профессору Мишре, из его сонетов следует, что он интересовался и другими людьми – причем многими.
– А кто не интересуется? – спросила Минакши и тут же осеклась, вспомнив, что Лата – сестра Аруна. – Как бы то ни было, Шекспиру я бы все простила! Наверное, чудесно быть женой поэта, его музой! Каждый день делать его счастливым, во всем ему угождать и потакать. Недавно я сказала об этом Амиту, но он у нас такой скромняга. «Своей жене я бы не позавидовал», – говорит.
– Чушь, конечно, – вставила Каколи. – У Амита чудесный характер. Даже Пусик кусает его реже, чем остальных.
Лата промолчала. Минакши и Куку делали слишком явные намеки, и эти разговоры про Амита ей не понравились. Она была совершенно уверена, что Амит ничего не знает об их затее. Она посмотрела на часы и увидела, что опаздывает на лекцию.
– Увидимся в три часа в актовом зале, – сказала она. – Прана навестите?
– Прана? А, ну да. Конечно.
– Он в пятьдесят шестой палате на первом этаже. Где вы поселились?
– У господина Майтры в Сивил-Лайнс. Он чудный старикашка, но совершенно выжил из ума. Дипанкар тоже у него останавливался. Их дом уже стал брахмпурской резиденцией семьи Чаттерджи.
– Жаль, вы не можете пожить у нас. Увы, сейчас мы не очень готовы принимать гостей, – сказала Лата.
– Ах, не волнуйся за нас, Латочка, – ласково проговорила Куку. – Только скажи, чем нам заняться до трех часов. Кажется, на младенца мы уже насмотрелись.
– Можете отправиться к Барсат-Махалу, – предложила Лата. – В это время дня, конечно, жарковато, но он действительно очень красив – гораздо краше, чем на фотографиях.
– Ох уж эти достопримечательности!.. – зевнула Минакши.
– А нет чего-нибудь повеселее? – спросила Каколи.
– На улице Набигандж есть кафе «Голубой Дунай». И «Рыжий лис». И кинотеатр, правда английские фильмы там прошлогодней давности. И книжные магазины… – На этих словах Лата осознала, каким невероятно скучным, должно быть, покажется Брахмпур двум калькуттским леди. – Простите, пожалуйста, но мне пора бежать. Опаздываю на лекцию.
И Куку с Минакши остались гадать, с какой стати Лата так серьезно относится к учебе.
13.17
За последние дни – из-за болезни Прана, рождения ребенка, молчаливости Латы и неустанной опеки Малати – Кабир и Лата обменялись лишь несколькими репликами из Шекспира, а о своем не говорили вовсе. Ей очень хотелось сказать Кабиру, как ей жаль его маму, но она понимала, что подобные слова могут пробудить в них обоих слишком сильные чувства. Это станет чересчур мучительной встряской для нее, а может, и для него. Поэтому Лата молчала. Но господин Баруа заметил, что Оливия – вопреки тексту – стала больно уж добра к Мальвольо, и попытался это исправить.
– Итак, мисс Мера, давайте попробуем еще раз. «О, вы больны самолюбием, Мальвольо…»
Лата откашлялась и попробовала снова:
– «О, вы больны самолюбием, Мальвольо, и ни в чем не находите вкуса…»
– Нет-нет, мисс Мера, нужно злее: «О, вы больны…» – и так далее. Мальвольо вас раздражает и бесит. А он пусть за вами волочится.
Лата попыталась вспомнить, как зла была на Кабира на первой репетиции, и начала заново:
– «О, вы больны самолюбием, Мальвольо, и ни в чем не находите вкуса. Кто великодушен, безвинен и вольного склада ума, тот примет за птичьи стрелы то, что вы считаете пушечными ядрами…»
– Вот, уже лучше, лучше. Но теперь вы слишком разозлились. Немного усмирите свой гнев, пожалуйста, мисс Мера. В таком случае дальше, когда он начнет вести себя совсем уж неприятно, даже оскорбительно, у вас останутся в запасе эмоции посильней, которых зритель еще не видел. Понимаете, что я хочу сказать?
– Да-да, кажется, понимаю, господин Баруа.
Каколи и Минакши тем временем болтали с Малати, но та вдруг исчезла.
– Мой выход, – пояснила она и скрылась за кулисами, чтобы выйти на сцену уже в образе Марии.
– Что думаешь, Куку? – спросила Минакши.
– Думаю, она влюблена в этого Мальвольо.
– Малати нас заверила, что уже нет. Даже назвала его кэдом. Какое странное слово. Кэд.
– По-моему, он просто объедение. Такой широкоплечий, одухотворенный. Вот бы он метнул в меня свое пушечное ядро! Или хотя бы птичью стрелу.
– Постыдилась бы, Куку! – сказала Минакши.
– Знаешь, Лата в самом деле здорово раскрылась с тех пор, как побывала в Калькутте. Амиту надо поспешить, иначе у него нет шансов…
– Кто первым встал, того и Лата, – сказала Минакши.
Каколи захихикала.
Господин Баруа сердито огляделся по сторонам.
– Э-э, юные леди в последнем ряду, будьте так добры…
– Просто мы не удержались, такой чудесный и смешной спектакль получается. Под вашим руководством, – дерзко и мило пролепетала Каколи.
Господин Баруа покраснел и отвернулся.
Впрочем, послушав несколько минут, как валяет дурака сэр Тоби, сестрицы заскучали и ушли.
Вечером они вновь отправились в больницу, на несколько секунд забежали к Прану – которого нашли непривлекательным и малоинтересным («Пустое место. Я это сразу поняла, как только увидела его на свадьбе», – заявила Минакши), – и поднялись к Савите. Минакши стала рассказывать, как именно следует кормить ребенка по часам. Савита делала вид, что внимательно слушает, но сама думала о другом. То и дело приходили новые посетители, и скоро в палате стало людно, как на концерте. Минакши и Каколи, фазаны среди брахмпурских голубей, поглядывали по сторонам с плохо скрываемым презрением, особенно на рудхийскую родню и госпожу Капур. Да они даже английский не все знают! А как одеты!
Госпожа Капур, в свою очередь, тоже не могла понять, как эти бесстыдницы с голыми животами и языком без костей могут приходиться родными сестрами такому славному, скромно одетому, благожелательному и высокодуховному юноше, как Дипанкар. Ее расстраивало, что Ман за ними увивался. Каколи уже бросала на него откровенно томные взгляды. Минакши, наоборот, смотрела дерзко и брезгливо, что со стороны выглядело в равной степени возмутительно. Вероятно, именно благодаря незнанию английского госпожа Капур тоньше и точнее подмечала скрывающиеся за словами неприязнь и влечение, презрение и восторг, нежность и равнодушие, что испытывали друг к дружке двадцать с лишним человек, оживленно щебечущих в больничной палате.
Минакши, то и дело заливаясь звонким смехом, рассказывала, как протекала ее собственная беременность.
– Разумеется, мы выбрали доктора Эванса. Доктора Мэтью Эванса. Честное слово, если вы собираетесь рожать в Калькутте, то идти можно только к нему. Милейший человек. Бесспорно, лучший гинеколог Калькутты. А как он обходителен и мил с пациентками!
– Ой, Минакши, брось. Он же безбожно флиртует со всеми беременными, животы им наглаживает. Потому тебе и приглянулся.
– Он знает, как поднять девушке настроение, это факт, – сказала Минакши. – А еще
