Мусульмане и христиане, и сами вполне способные на зверства, все-таки не могли постичь смысла столь безоглядных разрушений и поголовной резни. Монголы стали для них воплощением адских демонов, заслуживающих описания как «удивительно мерзкие» и «невероятно смердящие». К счастью, совершив налет, варвары уходили – как неистовый шторм или землетрясение, сеющие гибель и разрушение, а после утихающие. Кажется, никто из пострадавших так и не понял, что они пали жертвами разведки боем, а не настоящей войны, и что монголы еще вернутся. Русский летописец писал: «Это за грехи наши Бог вложил недоумение в нас, и погибло без числа много людей… Об этих же злых татарах не знаем, откуда они пришли на нас и куда опять делись».
В 1227 году, пока император Фридрих II собирал свое крестоносное войско в Италии, Чингисхан, доживший до шестидесяти лет, выступил на завоевание Тибета, но скончался в походе. Все татарские князья царского рода собрались на курултай в столицу Каракорум. Похоронив великого хана в некой тайной могиле, не найденной и по сей день, они избрали царем царей его сына Огодая.
По монгольскому обычаю управлять родным улусом (краем) доверили его младшему брату – Тулую, а еще одному брату Бату [Батыю в русской транскрипции] препоручили задачу покорения западных краев, некогда разоренных монгольским багатуром Субудаем, ныне приставленным помогать Батыю.
Во время передышки между монгольскими войнами хорезмский принц Джелал ад-Дин покинул свое убежище при индийском дворе в Дели. Собрав остатки хорезмской кавалерии, Джелал вознамерился основать новое царство на западе. Проехав через Иран и Ирак в окрестности Багдада, он устремился на северо-восток, дабы завоевать Азербайджан, а оттуда – в Сирию и во владения турков-сельджуков. Для султана аль-Камила Египетского и князя аль-Ашрафа Дамасского Джелал представлял куда более существенную угрозу, нежели краснолицый император Фридрих II, напыщенно торговавшийся по поводу принадлежности Иерусалима. С христианами можно было разобраться и после, а вот Джелал ад-Дина надлежало остановить немедля.
Предложение аль-Ашрафа вступить в военный союз с традиционным врагом – турками-сельджуками – встретило весьма радушный отклик. Вместе они взяли Джелал ад-Дина в клещи: турецкая кавалерия атаковала его с фронта, а сирийская – с тыла. Хорезмийцы потерпели сокрушительное поражение, но тысячи всадников сумели ускакать с поля сечи. В следующем – 1231 – году армии схлестнулись снова. Джелал ад-Дина постигло очередное поражение, а вслед за ним и гибель. Оставшиеся без командования хорезмские конники стали бродячими разбойниками, готовыми предложить услуги всякому, кто заплатит запрошенную цену. Они-то и стали солдатами удачи, нанятыми для вторжения в Палестину и отобравшими Иерусалим у христианских крестоносцев.
В 1237 году, когда мысли христиан занимало лишь истечение десятилетнего срока перемирия, заключенного Фридрихом II с султаном Египта, Батый и Субудай начали опустошительный западный поход. Первым делом они уведомили русских князей, что дабы избегнуть полнейшего уничтожения, надлежит оным стать данниками монгольского хана, а в знак смирения уплатить ему десятину со всякого своего имущества: людей, сокровищ, лошадей – словом, всего, что представляло хоть какую-то ценность. Князья же оные отвечали отказом, что было равносильно массовому самоубийству. Татаро-монгольская орда брала один русский город за другим, в том числе и относительно малозначительный городишко на Москве-реке, учиняя в каждом павшем городе безжалостную резню. Насколько известно, в землях, через которые прошла орда, от рук монголов пали восемь человек из каждых десяти – куда более, чем унесла бы самая опустошительная чума. Посланник Папы брат-францисканец Джованни Пиано дель Карпини, проезжая через эти края лет десять спустя, доносил понтифику: «В сей стране… встречали мы во множестве человечьи черепа и кости, разбросанные по земле, равно навоз».
Католики Европы пребывали в блаженном неведении о возобновлении монгольского нашествия вплоть до следующего года, когда государей Франции и Англии посетило диковинное посольство. То были эмиссары главы секты асасинов. Монголы явились в их родную Персию, и теперь, опасаясь за собственное существование, асасины прибыли хлопотать о великом союзе христиан с мусульманами против монгольских варваров. Но успеха не добились.
Мэтью Пэрис приводит ясное свидетельство, что рассказы об ужасах, чинимых ордой, нисколько не тревожили покой европейских христиан. Он пишет, что когда Генрих III Английский выразил епископу Винчестерскому свою обеспокоенность донесениями посланников асасинов, добрейший пастырь отвечал с высокомерием, свойственным лицам духовного звания: «Пусть эти псы изведут друг друга под корень и тогда узрим вселенскую католическую церковь, основанную на их руинах, и не надобно будет никого загонять силой, останется только пасти».
Но когда после опустошения русского города Киева в 1240 году монголы разделились на две армии, гордыня католиков пошла на убыль. Большее войско под началом Батыя и Субудая направилось в Моравию и Венгрию, а второе устремилось через Галицию в Польшу, где 9 апреля 1241 года без труда разгромило объединенную польско-германскую армию в сражении при Лигнице. Двумя днями позже главное монгольское войско одержало верх над венгерским воинством под Будой (через реку от Пешта). Король Венгрии бежал с поля боя в свои владения в Далмации, что в западной части современной Югославии. Монгольский отряд упорно преследовал его вплоть до берегов Адриатического моря, заставив содрогнуться даже Венецианскую республику, расположенную по ту сторону неширокого моря. Еще одна монгольская рать совершила набег далеко в глубь Австрии.
Теперь у европейских христиан появился веская причина поддаться ужасу. Не остался в стороне и верный спутник всяческих бедствий: своды церквей задрожали от громогласных проповедей, возглашавших приход Армагеддона, последнего сражения и конца света. Человечество вот-вот постигнет за грехи высшая Божья кара.
Но как только воцарилась настоящая паника, из Польши, Болгарии, Венгрии, Румынии и Австрии начали поступать донесения, что вдоль всей линии восточного фронта монголы устремились в отступление, скрывшись в хлябях, из коих изрыгнул их сам Сатана. Христиане еще не знали, что войска орды получили весть о смерти хана Огодая, и их вождей созвали в Монголию на курултай для избрания преемника. Впрочем, отступление орды оказалось лишь частичным, она не последовала за своими вождями до самого конца, встав лагерем в России, у Волги, чтобы снова отправиться в поход, как только Батый прикажет.
Батый же повелел своему наилучшему багатуру по имени Байгу в свое отсутствие не давать покоя окрестным мусульманским державам. В 1241 году монголы выступили против турков-сельджуков. После года безуспешных попыток устоять перед нашествием султан сельджуков не нашел иного пути к спасению, как сдаться на милость орды, признав господство монгольских захватчиков.
Король Хетум Армянский с огромной радостью выслушивал донесения о победах монголов над его турецкими врагами, но еще более обрадовался бы, если бы сельджуков разгромили наголову. Весть же о том, что сельджуки покорились монголам, просто-таки оглушила его. Перед совместным нашествием турков и монголов Армения не выстояла бы, и царь отправил к монголам послов с уведомлением, что Армения тоже признает владычество монгольского хана.
К 1245 году Людовик IX Французский уже принес обет возглавить крестовый поход – и в самое время: до Рима дошли вести о поражении христиан в Газе за пару месяцев до того. Под началом Бейбарса Египетского армия мамелюков и хорезмских наемников погубила в грандиозном сражении тысячи христиан, в том числе и Великого Магистра ордена тамплиеров, равно как и большинство его рыцарей-братьев во Храме. На родине же тем часом войска Фридриха II потеснили папскую рать из Италии. Да и церковь отчаянно сражалась за выживание, когда Папа Иннокентий IV созвал Великий Собор отцов церкви в Лионе. Одобрив планы Людовика Французского, собор отрядил прелатов поспособствовать ему, проповедуя крестовый поход по всей Франции. В ответ же на озабоченность и тревогу, высказанные на соборе по поводу таинственных монголов, Папа решил отправить к великому хану послов с двумя письмами, адресованными монгольскому государю.
Главой посольства порешили избрать шестидесятипятилетнего босоногого францисканца – брата Джованни Пиано дель Карпини, мужа отважного и находчивого. Иной на такую роль и не годился, ибо вверенному его попечению посольству предстояло одолеть тысячи миль пути до совершенно неведомого места назначения, пройдя через десяток краев, населенных народами, о существовании и языках коих им было пока невдомек. Тронувшись в путь из Лиона в 1245 году, Джованни Пиано дель Карпини сначала направился в Польшу, где и перезимовал, а по весне хозяева указали ему дорогу в русские степи. Монгольских воинов приучили уважать официальных послов, и посему дозорные сопроводили его к своему начальнику, а тот – в ставку князя Батыя на Волге. Батый же снабдил посольство переменой лошадей. Сие средство передвижения было в диковинку большинству францисканцев, но у добродетельных братьев было вдоволь возможностей обучиться верховой езде, ведь почетный эскорт повел их более чем на три тысячи миль на восток – больше, чем требуется, чтобы пересечь всю Америку от океана до океана.
