная клякса едва не захлестнула улепетывающий «Джон Шепард». Почти рядом, по космическим масштабам, уходил на всех ускорителях мересанский линкор, даже не пытаясь выстрелить в «Шепард» – как же был прав Такаши, не до того. Но два линкора, суматошно задергавшихся, снесло к дыре, их засасывало со все возрастающим ускорением, они стали разваливаться, вспыхнули и исчезли где-то там, в кишке между пространствами. А за ними «Игорь Селезнев», не сумевший вытянуть на поврежденных в бою ускорителях.
Сердце Фархада сжалось. Он и сам понял уже, что случилось что-то плохое, но чтобы настолько! В Академии рассказывали, как опасно повреждение действующего канала ГС-перехода. Пространство пульсирует, рвется, заминается, словно ткань в сломавшейся швейной машинке. Вакуум бурлит и флуктуирует, гравитация сходит с ума. Вырваться из этого кошмара невозможно.
– Что можно сделать? – Хайнрих не желал сдаваться. Он должен сохранить корабль, передать его Гржельчику, иначе не будет ему покоя на том свете.
– Мы все уже сделали, – ответил мертвенно бледный Фархад. Корабль ломало и корежило, чудовищный жар глодал обшивку. – ГС-привод выключен. Но прорыв ткани пространства сфокусирован на кристалле траинита, он тащится за нами и раздавит нас, схлопнувшись!
Как же не хотелось умирать! Он не мог ничего изменить, но продолжал бороться, безуспешно пытался периодическими включениями ускорителей прекратить зубодробительную вибрацию, выйти из резонанса.
– Так отстрели его, мальчик! – заорал Шварц.
Фархад расширил и без того огромные глаза. Ни одному ГС-летчику такое попросту не пришло бы в голову. Фокусирующий кристалл – сердце крейсера, самое дорогое, самое важное, что в нем есть. ГС-корабль без ГС-привода – консервная банка. Но
