Он снова принял душ, чтобы избавиться от больничных запахов. Под бьющей струей он возвращался мыслями к своим боевым подвигам. Предчувствие, которое охватило его на парковке в Жанвилье, мелкие перебежки сквозь пар, нырок на лестницу как раз в тот момент, когда мерзавец целился в брата. Не раздумывая, он кинулся на убийцу. Момент истины: нескольких секунд хватило, чтобы перерезать все нити, связывавшие его с прежним Лоиком.
Выйдя из душа, он посмотрел на себя голого в зеркало, висящее над раковиной. И в физическом плане перемена казалась ему осязаемой. Слой жирка, которым обволокли его долгие кабинетные часы, сгорел. Расслабленные мускулы затвердели. Плечи распрямились. Он снова был сухим, крепким, выскобленным. Его сила, энергия – тот метаболизм, который позволил ему пятнадцатью годами раньше выигрывать многие престижные регаты и быть одним из самых знаменитых яхтсменов своего поколения, – вернулись.
Он натянул трусы и майку и приготовил крепкий кофе – на скорую руку, разом позабыв про церемониал, которым так дорожил. Теперь он считал себя крутышкой… Давай залпом.
Внезапно – новое чувство. Ему хотелось выплеснуть свою радость, разделить свою эпифанию[126]. Но с кем? Брат еще в больнице или же у себя на службе, где пытается выпутаться из новой передряги (они договорились просто вычеркнуть присутствие Лоика на месте событий). Сестре лишние переживания и вовсе ни к чему. Что до Софии, и речи не могло быть поскрестись к ней в дверь: она бы подумала, что он явился за утешением после изнасилования во Фьезоле.
Оставались друзья, но какие именно, на самом-то деле? Половина жила только ради наркоты, вторая половина – ради бабок, причем обе зачастую пересекались. Как он смог бы объяснить им, до какой степени у него встало на это напряжение, лихорадку, охватившую его в момент, когда он рисковал собственной задницей?
Он глянул на часы – уже больше девяти, – и у него мелькнула мысль. Жерар Комб каждый вечер организовывал стрельбы по мишеням в своем клубе в Эпинэ. Когда инструктор узнал его голос в трубке, он расхохотался – но смех был деланый. Лоик догадался: Эрван с ним уже поговорил.
– Я думал, одного сеанса с вас довольно, – пошутил оружейник.
– Это только начало.
121– Где Лоик?
– Я думал, ты звонишь, чтобы узнать, как у меня дела.
– Приоритет за теми, кто слабее.
– Сегодня он мне не показался таким уж слабым…
– Что случилось? – спросила София, повышая голос. – Гаэль сказала, что вас не было весь день.
– У нас возникла… скажем так, одна проблема.
– Между собой?
Эрван вздохнул в трубке. Один пакт всегда объединял их с Софией: защита младшенького от окружающего мира и его собственных демонов. Взяв его на опасную операцию, он нарушил свое слово.
– Нет, по работе.
– Ты взял его с собой?
– Он был там и…
– Вы все чокнутые в вашей семейке. Сколько раз…
Пусть выговорится. По сути – она права. По форме – могла бы и не то сказать. Эрван был раздавлен. Выйдя из больницы, он попытался снова взять расследование в свои руки, но не тут-то было. Он не только был отстранен, теперь его место было на скамье обвиняемых.
Первый телефонный звонок, который он получил в больнице, исходил от Фитусси. Извергаемые молнии вполне соответствовали масштабу содеянного. Абсурдная операция, проведенная вопреки здравому смыслу, без малейших законных оснований. Один рабочий убит, полицейский ранен (несколько кровоподтеков, но ничего не сломано), сотня штатских подверглась опасности. И разумеется, убийца по-прежнему где-то гуляет.
Хозяин лавки не преминул в подробностях расписать все дерьмо, которое зафонтанировало благодаря его милой выходке. Все важные шишки из Министерства внутренних дел уже с ним связались, не говоря о прессе, которая резвилась вовсю.
Эрван испил чашу до дна, но был один момент, который обеспечивал ему защиту: траур по отцу. По катафалку не стреляют. Он смиренно признал свои ошибки, заверил, что готов ответить за их последствия, но попросил сначала дать ему возможность похоронить отца. Фитусси покашлял, потом поворчал. Эрван напомнил, что семья и он сам предпочли отказаться от пышных парижских похорон и предать земле Командора на острове Бреа, в самом узком кругу. Фитусси не оставалось ничего, кроме как разрешить улететь завтра утром (сегодня вечером рейсов уже не было: в результате Эрван все-таки полетит с братом и сестрой). По возвращении будет сколько угодно времени, чтобы поприсутствовать еще на одних похоронах – его карьеры.
Потом он позвонил комиссару Сандовалю, которому была поручена новая охота на человека. Вполне естественно, все полицейские силы, сосредоточенные в западном предместье, волной двинулись на север, чтобы частым гребнем прочесать Жанвилье и его окрестности. Все, кто был на ногах и носил форму, были введены в курс дела, должным образом проинструктированы и брошены в поля с заряженной пушкой в руке. Единственный приказ – никакой пощады. На данный момент нулевой результат. Ни следа, ни улики. Ни тени свидетеля. Убийца обладал даром растворяться в природе.
Кстати, сценарий, согласно которому тот самый Тьерри Фарабо, по-прежнему живой и в бегах, когда-то был спрятан в подземельях Шарко, а потом получил приют у Изабель Барер, теперь выглядел довольно сомнительно. После столкновения с настоящим убийцей из Лувсьена, тем, кто ел камамбер пальцами и украл служебное оружие Одри, – к шести вечера баллистическая служба вынесла свой вердикт: пули и гильзы в Жанвилье были точно выпущены из «Зиг-Зауэра SP 2022», принадлежавшего мадемуазель Венявски, – он вынужден был допустить, что этот боец не имеет ничего общего со стариком, сидящим на психотропах уже лет сорок. «Советую тебе найти какой-нибудь другой след, кроме как увечного шизика, кремированного в 2009-м», – сказал напоследок Фитусси. Противник из прачечной скорее напоминал нападавшего в маске из порта Фос или убийцу в комбинезоне-зентай из Сент-Анн.
Пока Эрван проходил рентген и раз за разом сдавал кровь на анализ, Сандоваль лично приехал в Ларибуазьер.
– Ты его лицо видел?
– Нет. На нем была маска из-за перхлората.
– Тот фоторобот, что ты мне прислал, он еще в силе?
– Не уверен.
– Так я на него ориентируюсь или нет?
– Нет.
– Значит, это не Фарабо?
– Я не знаю.
– Ничего не понимаю в этом твоем деле.
– Добро пожаловать в клуб.
Сандоваль был копом уравновешенным, опытным, методичным. Для облавы на безумца на дорогах Иль-де-Франс лучше не придумаешь. А вот чтобы представить себе злокозненную интригу с корнями, уходящими в Заир сорокалетней давности, а сегодня метящую в клан Морванов, причем с призраком-фетишистом в качестве главного подозреваемого, – на эту роль лучше было подыскать кого-то другого.
Эрван сосредоточился на объективных деталях:
– На нем черный пуловер с капюшоном.
– А брюки?
– Похожи на тренировочные, с полосками по бокам.
– Сколько полосок?
– Ты что, шутишь?
– Три полоски – это «Адидас». Одна – «Пума». Две…
– Я не рассмотрел, – выдохнул Эрван. – Парня обложили со всех сторон, вы обязаны взять его.
Коп издал мрачный смешок и пообещал держать его в курсе.
В семь вечера местные специалисты объявили Эрвану хорошую новость: никакого дерматита не наблюдается и никаких признаков интоксикации тоже. Тем не менее из предосторожности ему придется на протяжении многих дней проходить курс лечения с применением активированного угля, средств от кашля и глазных капель. Едва вернувшись к себе, он сел за составление рапорта о провале операции в Жанвилье, стараясь подыскать достойные оправдания или на крайний случай смягчающие обстоятельства. Отправил получившийся документ мейлом «тем, кого это касается» и теперь дожидался второго круга разносов. Пока что реакция отсутствовала.
То ли уволенный, то ли под надзором, он решил сделать единственное, что еще оставалось в его власти: сбежать завтра, чтобы допросить Ласея. Это будет его последний и решительный бой во имя своей профессиональной чести: если и с этой стороны он окажется в пролете, ему нечего будет противопоставить приказу об отстранении. Как он надеялся, регулярные полицейские силы отловят беглеца, а другие профессионалы перехватят эстафету, чтобы провести все законные процедуры.
Голос Софии по-прежнему звучал в трубке. Уже минут десять, как он больше не слушал. Он знал наизусть все, что она скажет: ей плевать с высокой колокольни, если Лоик угодит под поезд или его самого сожрут милиционеры из Верхней Катанги, единственное, что для нее важно, – дети. А поскольку малыши тоже Морваны, их старшему родичу предлагалось взять себя в руки хотя бы ради того, чтобы у Милы и Лоренцо имелись достойные отец и дядюшка.
Эрван для проформы отбивался. Перепалка была для Софии простой разрядкой. Пусть она и родилась графиней и при любых обстоятельствах выказывала такую степень отстраненности, которая граничила с презрением, но стоило ей занервничать, она становилась истеричной неаполитанкой. Внезапно она, кажется, осознала, что бессмысленно сотрясает воздух.
