Но самое-то главное заключалось в том, что из-за отсутствия какой бы то ни было информации читатели начали забывать старого рассказчика:
«Книги, на которые я так рассчитывал — «Бомбарнак», «Замок в Карпатах», — публика не желает читать! Это действует обескураживающе! И хотя я знаю, что на постоянный успех рассчитывать нельзя, повторяю, я обескуражен, а ведь труд всей моей жизни — описание земного шара — еще не кончен!»
Добившись мировой славы, Жюль Верн тем не менее страдал оттого, что не может заручиться признанием некоторых специалистов в области литературы, которые делали вид, будто по замечают его. Этцель имел неосторожность еще в 1869 году завести с ним разговор о том, чтобы он выставил свою кандидатуру в Академию. Позиция Жюля Верна была весьма четкой: может ли автор, произведения которого печатаются в журнале для юношества, иметь такого рода притязания? Поэтому он и не придал никакого значения идее своего издателя.
«Я называю это мечтой Вашего сердца, — ответил он ему. — Может ли проникнуть туда тот, у кого нет большого состояния или прочного политического положения? Я имею в виду Французскую Академию, ибо что касается Науки… Представьте себе Вашего Жюля Верна рядом с каким-нибудь Бертраном или Девилем! Ну и вид у меня будет».
Через несколько лет эту «мечту издателя» взял на вооружение Дюма-сын, убедив Жюля Верна, что такой проект вполне реален.
Писатель никогда к этому и не стремился. Но когда Дюма понял, что их ждет поражение, дело приняло совсем иной оборот. Даже если человек начисто лишен честолюбия, он не может не чувствовать себя оскорбленным, когда ему отказывают в том, на что позволили надеяться.
Жюль Верн был достаточно благоразумен, чтобы не слишком переживать из-за постигшего его разочарования, ведь он вовсе и не стремился к избранию в Академию. Рана быстро зажила, но ее все-таки нанесли, и это была еще одна утраченная иллюзия. Встреча с Дюма-сыном, подтолкнувшая писателя выставить свою кандидатуру в Академию, не прошла для него бесследно.
В 1873 году, когда Этцель упрекал его за то, что он не уделяет должного внимания такой возможности, писатель, оправдывая свою бездеятельность в этом отношении, ответствовал, «что и без него страшно много таких, у кого имеется на это гораздо больше прав, взять, к примеру, хотя бы того же Сталя!…». В 1877 году Жюль Верн все еще думал, что подобные притязания с его стороны заставят только… «пожать плечами», ибо «какое значение имеют книги, предназначенные для юношества», ведь «истинная литература — это изучение человеческого сердца, а не приключенческие рассказы».
В 1883, 1889 и 1892 годах речь снова заходит об Академии, но писатель не придает этому серьезного значения:
«Мне не надо ничего другого, как жить спокойно у себя в провинции, чтобы иметь возможность закончить свое дело романиста, если, конечно, предположить, что таковой конец бывает».
47. ПОСЛЕДНИЕ ЛУЧИ
Осуществляя свой замысел, Жюль Верн печатает «Деревню в воздухе». Темой для «Братьев Кип» послужила судебная ошибка, точно так же, как и для «Драмы в Лифляндии» (появившейся в 1904 году). Пересмотр Жюлем Верном своих позиций в отношении к делу Дрейфуса. Публикация «Властелина мира», где мы вновь встречаемся с Робуром, впавшим в безумие.
«Великий лес»[118] — тот самый, что простирается в Центральной Африке от долины Конго до истоков Нила и Замбези, — под таким названием Жюль Верн опубликовал сначала роман, который в отдельном издании (1901) назывался «Деревня в воздухе». Двое охотников, американец Джон Корт и француз Макс Юбер, вместе с проводником и мальчиком по имени Лланга, которого они спасли от людоедов, оказываются на опушке огромного леса, его могучие, густые деревья защитили путников от натиска стада слонов, уничтоживших их фургон.
Волей-неволей им приходится идти лесом, который считается непроходимым.
Разные неожиданности заставляют нас окунуться в тревожную атмосферу таинственного растительного мира; длительное, но далеко не однообразное путешествие увлекает нас на сотни километров в глубь этого неведомого края, так что, не успев опомниться, мы добираемся до стремительной речки, которая без всяких затруднений приводит нас к Убанги.
В первую же ночь, которую путникам довелось провести на берегу реки, Джону Корту показалось, что он услышал произнесенное кем-то слово «нгора», что на языке туземцев означает «мать». Обследовав на другой день берега, они так и не обнаружили здесь присутствия человека. Правда, в излучине реки они наткнулись на заброшенный плот, а в чаще нашли хижину с решетчатыми стенками. Оказывается, там жил доктор Иохаузен, от которого небыло вестей с 13 февраля 1896 года. Из записной книжки, которую он оставил, путники узнали, что доктор покинул свою хижину 25 августа того же года.
Об этом ученом известно только одно: он собирался тщательно проверить опыт американского профессора Гарнера, утверждавшего, что у обезьян есть язык.
Теорию Дарвина, установившую происхождение человека от обезьяны, подтвердило существование питекантропа на острове Ява, и палеонтологи стали искать недостающее звено в цепи той эволюции, которая привела к Homo sapiens.
Иохаузен, намереваясь обнаружить вид обезьян, наделенных речью, заперся в некоем подобии клетки, установленной в глубине девственного африканского леса, где жили бесхвостые обезьяны, достигшие, как ему показалось, наиболее высокого уровня развития. В его записной книжке говорилось, что подходившие близко большие обезьяны обменивались целыми фразами, а одни малыш произнес «нгора», слово, которое туземцы употребляют для обозначения матери.
Наши путешественники не имеют возможности сразу же отправиться на розыски немецкого ученого, но решают воспользоваться его плотом, чтобы плыть по течению реки, которая наверняка впадает в Убанги. На дереве, подхваченном течением, Лланга подобрал маленькое существо, которое отчетливо произносит слово «нгора». Человек это или обезьяна?
У водопада плот разлетелся в щепки, и мы снова видим путешественников вместе с их проводником в глубине леса возле костра, разложенного неизвестным спасителем. Нет только Лланги и его маленького приемыша. Какой-то незнакомец вытащил, по всей видимости, путешественников из воды и уложил их в тени деревьев, позаботившись даже развести костер. Лес в этом месте был мрачен и непроходим. Путники заблудились в зарослях лиан, в одном лишь месте они увидели просвет и стали наугад пробираться по тропинке. Как вдруг, к величайшему своему изумлению, заметили горящий факел, который указывал им путь, описание передвижения этого огня не может оставить читателя равнодушным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
