Трубка погасла. Нейл вынул ее изо рта и зевнул, только сейчас почувствовав, как же он на самом деле устал. Он бросил взгляд на призрачно розовеющую полосу горизонта, отстранился от перил и вернулся в спальню. Глаза у него слипались. Бросив трубку на стол — почистит завтра — он разделся и улегся в постель. Впереди было целых два дня покоя. Никаких тренировочных залов, никаких фантомов, никаких долгов перед Геоном… Жаль только, передышка выйдет совсем короткой, закрывая глаза, подумал он. И вдвойне жаль, что ее всё равно невозможно будет употребить на то, чего действительно хочется. Вернуться бы домой хоть на час! Поговорить с отцом, обнять маму, посмеяться вместе с госпожой Делани над очередной проказой Мелвина… Слететь на белых крыльях со скалистого уступа… Увидеть Сандру… Он улыбнулся, вспомнив подружку, и провалился в сон — теплый, солнечный, наполненный веселым щебетом птиц и ароматом цветущей акации. Над головой шумела листва старого дуба, пальцы сжимали толстую ветку, а внизу, возле изгороди, задрав голову кверху, стояла Кассандра в строгом коричневом мундире и почему-то с голубым бантом на макушке. Она, дурачась, корчила ему рожи, а Нейл хохотал в ответ — чувствуя себя живым и бесконечно счастливым.
Глава 30
Геон стягивал войска к Черной долине — как отступающие части, так и бойцов из своих центральных и северных лагерей. Соединиться две эти армии должны были в первых числах мая. И правитель Алмары исполнил обещанное, отдав приказ спустить на воду корабли, — тысяча боевых магов востока вот-вот готовилась отправиться на помощь союзнику.
«Мэйнард Второй, разумеется, уже знает, — думал глава почтового двора Алмары, возвращаясь в свои покои на исходе дня. — И разведка его тоже не дремлет — полагаю, примерный подсчет сил противника Данзар уже произвел и не спешит отчаиваться… Даже с нашей тысячей магическая поддержка Геона всё еще уступает его собственной. Пусть не с таким отрывом, как в Хелвинде, но тем не менее, — и лучше всех об этом, конечно же, осведомлен Рауль Первый. Он мог попросить у нас две тысячи бойцов вместо одной, и мы бы дали — отчего же не попросил? Не хватило золота? Или ему есть чем сравнять счет, не опираясь на магию?..»
Задумчиво хмурясь, шафи качнул головой. Чутье подсказывало ему, что последнее предположение, скорее всего, верно. И непроницаемая завеса секретности, висящая над Даккарайской пустошью который месяц, это лишь подтверждала: даже почтовый двор Алмары, известный мастерством своих агентов, на этот раз потерпел фиаско. Сколько ни бился ан Махшуд, пытаясь вызнать, что приготовил Данзару Геон в Черной долине, ему это так и не удалось. Четверых соглядатаев раскрыли, спящие ячейки выявили вслед за ними, и пусть всё спустили на тормозах, памятуя о союзе меж Алмарой и Геоном, внедрить новых агентов у шафи не вышло. «Менталист, — досадливо морщась, подумал ан Махшуд. — Воистину, боги благоволят Геону! Столь редкий дар, да еще так вовремя выявленный… И фантомаг в довесок — похоже, если Рауль Первый сумеет распорядиться дарованной ему милостью, он впишет свое имя не только в летописи, но и в историю».
В кольце своей молчаливой охраны шафи пересек внутренний дворик, журчащий фонтанами, и свернул в сторону западной галереи. Здесь было пусто, прохладно и сумрачно — солнце уже закатилось. День вышел долгий, подумал шафи. И, достигнув резных дверей в свои покои, немедленно распахнувшихся перед ним, коротким кивком отпустил сопровождение. Шагнул через порог, потянул с плеч накидку — да, день вышел долгий и хлопотный. Селим Тринадцатый обязал главу своего почтового двора лично проследить за сбором ополчения, и со вчерашнего дня ан Махшуду решительно некогда было даже присесть. Он устал.
— Рашид, — не поворачивая головы, сказал он. — Проверь, что там с баней, и распорядись, чтобы ужин подали через час.
— Да, мой господин, — шарарец, споро подхватив падающую накидку, перебросил ее через локоть и уточнил: — Прислать вам Рами?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хозяин кивнул. Спину тянуло, и Рами, старый раб-банщик, известный своим мастерством на весь Дворцовый холм, сегодня был шафи определенно необходим. «Жаль, ни один из его учеников так и не дорос до учителя, — подумал Мурад ан Махшуд. — Разве что Гаяр… Но он свободный человек и выбор свой уже сделал. А у Рашида к банному делу нет ни малейшей способности, только костями рисковать понапрасну».
Шафи философски вздохнул про себя — как боец его прислужник был почти легендой, но что на кухне, что в бане ему за тем же Гаяром было не угнаться. «Фаизу повезло с тенью, — подумал шафи. — Впрочем, если он всё же сменит Дворцовый холм на Песчаный замок, Гаяр останется не у дел — и можно будет позвать его к себе. Хоть подсластить пилюлю!» Ан Махшуд поморщился — как всегда бывало, стоило ему вспомнить об ордене Длинной тени, и направился в баню. Она была уже готова, банщик тоже не замедлил явиться, так что вскоре полную горячей воды купель сменил теплый мраморный стол, а Рами, пыхтя, взялся за дело. Его умелые руки разминали каждую мышцу, пальцы безошибочно отыскивали самые крошечные узелки напряжения, и тянущая боль в спине потихоньку сходила на нет. Шафи, расслабившись, прикрыл глаза.
— Что, Рами, — спросил он, — всё благополучно?..
Даже редкие минуты отдыха глава почтового двора не привык тратить на себя. А Рами, благодаря редкому таланту, был желанным гостем в любом уголке Дворцового холма и всегда был в курсе самых последних событий.
— Всё хорошо, мой господин, — с усердием налегая ему на плечи, отозвался раб, и чуткое ухо шафи уловило в его голосе сдерживаемое нетерпение. Очевидно, Рами разжился отменной новостью — и теперь до дрожи в членах желал поделиться ею с хозяином. — Даже очень хорошо… Вчера светлейшая принцесса Ашхен весь день провела в постели — так ей нездоровилось, а нынче утром к ней призвали госпожу Ясмин, и подозрения подтвердились.
Мурад ан Махшуд приоткрыл один глаз. Госпожа Ясмин была самой опытной и уважаемой повитухой гарема, она пользовалась личной благосклонностью светлейшей аль-авалу, и по пустякам из покоев в покои ее не гоняли.
— Подтвердились? — боясь обмануться, переспросил он. — Я правильно тебя понял, Рами?
— Да, мой господин. Теперь осталось дождаться, что взойдет первым — ячмень или пшеница…
Шафи удовлетворенно прищурился. Хвала Четырем, наконец-то! Принцесса ожидает дитя, и если первым взойдет ячмень — будет сын. Примета, конечно, полной гарантии не дает, однако…
— Хорошо бы ячмень, — обронил ан Махшуд. — Где сейчас шахри ан Фарайя, Рами?
— В покоях супруги, мой господин, — доложил тот. — Еще со вчерашнего дня. С тех пор, как принцесса почувствовала себя дурно, он ни на шаг от нее не отходит.
— Хорошо…
Шафи вновь смежил веки. Молодец, подумал он. Впрочем, на счет Фаиза сомневаться не приходилось, игроком он всегда был блестящим. И воистину преданным долгу.
Разумеется, в гонке Фаиз победил. Три недели в пустынном оазисе под чутким руководством мастера-колесничего дали свои плоды — да и сам шафи не сидел всё это время, сложа руки. Он позаботился о том, чтобы расчистить ученику путь к победе: кого-то из возниц подкупили, кого-то припугнули, кому-то повредили колесницу с тем расчетом, чтобы она продержалась на арене лишь пару-тройку кругов… Единственный, с кем ничего не смог поделать даже Мурад ан Махшуд, был племянник сиятельного шауки — дядя его тоже не дремал, оберегая свои колесницы и своего протеже, так что тут Фаизу пришлось рассчитывать лишь на себя самого. Заур Хаддад-ан-Керим противником был опасным — опытный, бесстрашный, характером в дядю, он приложил все усилия, чтобы колесница соперника не добралась до финиша, и всё рано остался ни с чем. Все его попытки протаранить колесницу Фаиза своей или притиснуть ее к разделительному барьеру, заставив сбавить ход, не увенчались успехом, пусть на последнем круге шафи и пришлось поволноваться — стараниями то ли самого Заура, то ли подручных его дяди повозка Фаиза на последних минутах гонки лишилась колеса и отстала — однако молодому Хаддад-ан-Кериму не пришлось праздновать победу. У самого поворотного столба Фаиз нагнал его, балансируя на последнем оставшемся колесе, и вырвался вперед за секунду до проигрыша. Его колесница на целых два корпуса обошла колесницу соперника, трибуны взревели, шафи, сидя в ложе подле своего повелителя, с облегчением выдохнул — и сиятельному шауки Рифат-ан-Кериму вслед за племянником пришлось смириться с судьбой… Схватка на арене была зрелищной, победа шахри ан Фарайя — безусловной, и Фаиз удостоился чести принять заслуженную награду из рук самого Селима Тринадцатого — хотя широкую золотую чашу, полную золотых же монет, победителю всё же вручил не он. Стоило Фаизу подняться в роскошно убранную ложу и с трепетом преклонить колена перед своим повелителем, светлейший аль-маратхи лукаво улыбнулся, взглянул на сидящую по левую руку дочь и отдал ей право поздравить героя — коль уж гонка была дана в ее честь. Принцесса, вспыхнув, зарделась от удовольствия, ей поднесли золотую чашу, Фаиз растерянно вскинул глаза, услышав над головой нежный девичий голосок, взгляды их встретились — и шафи не без труда сдержал ликование, увидев, как затрепетали ресницы юной Ашхен…
