В последние годы в России было снято три документальных фильма об этой незаурядной фигуре. Автором первого был Эльдар Рязанов, второго — Ольга Свиблова, а третьим — владелец петербургской студии «Ночное такси» Александр Фрумин.
Его картина стала последним кинодокументом о великой женщине, в январе 2009 года она тихо скончалась в Париже.
* * *
В 70-е годы вообще было много антисоветски-направленных музыкальных проектов на Западе, но большая часть из них искусством не считается, а является именно «листовками» для населения Страны Советов. Про «Песни самиздата Советской России» Бикеля я уже говорил. Стоит, наверное, вспомнить «Песни советского подполья» Нугзара Шария и диск Александра Калецкого[59] с женой «Письмо из СССР».
И для этих парней, и для Верни, и для Вольного выпуск тематических альбомов был не просто творчеством, но формой борьбы с режимом.
Уникальность альбомов «Песня ГУЛАГа» и «Блатные песни» в том, что, тоже преследуя пропагандистские цели, они сумели при этом сделать качественный продукт и с точки зрения музыки. Они записывали альбомы не в расчете сделать себе имя и пожинать потом плоды в ресторанах или на концертах, поэтому получился неповторимый сплав, образец того, что теперь называют «шансоном по-русски».
«Засланный „Казачок“»
«Стальные ограды» запретов порождали неослабевающий интерес к «эмигрантам» и мифологизацию персоналий исполнителей. Но подчас случается и так, что любые, самые смелые, слухи оказываются лишь бледной тенью правды.
* * *
Судьба этого артиста закручена похлеще иного детектива. Я вспоминаю далекий теперь 1989 год, когда Борис Семенович Рубашкин (р.1932 г.) первым из «запрещенных» певцов приехал с гастролями в Москву. Столпотворение у Театра эстрады на Берсеневской набережной, тысячи людей в очереди за билетом, но при этом все как-то предпразднично возбуждены. Нет ни криков, ни ругани — и это несмотря на зимние холода. Я простоял в стройных рядах его поклонников часов восемь и попал на концерт. Конечно, был аншлаг, и даже репертуар, слегка сглаженный еще советской цензурой, принимался на ура. Главное — на сцене стоял Рубашкин, а аккомпанировал ему оркестр под управлением Петра Худякова, тоже легендарного музыканта второй волны, ныне живущего в Австрии и возглавляющего один из осколков великого Хора донских казаков Сергея Жарова. После концерта толпа, уже числом поменьше, ждала маэстро у служебного входа, и я был среди них. Борис Семенович — в богатой шубе, с седой бородой — с удовольствием подписывал программки и фотографировался с нами. Через несколько месяцев фирма «Мелодия» выпустила виниловый диск «Борис Рубашкин в Москве», который в столице я так и не нашел, а купил где-то в провинции под удивленный взгляд продавщицы. Она не знала, кто это!
Создатель танца «Казачок» Борис Рубашкин. Париж, начало 70-х.
В конце 80-х про «первого певца-эмигранта» много писали в прессе, он снялся в нескольких фильмах, были гастрольные планы, но что-то не понравилось маэстро в организации, кто-то где-то нарушил его права, и с тех пор с большими гастролями он к нам не приезжал. Теперь певец живет в Зальцбурге, в роскошном доме, с русской женой и юной дочкой. Или пишет мемуары в своем итальянском особняке с видом на море. Мог ли предполагать молодой инкассатор из Болгарии, как сложится его жизнь? Вряд ли.
Отец будущей звезды бежал от советской власти семнадцатилетним юношей после того, как большевиками был убит его старший брат. Оказался в Турции, потом в Болгарии, где женился на местной девушке Теодоре Лиловой. В 1932 году в семье Семена Чернорубашкина родился сын Борис. Мальчик с детства увлекался музыкой, танцами, посещал хореографический кружок. В семье не забывали про русские корни: говорили на родном языке, пели песни.
«Моим коллективным учителем стала белогвардейская эмиграция», — будет позже вспоминать певец. Первой взрослой работой юноши было ходить по магазинам и собирать дневную выручку — проще говоря, он стал инкассатором. В один из дней, возвращаясь с работы, Боря Чернорубашкин увидел объявление о конкурсе для работы в танцевальном ансамбле МВД Болгарии. Конечно, он был принят и уже два года спустя стал солистом. Параллельно началась учеба в экономическом институте. И тут мы встречаем чисто «совковое» проявление зависти: в ансамбле не нравилось, что он готовит себе иную карьеру, а в вузе танцора упрекали в чрезмерных заработках. Борис плюнул на все и поехал доучиваться в Прагу. В 1962 году он закончил институт, срок учебной визы также истекал, в Болгарию возвращаться не хотелось, и тогда он вместе со своей первой женой осмеливается на крайне опасное предприятие: бежать на Запад, в Австрию.
В Праге, помимо танцев, Чернорубашкин зарабатывал на жизнь мойкой машин в болгарском представительстве. Многие посольские в те годы ездили в Западную Европу, покупали там ширпотреб и перепродавали его в странах соцлагеря. Один из них предложил Борису сопровождать его в Вену в качестве водителя и выправил документ, по которому тот являлся шофером посольства, а также помог через свои связи в Югославии сделать визу жене. В Австрии супруги сразу пришли в полицию и заявили о побеге из советской Болгарии.
Первое время будущий певец был простым рабочим на заводе, а в свободное время приходил в кафе поиграть в шахматы.
Однажды, проигрывая, Борис выругался по-болгарски. Оказалось, что его партнер тоже болгарин, выгодно женившийся на богатой австрийской даме. Новый знакомый пригласил в шикарный ресторан «Жар-птица» выпить водки и показать, как он поет. Борис стал подпевать ему, потом сам спел песню с ресторанным оркестром. Публика зааплодировала, вышел хозяин ресторана, послушал… и предложил контракт.
В 1999 году в Болгарии у Бориса Рубашкина вышла книга воспоминаний, естественно, по-болгарски. Осенью 2007 года на грандиозном фестивале «Русская песня», организованном при поддержке правительства Москвы, мне посчастливилось повидаться с маэстро и выпросить один экземпляр мемуаров для личной коллекции.
В ответ я преподнес Борису Семеновичу свою первую книгу.
Праздник окончился, артисты разъехались, но мой контакт с живой легендой продолжался посредством электронной почты. Однажды маэстро обратился ко мне с вопросом, могу ли я посодействовать изданию его труда в России, и озвучил сумму желаемого гонорара. Говорю откровенно — я сделал все возможное, но — увы… Представления обитателей развитых стран Запада об оценке интеллектуального продукта отличались от предложений отечественных издательств примерно в 10 раз. Но правду говорят: все, что ни делается, — к лучшему.
В процессе переговоров мне удалось получить от Рубашкина ряд глав, переведенных на русский. Одна из них называлась «Как родился „Казачок“, принесший мне мировую славу».
— В венском ресторане «Жар-птица» мне работалось очень хорошо, — пишет артист. — Здесь собиралась прекрасная публика — богатые люди, которые умели веселиться и имели достаточно денег для этого. Цены были безумно высокими. Я изумлялся богачам, которые заказывали по полтора килограмма черной икры и ели ее большими ложками, как это делают порой герои русских фильмов. От такого количества икры и от выпитой водки толстосумам иногда становилось дурно.
Обычно я выступал с восьми вечера до часу ночи. Выходило около сорока песен. Мои выступления превращались в настоящие концерты. Полную тишину зала нарушал только звон бокалов. Обо мне часто упоминали в прессе и на ТВ. Чтобы послушать меня, жители Вены заказывали столики за месяц вперед.
Однажды ночью, перед закрытием, в ресторан ввалилась ватага русских. Швейцар пытался внушить им, что уже закрыто, но я тут же узнал среди них Рудольфа Нуриева. Гостей сразу пригласили в зал, а я представился Нуриеву. Всемирно известный артист балета, сбежавший из СССР, тосковал по русской музыке. Мы обменялись телефонами, а потом несколько раз встречались. Нуриев пригласил меня на свой спектакль в Венскую оперу…
Часто веселье в ресторане достигало кульминации. Благодаря хорошей еде и водке градус настроения повышался. Мы переходили к динамичным и темпераментным песням, а гости пускались в неистовый пляс. Их попытки пойти вприсядку заканчивались кувырками на полу. Все хохотали до упаду.
Глядя на толпу беспорядочно отплясывающих людей, я задумался: а нельзя ли как-то упорядочить их хаотические движения под звуки какой-нибудь русской песни? Я выбрал «Катюшу», которая, наряду с «Подмосковными вечерами», пользовалась широкой известностью. Добавил к ней медленный фрагмент из «Эй, ухнем!» и подобрал соответствующие музыкальные фигуры. Так первый русский современный танец был готов — я назвал его «Казачок…»
