Свен с опозданием сообразил, что это не у него помутилось зрение от удара — нет, небеса над Пинедом стремительно темнели. Парень кинулся к выходу на площадь, но перепуганные лошади храпели и били копытами, не позволяя откатить повозку. Тогда Свен упал на колени, перекатился под днищем и вскочил… позади ругался и гремел доспехами сэр Реквист. Парень бросился следом за сбежавшим преступником, а тот, не мешкая, прокладывал себе путь сквозь толпу, расталкивая и сбивая с ног встречных. Свен понял, что отстает, перед ним в полутьме метались, завывая, перепуганные горожане и растерянные солдаты, шарахаясь друг от друга и топча упавших… Испачканный черный камзол мелькнул последний раз и скрылся за углом. Марольд пробивался к воротам, а горожане продолжали давить и отталкивать друг друга на покинутой им площади…
Едва лишь отъехали от города, как стало заметно темнее. Или это Лукасу только почудилось? Художник, обернувшись, пригляделся. Отсюда, с холма, округа была видна, как на ладони. Лукасу вдруг показалось, что далеко позади, немного правее от дороги, появилось огромное темное пятно. Скользнуло над перелеском и снова исчезло. Художник вопросительно посмотрел на попутчиков. Но те, вероятно, ничего не заметили. Ехали себе дальше, как ни в чем не бывало, неспешно переговаривались о своих делах. Цель поездки все как будто нарочно замалчивали, болтали о том и сем, обо всякой всячине, не имеющей отношения ни к Марольду, ни к его имуществу. Странная тень так больше и не появилась, сколько Лукас ни присматривался.
«Может, и в самом деле померещилось», — подумал художник.
Вскоре телега свернула на широкую лесную просеку, и стало совсем светло. Денек выдался тихий, погожий. Лошадка резво бежала по пыльной дороге. Мужик явно торопился.
Не прошло и часа, как Лукас увидел на высоком пригорке обнесенные частоколом строения. У подножия холма крестьянин остановился. Дальше двинулись пешком.
Шагал Лукас бодро, настроение было замечательное. Вот взялась же откуда-то уверенность, что непременно найдет он сейчас свою пропажу. Будто чувствовал, что книга где-то рядом. И только войдя в разграбленное жилище разбойника, растерялся. Нет, что ни говори, а прав оказался парень, утверждавший, что все ценные вещи давно разобраны. Да чего уж там ценные, горшка глиняного, и то, похоже, не осталось. В сенях двое деревенских мужиков отдирали от косяка дверные петли, еще один, пыхтя, вытаскивал гвозди, кто-то не брезговал и крепкой струганой доской. Лукас растерянно переходил из комнаты в комнату. Было невозможно даже представить, что в этом разграбленном жилище осталась лежать нетронутой древняя книга в тисненом кожаном переплете, с позолотой и инкрустациями. Художник, уже ни на что не надеясь, все же оглядел ограбленные помещения и, ничего не найдя, вышел во двор. Присел, понурившись, у стены, поджидая пока, наконец, соберутся восвояси попутчики. Вокруг копошились хмурые, недовольные крестьяне. Многие, похоже, сообразили, что здесь больше нечего делать.
Неподалеку запрягал лошадь рослый жилистый мужик с широким красным лицом и белыми как лен волосами. Ему, видать, повезло гораздо больше, чем другим. Во всяком случае, поклажа крестьянина занимала едва ли не всю телегу. Его сыновья, такие же высоченные, светловолосые, краснолицые парни, необычайно похожие на отца, громко бахвалились добычей. Старший, детина лет тридцати, оживленно рассказывал про каждую свою находку, осторожно вытаскивая очередную вещь из большого холщового мешка и тут же бережно укладывая обратно. Другой, совсем еще юнец, с едва пробивающимися над губой усами, старался не отставать от брата. Из их хвастливой болтовни Лукас понял, что парням посчастливилось оказаться здесь сразу же после ухода солдат. Потому и добычи им перепало гораздо больше, чем остальным.
— Вот захожу я в сени, смотрю, тесак в углу лежит, — самодовольно ухмыляясь, рассказывал старший браг. — Ну, наклоняюсь, значит, чтоб поднять, и вижу — в самом углу монетка блестит, серебряная! Видать, закатилась когда-то под скамью, никто и не заметил.
— А я, а я, смотри, чего нашел, — ломающимся хриплым голоском воскликнул младший.
Старший детина восхищенно присвистнул. Отец перестал запрягать лошадь и изумленно уставился на сына.
— Ты… ты что же приволок, паршивец! — вдруг сердито закричал он. — А ну-ка выброси немедля эту дрянь. Ишь, чего собрался в дом-то притащить! Книга черного колдуна, письмена проклятые Гангмаровы, думаешь, почему никто из солдат на них не позарился? Да такую книгу ежели возьмешь, никакого житья потом не станет! И сам пропадешь, и душу загубишь навеки!
Мужик выхватил из рук сына тяжелый том и с размаху зашвырнул через ограду. Повозка неспешно тронулась и вскоре исчезла за деревьями. У Лукаса сердце екнуло, когда книга с хрустом свалилась где-то за частоколом, он бросился следом, выбрался сквозь дыру… и едва поверил собственным глазам. Прямо перед ним лежало его сокровище.
Художник взял в руки фолиант и бережно пролистнул несколько страниц. Долго не мог отвести взгляд от знакомых гравюр. Слава Гилфингу, они прекрасно сохранились. Вот здесь Гунгилла плачет над мертвым эльфом… А вот на предыдущей странице этот же самый эльф вдохновенно играет на свирели. Лукас привычно перевернул листок. И вдруг увидел, что кто-то вложил в книгу несколько старых полуобгоревших страниц. На самом верхнем, рассыпающемся от времени, покрытом сажей и копотью, листке можно было разглядеть свирель, точно такую же, как и на гравюре в древнем фолианте.
Некоторое время Лукас изумленно переводил взгляд с одного рисунка на другой. Потом вдруг неожиданная догадка мелькнула у него в голове. Вспомнился рассказ пинедского лавочника о сгоревшей при пожаре книге. Несколько случайно уцелевших листков из нее купил когда-то сам Марольд. Зачем они ему понадобились, непонятно, известно только, что расплатился разбойник щедро, и очень жалел, что не может всю книгу прочитать. Кажется, теперь ясно, почему Марольд заинтересовался вывеской из мясной лавки. Видать, решил, что свирель срисована с точно такой же книжки, и захотел ее отыскать.
«Так вот чем, оказывается, вызван непрошеный визит колдуна!» — догадался художник.
Лукас еще раз взглянул на обгоревшие страницы. Сразу заметил, что они из недорогой, написанной сравнительно недавно книжки, имеющей мало общего со старинным фолиантом. Разве что нарисованная свирель, ничего не скажешь, действительно похожа. Оно и неудивительно, художники теперь нередко срисовывают из древних книг, если посчастливится такую отыскать.
Лукас осторожно приподнял верхний лист и увидел под ним еще несколько страниц, тоже сильно пострадавших при пожаре. Рисунков там было уже не разглядеть, зато кое-где попадались кусочки вполне разборчивого текста. Художник с любопытством начал читать про эльфа Фреллиноля, похитившего Свирель самого Гангмара. Однако что произошло дальше, узнать не удалось. Легенда на самом интересном месте обрывалась. Немногие уцелевшие страницы оказались совершенно непригодны для чтения. Впрочем, точно так же, как и его старинный фолиант, написанный неизвестным языком.
«Что, если разбойник рассчитывал найти там продолжение древней легенды?» — подумал Лукас.
В таком случае все более или менее объяснялось. Марольду зачем-то понадобилось прочесть утерянный текст. Не совсем, конечно, ясно, почему это было для него так важно, но мало ли что придет в голову разбойнику? Во всяком случае, событие отнюдь не сверхъестественное и не говорит о наличии в книжке колдовства.
Лукас, усмехнувшись, вспомнил, с каким страхом смотрел крестьянин на древний фолиант, прежде чем решился взять его в руки и выбросить на дорогу. Впрочем, чего уж там говорить о неграмотном деревенском мужике, если даже лавочник, сын книготорговца, и тот боялся книг. Да, прав был сержант, ужасно темный здесь народ. Вот и о его картинах молва дурная разнеслась, будто они несчастья приносят. Впрочем, такое случалось не только в Пинеде…
