Виар валял дурака – он знал куда больше о несанкционированных исследованиях в Шарко. Не важно: Эрван потребует отчета у ученого лично.
– Что произошло с Фарабо?
– Мне-то откуда знать! Наверняка он был одной из белых мышей «Фармакона». Он сломался в 2009-м. Наверняка Ласей перебрал с дозой… Дело замяли: родных у Фарабо не было, он жил за государственный счет уже много десятилетий. Туда ему и дорога.
– Фарабо не умер. Это он сентябрьский убийца. Это он убил пятого члена моей группы.
– Ты бредишь!
Мысленно раскручивая всю историю, Эрван, напротив, укрепился в своем убеждении:
– Ласей всех провел. Он объявил, что Фарабо официально мертв, чтобы продолжить свои эксперименты над ним. Одна проблема: белая мышка сбежала в сентябре и тут же начала убивать. С помощью Изабель Барер, которую тоже лечили в Шарко, псих спрятался и смог расправиться с теми, кто был близок к моему отцу. Фарабо никогда не отказывался от своей жажды мести. Он хотел уничтожить того, кто арестовал его сорок лет назад. Фарабо укрывался в Лувсьене. Одри Венявски застала его, и он ее прикончил.
Эта замысловатая конструкция вызвала у Виара иронический свист. Месье Прыщ был копом достаточно давно, чтобы понимать: реальность зачастую куда более банальна и нелогична, чем сценарий фильма.
– Трудновато тебе будет это доказать, – заключил он, вставая за новой чашкой кофе.
– Я ничего не хочу доказывать, только помешать этому отморозку продолжать. Фарабо сбежал, забыв таблетки, которые должны были его успокаивать. Теперь нам предстоит найти буйнопомешанного, жаждущего крови субчика.
– Ты у меня слова с языка снял. Брось эти небылицы и вернись к работе. В любом случае это не Фарабо. Он умер и кремирован, можешь мне поверить. И так с меня семь потов сошло, пока я метался, чтобы скрыть настоящую причину его смерти и замять дело, а на меня давила и больничная администрация, и тюремная. Вернись к ребятам, которые прочесывают там все по травинке. Вы возьмете того парня благодаря свидетелям, заграждениям и…
Эрван собирался его прервать, когда в кармане завибрировал мобильник. Лоик. Ответь.
– У мамы только что был приступ.
116Такого он никогда не видел. Лежащее на кровати тело Мэгги покрывали квадратные пластины, больше всего напоминающие большие плитки белого шоколада. Грудь, живот и ноги были обернуты этими странными повязками. Открытыми оставались только лицо и руки.
– Охлаждающие прокладки, – пояснил врач. – Они позволяют понизить температуру пациента на несколько градусов. Мы погрузили вашу мать в состояние терапевтической гипотермии. Сейчас ее базальная температура тридцать четыре градуса.
– Для чего это? – спросил Лоик.
Они с Эрваном приехали одновременно и обнаружили Гаэль, сидящую в слезах на краю кровати.
– Это замедляет биохимические процессы в организме, – ответил медик, – а именно потребление кислорода. Помимо прочего, холод защищает мозг от возможных внутренних нарушений, которые могут дать осложнения или помешать вашей матери проснуться. Я бы позволил себе рискованное сравнение: мы как бы погрузили ее в зимнюю спячку…
Эрван с некоторым запозданием заметил, что врач был другой, не вчерашний. Несомненно, специалист-реаниматолог.
– Я ничего не понимаю, – опять вмешался Лоик. – Вы погрузили ее в кому, потом разбудили, а теперь она сама потеряла сознание, так?
– Давайте выйдем. Нам удобнее будет говорить снаружи.
Они последовали за врачом, оставив Гаэль в полной прострации. Эрван вспомнил термин, который использовал психиатр из Вильжюифа: «декомпенсация». На протяжении многих недель она держалась как могла, пытаясь компенсировать полученные травмы. Теперь она вернулась к своей глубоко запрятанной патологии: анорексии и хроническому отвращению к себе.
Они остановились в коридоре, обернутые, как папильотки, в свои бумажные халаты.
– Я вам уже сказал по телефону: общее состояние вашей матери стабилизировалось и мы сочли возможным ее реанимировать. К несчастью, почти сразу же у нее случилась остановка сердца, вызванная инфарктом миокарда, что на несколько секунд лишило ее мозг притока кислорода и погрузило ее в постаноксическую кому.
– Это необратимо?
Вопрос, скорее глупый, на этот раз вырвался у Эрвана.
– Первые анализы не слишком обнадеживают. Ее показатель по шкале ком Глазго очень низкий. Зрачки не реагируют на раздражители. Завтра электроэнцефалограмма покажет, каковы шансы на положительную динамику.
– Она может выкарабкаться или нет?
– Не будем морочить друг другу голову: с клинической точки зрения положение критическое…
Лоик опять возмутился, еще более агрессивно:
– Как у нее мог случиться сердечный приступ, когда она была под вашим наблюдением?
Он проговорил это тоном человека, который уже тянется к мобильнику, чтобы вызвать своего адвоката. Врач безнадежно махнул рукой:
– Со временем проблемы со щитовидкой истощили весь организм. Да и тиреотоксический криз не способствовал улучшению ситуации… И все же ничто не предвещало подобного осложнения…
Эрвана так и тянуло сказать ему правду: Мэгги не хотела возвращаться, мир без Морвана ее не интересовал.
Внезапно он понял, что брата больше нет рядом. Он попрощался с врачом, спустился по служебной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и вихрем промчался по холлу.
– Лоик! – Он наконец заметил брата среди отсвечивающих на солнце машин. – Куда ты пошел? Подожди меня.
Он подошел ближе и снова поразился его изменившейся повадке. Что-то в брате вызревало, набирая плотность. По мере того как рушилась Гаэль – тающие килограммы и нервозность как под током, – в Лоике прибавлялось силы и уверенности. Морваны всегда были сообщающимися сосудами. Гаэль уже поиграла в преступницу, а что готовит ему братец?
– Как там дела с похоронами?
Лоик горько усмехнулся, покачав головой с таким видом, будто хотел сказать: «И это все, что тебя интересует?»
– Самолет завтра утром. Гроб полетит вместе с нами до Ланьона. Потом пикап похоронного бюро доставит его на мыс Аркуэст.
– Кто занимается перевозкой?
– Компания, чьи координаты ты мне и дал.
– А оттуда как?
– Катером на Бреа.
Его отец на перекладных – с самолета на катафалк, потом из пикапа на катер и наконец на людских плечах до церкви. Эрван вновь увидел его между четырех досок, обряженным на африканский манер, босым, в аэропорту Лубумбаши. И ради такого…
– Его одели?
– Я привез им один из его костюмов и рубашку от Шарве.
Грегуар Морван вот уже на протяжении десятилетий носил одно и то же: сшитые по мерке костюмы от Эрменеджильдо Дзеньи, небесно-голубые рубашки с белым воротничком и подтяжки в форме перевернутой буквы игрек. В этой одежде его и следовало похоронить: генерал в своей форме.
– Я присоединюсь к вам на Аркуэсте.
– Ты не поедешь с нами?
– Нет. Я уеду прямо сейчас. У меня там встреча. Личное дело.
Лоик недоверчиво глянул на брата: за Эрваном не водилось никаких знакомств в том районе и в последние двадцать лет на Бреа он всегда ездил из-под палки.
– Потом все объясню, – тихо проговорил Эрван, чтобы сменить тему. – А сейчас возвращайся в палату и забери Гаэль. Нельзя ее так оставлять.
– А ты?
– Прости: у меня срочное дело.
Словно в подтверждение, у него в кармане завибрировал мобильник. Быстрый взгляд на экран. Кросс, святой отец – психиатр из Лувен-ла-Нёв.
– Давай, – велел он, прежде чем снять трубку. – Я вам потом позвоню. Позаботься о ней.
117– Нет никаких сомнений в значении нанесенных увечий, – приступил сразу к делу отец Кросс без лишних разглагольствований, за что Эрван был ему искренне признателен. – С точки зрения магии йомбе они обладают мощным смыслом. Глаза прежде всего. Допустим, что убийца рассматривал тело как ритуальную статуэтку. В таком случае он «открыл» ей глаза, чтобы через нее увидеть иной мир. Это решающий момент, потому что подобный переход может осуществиться только один раз… Через глаза нконди убийца проник в мир духов.
Эрван старался как мог приноровиться. Простым касанием кнопки мобильника он перенесся в потусторонний мир колдунов и нганга.
– А язык?
– Другой характерный символ. В обиталище духов язык отождествляется со словом, с магическим заклинанием. Поэтому очень часто статуэтки высовывают язык, чтобы продемонстрировать свою силу. Вспомните, нганга сосет гвозди и осколки, прежде чем вонзить их в фетиш. Слюна усиливает просьбу целителя и…
Кросс, кажется, забыл, что речь шла прежде всего о том, чтобы понять ритуал убийцы.
– А конкретнее, – прервал его Эрван, – зачем вытягивать язык через рану на горле?
– Я не могу сказать вам точно, но совершенно очевидно, что убийца разделил с жертвой некий магический момент… очень насыщенный. Он рассчитывал на нее, чтобы получить подсказку относительно того, что ему делать дальше. Это фетиш, который символически будет «облизывать» каждое его действие, поддерживать все попытки скрыться и не даться вам в руки. Эта рана – форма усиления колдовства. Нанесенные увечья сделали его мощнее. Отныне фетиш наделен даром ви́дения и речи – глаза и слова. Две сверхвласти духов.
