Полуобернувшись, он нечетко, краем глаза увидел, как мелькнуло за его спиной ухмыляющееся лицо. В следующую секунду его искалеченную правую руку пригвоздила к дощатой стене исповедальни длинная заточка, с отвратительным хрустом вошедшая в ладонь. Не обращая внимания на боль, Картли попытался ударить нападавшего левой рукой, но отец Шота навалился на него всем своим весом, так что он был практически беспомощен.
Деймон Корнадоро вытащил кинжал, сгреб в кулак волосы на затылке священника.
— Нет! — крикнул Картли. — Ради всего святого, пощадите его!
— Пощадить? С какой стати? Он же предал тебя, Картли. Это он сказал мне, что ты придешь сюда сегодня ночью. — С мастерством хирурга Корнадоро полоснул острием кинжала по горлу святого отца. Приставив колено к пояснице мертвеца, он грубо толкнул его, и тело рухнуло на Картли, заставив того вжаться в скамью. Противоестественно вывернутая голова священника откинулась назад, на лице застыло выражение изумленного ужаса.
— Ловко ты солгал, Картли. — Корнадоро нагнулся над ним. — Думал, я не узнаю?
Картли молча смерил его холодным, бесстрастным взглядом. Шок от произошедшего уже прошел. Жестокость Корнадоро не выбила его из колеи, он видал вещи и похуже. Но он знал, что боль этой потери надолго останется с ним.
— Хочешь узнать, как я тебя разоблачил?
Картли плюнул в ухмыляющееся лицо. Он знал, как обращаться с любителями смерти. Видит бог, ему пришлось навидаться их предостаточно. Покажи им, что ты боишься, и они примутся слизывать этот страх, точно взбитые сливки. Рот Корнадоро растянулся в подобии улыбки.
В выражении его лица появилось что-то новое, невыразимо отталкивающее… с ужасом и отвращением Картли увидел, как исказила его черты недвусмысленная похоть.
— Мне рассказала обо всем Ирема. Да, да. Твоя обожаемая дочурка, твое бесценное сокровище. — Лицо Корнадоро было в каких-то дюймах от глаз Картли, вкрадчивый тон его голоса как нельзя лучше подтверждал ужасную истину. — Какие у нее высокие, крепкие маленькие груди, с темными сосками…
Картли судорожно дернулся, пытаясь высвободиться.
— Лживый подонок!
— А это родимое пятно над левым бедром, как татуировка, даже лучше, — очень, очень сексуально, если ты понимаешь, о чем я…
— Я убью тебя! — взорвался Картли, бешено сверкая глазами. Кровь ударила ему в лицо.
— Но самое лучшее, Картли, это как она трахается.
Корнадоро плотоядно облизал губы. Ошеломленный, раздавленный убийственной правдой, Картли молча смотрел в насмехающееся, распутное лицо.
— Как дикое животное, обвивая меня ногами, прося еще и еще. Клянусь, она могла бы вымотать и жеребца.
Картли отчаянно закричал, как кричали его древние предки на полях сражений. Ухватившись левой рукой за пригвоздивший его к стене шип, он вырвал его, освободившись. Брызнула кровь, но Картли ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме слепой животной ярости. Где-то на краю сознания внутренний голос взывал к осторожности, к благоразумию, но это слабое эхо заглушал исступленный грохот крови в висках.
— Ну же, давай, — почти пропел Корнадоро, пренебрегая угрозой, когда Картли поднял здоровую руку и замахнулся заточкой, — смелее, вперед…
Острие вошло в его плечо, проткнуло кожу, дойдя до мышц. Грузин оказался намного сильнее, чем полагал Корнадоро. Картли подался вперед, погружая заточку все глубже в плоть врага, пытаясь повернуть ее, расширить рану. Корнадоро ударил противника по уху кулаком с такой силой, что его голова мотнулась в сторону. Этот удар лишал способности соображать и действовать самых выносливых бойцов. Пока Картли, выпучив глаза, отчаянно боролся с дурнотой, пытаясь остаться в сознании, Корнадоро попытался отобрать у него заточку.
Подчиняясь инстинкту выживания, Картли высвободил придавленное трупом колено и с размаху заехал Корнадоро в пах. Его противник, согнувшись, заслонился одной рукой, ребром другой рубанув по шее Картли в том месте, где пульсировала сонная артерия. Он вложил в это движение всю свою мощь, а затем выдернул из руки грузина заточку, перехватил ее и всадил в грудь — точно посередине, под костью. Глаза Картли широко распахнулись, но он не издал ни единого звука, хотя Корнадоро знал точно, что он испытывает нестерпимую боль. Его невероятная воля к жизни поразила даже Корнадоро с его зловещим опытом. Последний подарок судьбы, загадочный и непостижимый.
— Я знаю, какой вопрос занимает твои мысли, Картли, — произнес Корнадоро. — Но мной движут не религия, не политика и не национализм.
— Ты — ничтожество, и даже меньше, чем ничтожество, потому что у тебя нет ни убеждений, ни веры, ни души! — прохрипел Картли. — Разумеется, тебя интересуют только деньги!
Корнадоро расхохотался, неожиданно придя в восторг.
— О нет! Как я и говорил при нашей первой встрече, меня интересует информация. Когда тайное становится явным, рушатся все преграды, обнажаются слабые места.
В последнем, отчаянном порыве борясь за свою жизнь, Картли выбросил вперед обе руки, схватил Корнадоро за горло и сжал с нечеловеческой, едва ли не сверхъестественной силой. Ему почти удалось лишить противника сознания. Но удар по сонной артерии ослабил его, координация и быстрота реакции нарушились. Зарычав, Корнадоро вырвался из рук Картли и вцепился ему в волосы.
— Я нашел твое слабое место, Картли. Я обесчестил твою дочь. Ты был мертв два часа назад.
Взмахнув кинжалом, одним безошибочным движением он с обычной точностью рассек горло Картли. Несколько мгновений он пристально вглядывался в мертвое лицо, словно пытаясь перехватить искру уходящей из широко раскрытых глаз жизни. Потом вытер кинжал о брюки Картли и вышел из исповедальни. Через пару секунд он и думать забыл о своих жертвах.
Глава 28
В то время, когда Папа тяжело дышал на смертном ложе, а кардинал Канези бесконечно мерил шагами больничный коридор, снова и снова нажимая на кнопки телефона, пугая ужасной карой и задабривая ложными обещаниями турецких священников, до которых мог добраться, Браво и Калиф были на дороге в Сумелу. Дождевые облака затянули промозглой завесой зарозовевшее было на востоке рассветное небо, заволокли вершины гор. С моря порывами налетал ветер, перемешивая сырой, тяжелый воздух. Само же море казалось все менее реальным по мере того, как они приближались, — тускло сияющая, как алюминиевая фольга, твердая, рифленая металлическая поверхность.
Пару веков назад перевал Зигана преодолевали на спинах крепких, надежных лошадей или выносливых ослов, навьюченных товарами. Самые предприимчивые путешественники, миновав Анатолию, отправлялись дальше, следуя долгим и небезопасным караванным путем до самого Тебриза, что в Северной Персии.
Теперь же Браво и его спутники ехали по горной дороге на побитом драндулете Калифа, выплевывавшем едкие облака выхлопного газа каждый раз, когда Адем переключал передачи. Машина была набита битком: на задних сиденьях расположились «близнецы», вооруженные до зубов и с воодушевлением обсуждавшие информацию, высвечивавшуюся на экранах их телефонов, — современных дельфийских оракулов. Благодаря спутниковой связи с Джи-пи-эс-системой они свободно ориентировались на местности. Время от времени «близнецы» связывались с остальными людьми Картли. Те уже заняли оговоренные посты вдоль маршрута и наблюдали за проезжавшими машинами в мощные бинокли.
Браво услышал прерывистый звонок и схватил свой телефон, но сигнал пропал, и даже номер не высветился на экране. Он подумал об Эмме, которая по его просьбе послушно просматривала зашифрованные лондонские файлы. Он понял, что очень хочет поговорить с сестрой, словно один только звук ее голоса мог помочь ему вернуть хотя бы толику душевного равновесия, которое он терял с каждой смертью, с каждой мыслью об измене.
На коленях у него лежали записная книжка отца и листок с шифром, найденный в мечети под черной янтарной плиткой. Последовательность была длинная и чертовски сложная для расшифровки. Браво никак не мог понять, с какой стороны к ней подобраться. К тому же шифр казался ему незаконченным, хотя он понимал, что этого не может быть.
Сидящий рядом с ним Калиф не умолкал ни на секунду, рассказывая истории из прошлого ордена, в основном касающиеся фра Леони.
— Он был не только святым, но и гением. Ты когда-нибудь слышал о Леоне Альберти?
Браво, на секунду оторвавшись от шифра, бросил на Калифа быстрый взгляд.
— Конечно. Он изобрел алгоритм шифра Виженера. Это был величайший прорыв в истории криптографии за тысячелетие ее существования. Кроме того, Альберти был философом, художником, композитором, поэтом и архитектором. Он сконструировал бассейн для фонтана Треви в Риме и написал первую книгу по истории архитектуры, задокументировав переход от готики к Возрождению.
