такого человека в число платежеспособных; однако я не могу даже оплатить счет за краску и не владею предметами роскоши, при этом у меня есть дети, так что мне нечем им заплатить. Тогда они начали присылать мне претензии и уведомления, но я оставил их без внимания, а когда они пришли опять, заявил, что эти бумаги были бесполезны и я растапливал ими свою печку. Что у меня нет за душой ни гроша, и мои четыре стула, стол и прочее не могут приносить дохода. Что они не стоят той суммы, которую записали на мое имя.
С тех пор они оставили меня в покое, это было несколько месяцев назад. Остальные жильцы моей улицы тоже ничего им не заплатили.
Но раз уж мы коснулись этого, мне на всякий случай хотелось бы знать, где спрятать этюды. Например, я мог бы отнести их к ван дер Вееле или кому-нибудь еще. И прочие рисовальные принадлежности тоже. Я все еще питаю надежду, что когда ты посетишь мою мастерскую, то найдешь вещи, которые могут кого-нибудь заинтересовать, пусть они и не имеют особой коммерческой ценности.
Работы у меня хватает.
Как бы то ни было, я не поддаюсь унынию, – наоборот, в сущности, я согласен с тем, что недавно прочел у Золя: «Si à present je vaux quelque chose, c’est que je suis seul et que je hais les niais, les impuissants, les cyniques, les railleurs idiots et bêtes»[186]. Но пожалуй, все это не отменяет того факта, что я не выдержу осады, если останусь здесь. Я пишу об этом потому, что все только начинается, и, возможно, такой маневр – переезд в место подешевле – будет удачным решением, правда вне зависимости от того, что случилось, плата за жилье здесь и так слишком высока для меня, и с этим также надо немедленно разобраться.
Ван дер Вееле присудили серебряную медаль, которую он более чем заслуживает, я рад, что она досталась ему.
Я долго думал о той его картине, потому что видел, как он работал над ней, мы с ним обсуждали ее, и она очаровала меня с самого начала[187].
Полагаю, Тео, что я тоже смогу написать нечто подобное в будущем, если продолжу непрестанно и спокойно трудиться.
Однако этому должна предшествовать усердная работа с масляными красками, для чего потребуются средства, и сейчас мне кажется маловероятным, что они у меня будут. Ван дер Вееле нашел выход: половину своего времени он жертвует на вещи, которые создает не ради своего удовольствия, но это позволяет ему держать ящик с рисовальными принадлежностями наполненным, покупать пропитание и т. п. Возможно, возможно, если бы среди моих работ нашлась пара таких, которые кто-нибудь захотел бы приобрести, я смог бы устроить дела таким же образом. Что касается коммерческого успеха моих картин, то, если бы от него не зависело будущее моего ремесла, он почти не волновал бы меня. Скажу откровенно, что представления об искусстве, приобретенные мной за время работы в «Гупиль и Ко», – хотя мой художественный вкус с тех пор не изменился – почти бесполезны на практике: материализация идей происходит не так, как ее представляет себе торговец произведениями искусства, – у художника другая жизнь и иной путь исканий. Трудно сказать, в какой степени, но сейчас я верю словам Добиньи: «Ce ne sont pas mes tableaux que j’estime davantage, qui me rapportent le plus»[188]. И если бы я услышал эту фразу во времена моей службы в «Гупиль и Ко», то принял бы ее просто за фигуру речи.
Прощай, старина. Я все еще немного переживаю – на примере описанной мной утренней стычки ты видишь, что люди не слишком со мной церемонятся. Если бы я чаще носил цилиндр и прочую чепуху, возможно, меня бы оставили в покое. Ведь у каждого свое ви`дение мира, и все происходящее может показаться кому-то неприятным. В любом случае мне бы хотелось, чтобы мои работы оценили, тогда у меня будет больше свободы действий. До свидания. Напиши поскорее, я очень этого жду.
Твой Винсент
371 (309). Тео Ван Гогу. Гаага, вторник, 7 августа 1883, или около этой даты
Дорогой Тео,
в ожидании твоего приезда не проходит и минуты, чтобы мои мысли не возвращались к тебе.
В эти дни я направил все свои усилия на написание различных этюдов, чтобы ты смог их оценить.
И я чувствую себя прекрасно: изменения в моей работе – та отдушина, которую я ищу, ибо даже если я не действую так, как Вейсенбрух, который по две недели может жить в домах землекопов, то все равно следую той же манере, а созерцание зелени успокаивает меня.
К тому же у меня появилась надежда, что я тем самым существенно продвинусь в работе с цветом. Мне кажется, что последние мои этюды маслом более насыщенны и основательны по цветовому решению.
К примеру, те, что я написал на днях во время дождя, – мужчина на мокрой, илистой дороге, – по-моему, лучше передают общее настроение. Ладно, посмотрим, когда приедешь. Это в основном впечатления от увиденного пейзажа, не буду утверждать, что эти работы так же хороши, как те, что ты упоминаешь в своих письмах, ведь я еще не так искусен в технике, но все же, по-моему, в них что-то есть.
Например, очертания вечернего города на закате и бечевник с мельницами.
К сожалению, в остальном все плохо – когда я не работаю, то чувствую слабость, но, кажется, мне постепенно становится лучше. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы набраться сил, потому что они понадобятся мне, когда я буду непрерывно писать, в том числе людей. В последние дни, занимаясь живописью, я ощутил, что во мне пробуждается некое чувство цвета, более острое и не похожее на то, какое я испытывал до сих пор.
Возможно, плохое самочувствие в последние дни привело к изменениям в методе моей работы, к которым я так долго стремился и над которыми много размышлял. Я уже много раз пытался писать не так сухо, но результат всегда был примерно одним и тем же. Однако сейчас общая слабость мешает мне творить в моей обычной манере, но это как будто не вредит мне, а скорее идет на пользу, так что я даю себе волю, и теперь вместо того, чтобы вглядываться в изгибы и анализировать структуру предметов, я смотрю на них полуприкрытыми глазами и воспринимаю их как цветные, взаимно контрастирующие пятна.
Любопытно, как это будет развиваться и во что выльется. Я не очень сильный колорист, и это не раз приводило меня в удивление, ведь от человека с моим темпераментом можно ожидать гораздо большего, но до сих пор этот навык был очень слабо развит.
Повторю, мне любопытно, что будет дальше и к чему это приведет, – я отчетливо вижу, что мои последние живописные этюды отличаются от предыдущих. Если память меня не подводит, у тебя есть мой прошлогодний этюд со стволами деревьев в лесу. Полагаю, он неплох, но в нем еще нет того, что видишь в работах искусных колористов. Некоторые цвета подобраны верно, но все равно не создают нужного эффекта, и, хотя краски кое-где наложены густо, в целом все выглядит бледно. Я привожу этот пример потому, что, на мой взгляд, последние этюды более насыщены по цвету: хотя краски положены не очень плотным слоем, они смешиваются, а мазки перекрывают друг друга, все сливается, образуя единство, и появляется возможность передать, например, мягкость облаков или травы.
Раньше меня очень беспокоило то, что я не делаю успехов при работе с цветом, а сейчас появилась надежда. Посмотрим, что выйдет. Теперь ты понимаешь, что я с нетерпением жду твоего приезда, ведь если ты заметишь изменения, это развеет мои сомнения в правильности выбранного пути. Я не решаюсь довериться собственному глазу при оценке своих работ.
Например, те два этюда, которые я написал во время дождя, – илистая дорога с маленькой человеческой фигуркой – кажутся мне полной противоположностью некоторых других моих работ: при взгляде на них я вновь чувствую тоскливую атмосферу дождливого дня, а в фигурке, хотя это всего лишь несколько пятен краски, есть определенная жизненная энергия, что достигается не за счет
