Всё человечество давно
Хронически больно.
Со дня творения оно
Болеть обречено.
У человечества всего —
То колики, то рези.
И вся история его —
История болезни.
Живёт, больное, всё быстрей,
Всё злей и бесполезней
И наслаждается своей
Историей болезни.
1978–1979
Новые левые — мальчики бравые…
Новые левые — мальчики бравые
С красными флагами, буйной оравою —
Что вас так манят серпы и молоты?
Может, подкурены вы и подколоты?
Слушаю осатаневших ораторов:
«Экспроприация экспроприаторов…»
Вижу портреты над клубами пара —
Мао, Дзержинский и Че Гевара.
Не разобраться, где «левые», «правые»…
Знаю, что власть — это дело кровавое.
Что же, валяйте — затычками в дырках.
Вам бы полгодика, только в Бутырках!
Не суетитесь, мадам переводчица,
Я не спою — мне сегодня не хочется.
И не надеюсь, что я переспорю их, —
Могу подарить лишь учебник истории.
[1978)
На уровне фантастики и бреда…
На уровне фантастики и бреда,
Чуднее старой сказки для детей,
Красивая восточная легенда
Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.
И кто нырнёт в холодный этот омут,
Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, —
Того болезнь да заговор не тронут,
А кто потонет — обретёт покой и тишину.
Эх, сапоги-то стоптаны! Походкой косолапою
Протопаю по тропочке до каменных гольцов,
Со дна кружки блестящие я соскоблю, сцарапаю
Тебе на серьги, милая, а хошь и на кольцо.
Я от земного низкого поклона
Не откажусь, хотя спины не гнул.
Родился я в рубашке из нейлона —
На шёлковую тоненькую, жаль, не потянул.
Спасибо и за ту на добром слове.
Ноту, не берегу её, не прячу в тайниках.
Её легко отстирывать от крови.
Не рвётся — хоть от ворота рвани её — никак.
Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихой сапою,
Всмотрюсь во дно озёрное при отблеске зарниц,
Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю
Тебе на ожерелие, какое у цариц.
Пылю по суху, топаю по жиже
И иногда спускаюсь по ножу.
Мне говорят, что я качусь всё ниже,
А я и по низам высокий уровень держу.
Жизнь впереди — один отрезок прожит.
Я вхож куда угодно — в терема и в закрома.
Рождён в рубашке — Бог тебе поможет,
Хоть наш, хоть удэгейский — старый Сангия-мама!
Дела мои любезные, я вас накрою шляпою,
Я доберусь, долезу до заоблачных границ.
Не взять волшебных ракушек — звезду с небес сцарапаю
Алмазную да крупную, какие у цариц.
Нанёс бы звёзд я в золочёном блюде,
Чтобы при них вам век прокоротать,
Да вот беда, — ответственные люди
Сказали: — Звёзды с неба не хватать!
Ныряльщики за ракушками — тонут,
Но кто в рубахе — что тому тюрьма или сума?
Бросаюсь головою в синий омут —
Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама!
Но до того, душа моя, — по странам по муравиям
Прокатимся, и боги подождут, повременят.
В морскую гальку сизую, в дорожки с белым гравием
Вобьём монету звонкую, затопчем — и назад.
А помнишь ли, голубушка, в денёчки наши летние
Бросал я в море денежку — просила ты сама.
И, может быть, и в озеро те ракушки заветные
Забросил я для верности — не Сангия-мама.
ОХОТА С ВЕРТОЛЁТОВ
(Конец охоты на волков)
Словно бритва, рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный Сезам,
Появились стрелки, на помине легки, —
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла в две руки, в две руки.
Мы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчие ямы подушками лап,
Тот, кого даже пуля догнать не могла б, —
Тоже в страхе взопрел — и прилёг, и ослаб.
Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал.
Зря мы любим её, однолюбы.
Вот у смерти — красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.
Улыбнёмся же волчьей ухмылкой врагу,
Псам ещё не намылены холки.
Но на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивлённые морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец — и в мозгах перекос…
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождём —
И смирились, решив: всё равно не уйдём!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не Бог — Человек!
Улетающим — влёт, убегающим — в бег.
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись —
В равной сваре — за нами удача.
Волки мы! Хороша наша волчая жизнь.
Вы собаки, и смерть вам — собачья.
Улыбнёмся же волчьей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
К лесу — там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, — труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, — затаились на том берегу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
