глаза и уши своего господина!
Да, Кнопф-Пуговица все слышал и видел и вовремя донес графу.
С Лэелин было у Гельфенштейна иное объяснение, решительное и короткое:
— Унизительно даже и предполагать, что благородная девушка может заметить виллана, хотя бы он и замечательно пел, а потому я тебя ни о чем не расспрашиваю. У меня ты была слишком свободна, а это не годится. С зарей тебя увезут в монастырь к твоей тетке — сестре Агате, подальше, в монастырь под Штутгарт. Там ты будешь отмаливать свой грех — идти против родного брата…
— Да нет же, Людвиг, я только…
— Ни слова больше. Сестра Агата — строгой святости и сумеет тебя обуздать.
— Но Мельхиор не виноват…
— Молчать, бесстыдница!
Через час закрытая повозка увезла Лэелин в монастырь. Мельхиора посадили под стражу в одинокую темницу.
Графиня Маргарита, заплаканная, дрожащая, глядя в окно, за которым скрылся возок с Лэелин, говорила мужу, сложив на груди с мольбой руки:
— Ты жесток, Людвиг, о, как ты жесток! Ты заживо скрыл в могилу, монастырь, Лэелин, а теперь посадил в темницу Мельхиора — Мельхиора с таким божественным голосом! Но подумай — это мой любимый музыкант, а ты хочешь оставить меня без музыки! Берти тоже плачет: Мельхиор начал учить его играть на виоле…
Берти утирал глаза кулаком.
Вместо ответа граф хлопнул в ладоши. Появился Пуговица и, кривляясь, подполз к ногам графа.
— Розог ему, этому Берти, любезный дурак! — крикнул в бешенстве Гельфенштейн.
Кнопф с хохотом потащил из вестибюля бедного ребенка.
В это время графу доложили, что из Вейнсберга прискакал гонец. В окрестностях было неспокойно, и требовались распоряжения наместника.
Графиня Маргарита побледнела.
— Не бойся, дорогая, — сказал граф, обнимая жену, — стены дома крепки… Эргард, — обратился он к старому дворецкому, — я поручаю тебе графиню и весь замок.
И он быстро сбежал по ступенькам во двор, где его ждала оседланная лошадь.
Никто в замке не знал, что делалось в это время в окрестностях. Восемь тысяч крестьян, вооруженных тремя тысячами ружей, с пушками и огромным обозом приближались к Вейнсбергу. Граф первым открыл военные действия, напав врасплох на передовой отряд Ясного ополчения. Тогда Яклейн Рорбах сказал товарищам:
— Отныне мщение будет нашим лозунгом!
Среди жителей Вейнсберга ходили даже преувеличенные слухи о силах крестьян, и уверенность в непобедимости графа Людвига начала здесь сильно колебаться.
Польди нашла способ связаться с городом. Она провела в лагерь одну горожанку, которая успела хитростью проскочить через крепко охраняемые ворота. Горожанка сказала, что в Вейнсберге многие стоят за ополчение и просят не покидать своих вейнсбергских братьев. Потом в лагерь явился солевар. Он умолял крестьян скорее двинуться в город и клялся, что замок охраняют только восемь вооруженных людей.
15 апреля в сумерки лазутчик донес графу, что крестьяне решили взять замок и город. Граф все еще не верил в силы осаждающих, но на всякий случай отдал спешные распоряжения для защиты. О замке он не заботился.
На другой день, в то время как граф Людвиг слушал мессу, богослужение было прервано известием, что несколько крестьянских отрядов показалось уже на Скамеечной горе — возвышенности, лежащей против Вейнсберга, — а впереди двигаются еще большие отряды. Бледный и взволнованный граф просил стороживших ворота и бойницы быть мужественными. Наконец показались два герольда от крестьян с шапкой, надетой на длинную палку. Они требовали сдачи Вейнсберга.
— Откройте огонь по этим бунтовщикам! — презрительно крикнул граф.
Один из герольдов после этого приказания был ранен, но все же оба добрались до своих отрядов.
Гельфенштейн ждал подкрепления из Штутгарта. Он видел с городской стены, как длинной черной цепью двигалось крестьянское войско; видел впереди высокую женщину со знаменем в руках.
С презрительной улыбкой крикнул граф по адресу Флориана Гейера:
— Вон свиной рыцарь!
— Он направился со своим отрядом к замку, — проговорил Дидрих фон Вейлер.
Теперь и граф Гельфенштейн вздрогнул, вспомнив о жене и сыне.
В то время как Гейер шел к замку, ополчение Яклейна Рорбаха атаковало Вейнсберг. Со стен на атакующих летел целый град камней; из отверстий бойниц их осыпали пулями и ядрами. Рорбаху показалось, что его войско дрогнуло.
— Мы погибнем, Кетерле, потому что бегство хуже смерти, а они готовы бежать…
— Ха-ха! Вы струсили, ребята? — крикнула грозно Кетерле. — Я заклинаю вас: ни одна неприятельская пуля не повредит вам! От нее падут только недостойные! Вперед! А ты, Яклейн, не должен бросать начатого дела.
В ответ на новый приступ был пущен сильный залп пуль и камней.
Тра-та-та, тра-та-ра-ра-та! — трещала дробь барабана.
— Смотрите, — крикнул трубач с городской стены, — на башне замка развеваются неприятельские знамена!
— Знамена Гейера… — пробормотал граф Людвиг. — Замок в его руках!
Бюргеры бросили охранять стены и бежали с бойниц; толпа женщин окружила графа Людвига и, рыдая, молила его сдаться. Яклейн Рорбах грозил предать город огню и мечу.
Наконец граф должен был вступить в переговоры с Рорбахом.
— Горожанам нечего бояться за свою жизнь, — отвечали крестьяне, — но рыцари все погибнут.
Священник просил пощадить графа Людвига. Ему отвечали со смехом;
— Не будет ему пощады, хотя бы он нас озолотил!
Все горожане, в том числе и граф, пытались бежать; женщины с воплями спешили отворить городские ворота. Бежать было поздно. Юродивый Мослинг давно уже разглядывал своими бесцветными, но зоркими глазами осаждавших, толпившихся у стены около госпиталя. Он кричал барабанщику:
— Ступай, братец, сюда потарахтеть на барабане! Я выкопал тебе норку!
Он работал ломом и отвалил еще несколько кирпичей от стены. Сквозь дыру устремились победители.
Уже со всех сторон в раскрытые ворота хлынули потоки крестьянского войска.
А в это время Черный полк Флориана Гейера уже находился в замке.
До последней минуты старая няня Марта не верила в возможность нападения на замок, и когда оглушительный стук ружейных прикладов раздался у самых входных дверей, она сказала графине Маргарите:
— И шумят же наши слуги, того и гляди, разбудят младенца. Не думают, что спит графское дитя!
Но не успела она еще кончить свою негодующую речь, как в детскую вошел Флориан Гейер. Старуха, сжимая кулаки, бросилась на него:
— С ума ты сошел, благородный рыцарь, связываться с крапивниками! Как смеешь ты приводить их сюда? Разве забыл, что графиня императорской крови?
Флориан приказал графине следовать за собой, и старуха, прижимая к груди плачущего мальчика, поплелась за госпожой.
Люди Гейера уже успели выпустить заключенных, которые сейчас же присоединились к крестьянскому войску.
Флориан приводил в порядок свой отряд, чтобы присоединиться к Ясному ополчению Рорбаха.
В Вейнсберге между тем шел народный суд. Горожане были арестованы,
