Возвышаев сел и с вызовом уставился на Озимова. Тот смерил его спокойным взглядом и равнодушно отвернулся.
– Милентий Кузьмич, – сказал он Поспелову. – Пока вы болели, а я находился в округе, Возвышаев тут целую обедню устроил насчет классовых врагов. На весь округ раззвонил, будто у нас кулачье открыло стрельбу в больничном саду да в клубе и увезли кооперативные яблоки…
– Это не звон, а проверенные факты! – вскочил Возвышаев. – Я прошу зафиксировать документально этот выпад Озимова.
Паринов, писавший протокол, оторвался от бумаги и посмотрел на Поспелова.
– Ну зачем же так горячиться? – поморщился Поспелов, снял очки и стал протирать их носовым платком, словно они запотели. – Давайте, товарищи, проявлять сдержанность и уважение. Работа наша сложная, поэтому меньше амбиций, больше трезвости. – И не понятно было, кому он говорил: Возвышаеву или Озимову.
– Я это говорю не в амбиции, а после расследования уголовным розыском, – сказал Озимое. – Вот что установлено: яблоки из больничного сада увезли ребята на посиделки, спрятали их в амбаре. Яблоки в кадках и в полной сохранности. Они возвращены кооперативу. Хулиганство в клубе с разбитым окном – дело тех же самых рук.
– Хорошенькое хулиганство – стрельба из ружей по активистам и сторожам, – усмехнулся Возвышаев.
– Ружей не было. Стреляли вот из чего. – Озимов вынул из кармана Федькин ключ и положил на стол. – Соскабливали серку со спичек, набивали ее в канал этим гвоздем и палили.
– Ну-ка, ну-ка? Знакомая снасть! – потянулся Митрофан Тяпин. – Из этих штуковин и мы бабахали, особенно в половодье на праздники.
– Стрелять из ключа? – удивился Поспелов и водворил очки на место. – Ну-ка, дайте мне!
К Поспелову потянулись и другие члены бюро:
– Что за пушка?
– Амбарный самопал! Хе-хе.
– Это на сказку похоже, товарищ Озимов, – сказал Возвышаев.
– Митрофан Ефимович, бабахните из этой штуки об голову Возвышаева, как о булыжник. Может быть, он поймет тогда, что это не кулацкий обрез.
– Это можно, – сказал Тяпин и хохотнул.
– Что? – Возвышаев опять вскочил с места и – к Поспелову: – Я предлагаю кончить этот балаган.
– Дак вы же не местный, и не знаете, что у нас издавна палят из таких штуковин, – повысил голос Тяпин.
– Спокойствие, товарищи, спокойствие! – Поспелов постучал карандашом об стол. – А хулиганы арестованы?
– Они несовершеннолетние, – сказал Озимое. – Им по шестнадцать лет.
– Чьи ребята? Фамилии? – спросил Возвышаев.
– Четунов, Бородин, Савкин.
– Посадить родителей! Отцов то есть.
– А это уж не ваша забота, товарищ Возвышаев. На то у нас прокурор имеется.
– Товарищи, давайте решать вопрос по существу. Хватит перепалок! – опять постучал карандашом Поспелов. – Есть предложение насчет применения чрезвычайных мер, то есть конфискации имущества неплательщиков. Какие будут мнения?
– Надо сформулировать так, – сказал Озимов, подымаясь. – Конфискацию имущества с распродажей применять в крайних случаях, то есть как исключение.
– Постановление ВЦИК и СНК применять как исключение?! – крикнул Возвышаев.
– Согласно этому постановлению, Милентий Кузьмич, мы обложили кулаков еще в августе месяце, – ответил Озимов, но не Возвышаеву, а Поспелову. – А в октябре, согласно новому зерновому балансу, составленному Чубуковым и Возвышаевым, нам спустили новые контрольные цифры. Обложение идет фактически по второму кругу. Мы это должны учитывать. Круг облагаемых значительно расширился, и не каждый способен быстро внести необходимую сумму обложения.
– Так что же нам делать? В ноги кулакам кланяться, что ли? – спросил Чубуков.
– Есть кулаки, а есть и дураки, – ответил, озлясь, Озимов. – Заниматься политикой – это вам не в подкидного дурака играть. Объявил – бубны козыри и лупи сплеча. А если мы впопыхах в кулаки середняка затолкаем да пустим его в расход, тогда как? Кто отвечать будет? Митька-милиционер, который по твоей указке этой конфискацией заниматься будет?
– Не надо бояться ответственности, – сказал Возвышаев.
– Ну, это ты учи свою мать щи варить. А мы учены. Я эскадроном командовал.
– И мы не на печке сидели.
– Товарищи, товарищи! Ближе к делу. Что вы предлагаете конкретно? – спросил Поспелов.
– Штрафы накладывать не в пятикратном размере, а в соответствии, то есть почем зерно стоит на рынке. Чтобы каждый знал: не хватает – купи. А штраф в пятикратном размере – это обыкновенная обдираловка, – сказал Озимов.
– А ежели все равно платить откажется, тогда как? – спросил Поспелов.
– Распродажу проводить только с согласия общего собрания, – ответил Озимов и сел.
Спорили долго, гудели, как шмели на лугу. Между тем Поспелов незаметно подвел всех к решению, необидному для каждого: штрафовать надо, но не в пятикратном размере, милицию использовать при конфискации, но… в качестве охраны порядка. Милиция ничего не отбирает, актов и протоколов на конфискацию не составляет. Всю распродажу и конфискацию берут на себя органы Советской власти, то есть сельсоветы и райисполком.
Потом по вопросу о сплошной коллективизации делал сообщение Ашихмин. Он заверил от имени окружкома, что сплошная коллективизация округа – дело решенное, что ждут всего лишь утверждения, а вернее, сигнала, чтобы объявить об этом во всеуслышание. В Москве сам товарищ Каганович говорил об этом на закрытом совещании. И уже теперь надо готовиться к этому великому событию, которое опрокинет наконец самую надежную опору капитализма – частную собственность в деревне.
– Поэтому, товарищи, в октябре все твердые задания должны быть покрыты. Пример успешного решения этого вопроса был показан товарищем Чубуковым в Степанове. Должен сказать, что некоторым работникам просвещения это не понравилось…
Все поглядели в сторону заврайоно – подслеповатого широкобрового Чарноуса, прикорнувшего на диване; при слове «просвещения» он очнулся и удивленно таращил на Ашихмина свои светлые, как стеклярусные бусы, глазки.
– Да ведь и то сказать, – продолжал Ашихмин, переждав всеобщее оживление. – Среди просвещенцев много у нас людей из духовного звания, не порвавших со своим прошлым ни в духовном, ни в материальном отношении. Чего греха таить, пуповина старого грешного мира еще многих из нас прочно удерживает. Надо рвать ее и выходить на простор новой жизни, который открывает нам всеобщая коллективизация. В ответ на нытье правых, пугающих нас, что-де, мол, темпы коллективизации не под силу, что мы-де захлебнемся в горлышке узких мест, партия призывает в поход против узких мест. Вы все знаете из газет, как в Ирбитском округе три района вошли в одну колхозную семью. Положено начало колхозу-гиганту на площади в сто тридцать пять тысяч гектаров. Вот на какие великие дела надо себя настраивать, товарищи. А для этого смелее ломать сопротивление кулака и в ударном темпе завершить к праздникам все хлебозаготовки.
В заключение решили: послать в отстающий Гордеевский куст по хлебозаготовкам специальную комиссию из района. В нее вошли по собственному желанию Возвышаев, Чубуков, и вписали еще судью Радимова.
– Товарищи, на разное у нас намечалось несколько дел коммунистов, хромающих в кампании по хлебозаготовкам. Но поскольку мы собрались в экстренном порядке и не успели вызвать их, то предлагаем перенести этот вопрос целиком на следующее бюро, – сказал Поспелов.
– Может, проголосуем? – спросил Чубуков.
– Чего ж голосовать, когда людей не вызвали? – сказал Озимов, вставая.
– С мест не вызвали, зато тихановские здесь. – Возвышаев стрельнул косым глазом на Марию, сидевшую рядом с Чарноусом на диване.
– Разбирать, так всех сразу, – сказал Озимов. – Чего поодиночке таскать, как хорек цыплят.
– Да, да, товарищи. Давайте перенесем на конец кампании. Может быть, некоторые поймут, подтянутся, – сказал Поспелов, вставая.
Тяпин подошел к Марии и слегка толкнул ее локтем:
– Ну, Маша, скажи Озимову спасибо. Не то ощипали бы тебя, как курицу.
– Жаль, жаль, что разное отменили, – сказал Ашихмин, подходя к Возвышаеву. – Я хотел насчет учителей степановских поговорить.
– А что там случилось? – поспешно спросил Чарноус, вставая с дивана.
– Отказываются!
– Как? От чего отказываются?
– От хлебозаготовок. От конфискации имущества. Предложил митинг провести на распродаже – отказались. И мутит воду, по-моему, Успенский.
– А-а, этот обиженный! Он когда-то военным столом заведовал в волости, – сказал Возвышаев. – Типично правый элемент.
– Педагог хороший, – сказал Чарноус и, вроде извиняясь, добавил: – Инспектор хвалит его.
– В наше время мало быть только хорошим педагогом, – возразил Ашихмин. – Учитель – проводник политики партии на селе. А он по взглядам не то эсер, не то славянофил, и не поймешь.
– Хорошо! Мы разберемся, – заверил его Чарноус.
