крепко держали руки Кетерле. И вдруг оно заколебалось, затрепетало в воздухе, как крыло гигантской птицы, заколебалось и упало, а в последующий момент высоко, победно взвилось в руке одного из воинов Трухзеса.
Кетерле лежала, широко разметав руки, на болотистой, залитой кровью равнине.
Знаменосица, вся в крови, очнулась, когда солнце уже высоко поднялось, и увидела вдали бегущих воинов Рорбаха. Неужели и неистовый Яклейн бежал с поля битвы?
С трудом поднялась она и, шатаясь, прошла вдоль всего поля, заглядывая в глаза убитым. Тут было много мертвых, много изуродованных, но еще живых. Раненые невыносимо стонали, но Кетерле равнодушно проходила мимо. С тех пор как враг вырвал у нее из рук знамя, дело, по мнению Кетерле, должно было погибнуть. Так же равнодушно смотрела она на струившуюся у нее из руки кровь. Яклейна не было ни между мертвыми, ни между ранеными, и она пошла по дороге отыскивать его.
Трухзесу донесли, что один из палачей Гельфенштейна, Мельхиор Ноннермахер, спрятался в соседнем городе Зиндельфингене. Тогда победитель со свитой поскакал к городским воротам и крикнул страже:
— Вы скрываете у себя одного из злодеев — Мельхиора Ноннермахера! Если через полчаса он не будет приведен ко мне, я подпалю город со всех сторон и сожгу ваших жен и детей!
Улицы Зиндельфингена огласились рыданиями. Разъяренные и перепуганные женщины кричали:
— Мужчины хотят, чтобы нас сожгли, и потому скрывают этого человека! Мы поищем его сами!
И они стали рыскать по городу, заглядывая во все закоулки. Несчастного Мельхиора нашли на голубятне и поволокли на костер. Потом стали искать Рорбаха.
Беглецы разбрелись в разные стороны; многие ушли в Швейцарию.
На другой день около соседней крепости был пойман и Рорбах вместе с его товарищем-гейльброннцем.
Трухзес приказал волочить Яклейна на цепи через длинный ряд селений, расположенных по неккарской долине, мимо знакомых виноградников, а Рорбах, стиснув зубы, смотрел на поля, где когда-то мирно трудился и где теперь работала его жена.
Позади этого шествия двигалась, понурив голову, в отрепьях Кетерле — верный товарищ Яклейна. Ее принимали за нищую; трудно было узнать в этой обезумевшей женщине с растрепанными волосами мужественную знаменосицу Ясного ополчения.
Яклейна Рорбаха ждала та же казнь, что и Мельхиора: костер. Но торжество Трухзеса было омрачено выражением лица Рорбаха. Ни одной слезы не выкатилось из его широко раскрытых глаз: на лице застыла маска презрительного смеха.
Когда он рухнул в пламя, до него смутно донесся чей-то отчаянный крик:
— Яклейн! Яклейн!
Это кричала Кетерле. Солдаты Трухзеса узнали мощный голос знаменосицы. Несколько человек бросились ловить ее, но она, как вихрь, пронеслась по косогору и исчезла в соседней роще, где знала каждый камень, каждое дерево.
После казни героев "вейнсбергских ужасов" Трухзес решил, что нужно сжечь и место, где она происходила. Это будет возмездием Вейнсбергу за то, что он сдался бунтовщикам и допустил казнь наместника.
И город был сожжен дотла.
После сожжения Вейнсберга сдался Гейльбронн, а деревни по Неккару и около Гейльбронна вновь приняли присягу и поклялись отделиться от евангелического братства. Потом был покорен Эринген.
Положение восставших с каждым днем становилось тяжелее, но они не видели ни своих ошибок, ни выхода из затруднений. Вместо того чтобы действовать дружна, соединенными усилиями, каждое местечко, каждый город действовал на свой страх, преследовал свои местные выгоды. В большинстве случаев князьям достаточно было нескольких пустых обещаний, чтобы внести между восставшими раздор и тем заставить их на время успокоиться.
Таким путем князьям удалось выиграть время, собрать войска, объединиться и затем уже без всякого труда рассеять один за другим крестьянские отряды.
VII. ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ
Десять всадников в рыцарских доспехах во весь опор летели по берегу Неккара, направляясь к его низовьям. Луна светила ярко. Показались наконец зубчатые стены замка Берлихингенов — Гордберга, и скоро перед рыцарями открылись его ворота.
Гец фон Берлихинген сердито крикнул, слезая с коня:
— Берите, пентюхи, повод да поворачивайтесь живее!
С тех пор как Трухзес подавил восстание в неккарской долине, этот рыцарь вернулся к прежнему образу жизни. Снова чувствовал он себя безграничным владыкой в своем замке и обращался со слугами так же высокомерно, как и в старину.
Весело звучал за столом его раскатистый смех; этому смеху вторили звучные голоса его братьев и других рыцарей, вернувшихся из крестьянского лагеря.
Гости всё пили; лица их становились красными; громче звучали их непристойные шутки. Давно уже жена Берлихингена вышла из залы, чтобы не слышать грубых речей.
— Завтра, наверно, придет сюда Дитрих Шпет или другой уполномоченный Трухзеса, — говорил хозяин, — и мы с ним уговоримся насчет похода. Не люблю быть без дела, около бабьей юбки! А правду сказать, до смерти мне надоел лагерь крапивников-коровников! Лучше бы мне было сидеть все время пленником в турецкой крепости, чем быть у них полководцем… Эй, вина!
Пьянея все больше, Гец спросил у одного из рыцарей:
— Ну, а что ты думаешь теперь делать?
— Сначала съезжу домой, а потом, как и ты, присоединюсь к Трухзесу.
— Ха-ха! — ударил кулаком по столу другой гость. — Вот когда запляшут мужики! Как вы думаете, что я буду делать с ними?
— Да, понятно, не погладишь по головке, как и я, — отвечал ему жирный рыцарь с тупыми глазами навыкате. — Каждый из нас поступит справедливо, если убьет их, чтобы…
— Я не прочь! — засмеялся практичный Гец. — Но если они все умрут, то кто же нам будет служить и обрабатывать наши земли? Да и вид нищих сирот под окнами с их жалобными причитаниями — не скажу, чтобы был приятен!
Все засмеялись.
— Признайся, Гец, ты уже давно ведешь переговоры со Шпетом относительно перехода к Трухзесу? — спросил Бердихингена жирный рыцарь.
Гец подмигнул глазом и кивнул головой:
— Ну да! Я и поход-то, признаюсь, задумал, чтобы разъединить банды вилланов и толкнуть их в сети Трухзеса.
Он был сильно пьян и легко признавался в измене крестьянам, которым еще так недавно клялся в верности.
Теперь в своем замке Берлихинген праздновал измену. Гости пировали до рассвета и, совершенно обезумев, затеяли мерзкую игру в "Maislen": бросали друг в друга все, что попало, обливали один другого помоями, обмазывали соусом, посыпали солью и потом, потерявши человеческий облик, попадали на стол, на скамейки, на пол и заснули там как убитые. А наутро приехал уполномоченный Трухзеса с новыми радостными известиями и богатыми обещаниями Гецу фон Берлихингену.
Силы Трухзеса, поддерживаемого князьями, становились все грознее. Почти весь Ульмский край был им покорен. Где недостаточно казалось силы, там пускалась в дело хитрость, велись
