«Клянусь Шивой! – подумал падиал, невольно вздрогнув, – вот странный лес, где кусты сами по себе двигаются с места на место. Буду спать… Это, верно, от усталости».
И на этот раз он закрыл глаза с твердым намерением не открывать их больше. Но он не учел непобедимого чувства страха, овладевшего им. Страх этот он никак не мог прогнать.
Медленно, точно стыдясь своего чувства, он приподнял веки, чтобы взглянуть только сквозь ресницы… Он едва не вскрикнул от изумления и испуга, увидя, что куст почти вплотную приблизился к хоуде. Бледный от ужаса, хотел он протянуть руку и разбудить своего товарища или, вернее, своего господина, Утсару. Но тут рослый человек, голый, как червяк, и черный, как туземец Малабарского побережья, выскочил из-за куста с громадным кинжалом в руке и, приложив палец к губам, сделал ему знак молчать, не то… он показал той же рукой на грудь, и падиал понял это как угрозу вонзить ему кинжал в сердце.
Бедняга сразу сообразил, что он погибнет прежде, чем его спутники проснутся, а так как от него требовали только молчания, то он опустил руку и лежал неподвижно е растерянным взглядом. Призрак был, по-видимому, доволен его повиновением и, не теряя ни минуты на дальнейшую жестикуляцию, склонился над хоудой, протянул руку, поспешно схватил находившийся там конверт и исчез за кустом, который с поразительной быстротой стал двигаться обратно и скоро затерялся в соседней роще. Только через полчаса, не видя больше ничего подозрительного, падиал пришел в себя… и заснул.
Сон его был непродолжительным. Ему снились фантастические видения, в которых перемешивались все события, прошедшие за последние несколько дней. Он проходил через разные испытания, подвергался странным приключениям и, наконец, проснулся, еле переводя дыхание и весь покрытый потом…
Товарищи еще спали, и он решил не говорить о том, что видел, чтобы избежать упреков и ответственности, значение которых он понимал. Утсара, узнав об ужасе, который буквально пригвоздил его к земле, наверное, возразил бы ему, что не было никакого риска разбудить их в тот момент, когда фантастический куст уже удалялся от хоуды. Факир мог бы броситься за похитителем и догнал бы его с помощью Тамби.
Промолчав о случившемся, он избегал всякого риска, а факир, не находя письма, никого не будет обвинять и подумает, что оно потерялось в дороге.
Между тем эта кража вызвала такие последствия, каких никто не мог ожидать. Как только Кишная получил это письмо, он немедленно приказал перевести его, так как оно было написано по-французски.
Отправитель не подписал его и ни одно из употребленных в нем выражений не указывало на автора. Рассчитывая на возможность потери этого послания, он всего лишь рекомендовал исполняющему обязанности губернатора Утсару, как человека, на которого можно положиться, и посылал его от лица браматмы. Одна последняя фраза могла показаться важной, ибо в ней говорилось следующее:
«Полковник, командующий полком морской пехоты, на нашей стороне. Вы можете быть с ним откровенны».
Кишная немедленно передал письмо сэру Лоренсу, который, не теряя времени, телеграфировал английскому послу в Париже, а тот, поняв всю важность дела, бросил все занятия, отправился к министру иностранных дел и передал ему телеграмму.
Провожая его, министр сказал ему:
– Сейчас девять часов, а заседание кабинета начинается в десять. Я доложу об этом деле. Даю слово, что в одиннадцать часов депеша уже будет послана в Индию.
Мы скоро увидим, какие последствия имело малодушие Дислад-Хамеда и как повлияло оно на ход всех дел и успех восстания.
Утсара проснулся, ничего не подозревая. Ему не пришло даже в голову заглянуть в хоуду и убедиться, что письмо на месте.
В четыре часа Тамби, вызванный свистком погонщика, был снова нагружен, и все трое продолжили путь со свежими силами.
Дней через шесть они без всяких приключений прибыли в столицу французских владений в Индии.
ГЛАВА V
Пондишери. – Бал. – Удивительная депеша. – Ловушка. – Шах и мат.
Мы не знаем ничего прелестнее очаровательного города Пондишери, который спокойно греется за тройным поясом морских волн на солнце Коромандельского берега. Его многоцветные дома, окруженные террасами и верандами, утопают в зелени прохладных садов. Улицы его широки и хорошо ухожены. Обширная площадь Правительства и Шаброльский бульвар, переходящий в набережную, усажены огромными тюльпанными деревьями, желтые цветы которых, осыпаясь, бьются в прибое Индийского океана. Оживленный и необыкновенно живописный базар примыкает к туземной части города, тянущейся зеленым поясом с вкраплением хижин индийцев с севера на юг. А фонтаны хрустальной воды, а многочисленные бульвары?..
Да, действительно, это поистине самый восхитительный город Востока. Все дома его воздушных построек выкрашены в нежные цвета, которые прекрасно сочетаются с вечно ясной лазурью неба. Своей архитектурой они напоминают дворцы. Невозможно смотреть на этот город и не залюбоваться им, жить в нем и не любить его, уезжать из него и не хотеть вернуться… Вернуться навсегда!
В этот день был бал у губернатора. Оркестр сипаев играл на веранде, устроенной в виде аллеи из пальм, лимонных и апельсинных деревьев и лиан, вьющихся вокруг колонн.
В танцевальном зале царило необыкновенное оживление. Господин Де-Марси, временно исполняющий обязанности губернатора, встречал всех посетителей с необыкновенной любезностью. Каждый из них, представившись ему, присоединялся по своему желанию к танцующим, играющим в карты или просто разговаривающим между собой.
Несмотря на любезность, с какой господин Де-Марси исполнял обязанности хозяина, брови его хмурились, а губы судорожно подергивались, что ясно указывало на то, как ему хотелось побыстрее отделаться от пытки, налагаемой этикетом.
Только когда последние из приглашенных откланялись ему, он сам смог воспользоваться той свободой, какую предоставлял своим гостям, то есть мог делать что ему было угодно.
Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями и беседовать с ними о местных делах, о слухах в городе, о новостях в Европе. В эти часы он становился блестящим собеседником и безупречно светским человеком, всегда умевшим поддержать разговор…
В этот вечер, однако, несмотря на все усилия перебороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто произносимыми некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то важными делами, а потому решили не пытаться отвлечь его от размышлений и ограничиться только своим присутствием у него.
Часы во дворце наконец пробили одиннадцать. Господин Де-Марси с видимой поспешностью встал и, простившись со своими друзьями, направился прямо к офицеру в форме полковника, который находился на веранде, неосвещенной и потому пустынной.
– Итак, мой милый Де-Лотрек, – сказал он, беря под руку офицера, – вы меня ждали?
– С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, – отвечал тот.
Полковник Де-Лотрек, близкий друг семьи Де-Монморен, был человеком лет тридцати пяти, среднего роста, стройный, одетый в мундир, подходивший как нельзя лучше к его фигуре. Он был одновременно олицетворением человека и военного, и светского, – тип, часто встречающийся во французской армии.
Окончив в семнадцать лет Сен-Сирскую военную школу, он прошел постепенно все ступени карьеры благодаря своему мужеству во время войн в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своей ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить громко, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему больше нечего будет желать в этом мире. Вот почему он так радовался, слушая проекты Фредерика Де-Монморена, и говорил, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его дело.
Де-Монморен, занявший пост губернатора Французской Индии, назначил его командиром 4-го полка морской пехоты, и между ними было условлено, что по первому сигналу он перейдет на сторону восставших вместе со своим полком, который и составит ядро индийской армии.
Сигнал этот был передан Утсарой, который не беспокоился о потере письма и передал поручение на словах, тем более что знал пароль, установленный между Сердаром, Де-Марси и полковником Де-Лотреком. Никто не подозревал причины появления Утсары, а так как он передал приказ поторопить отправку войск, то эта отправка была назначена на тот же день после окончания бала, который, собственно, и затеян был с той единственной целью, чтобы отвлечь внимание колонии и в особенности английского консула. Выступление полка было назначено на два часа ночи.
Все было готово. Офицеры, приободренные губернатором и полковником, ничего не желали другого, как выступить в поход. Все они жертвовали своим положением в случае неудачи, но эти храбрецы хотели только одного – вернуть Индию Франции. Солдаты были в восторге, и ни один из них не отказался последовать за своими начальниками.
