— Разрешите, агабей, я подмету, — сказала невестка старосты.
Тощий встал и пошел к двери. Толстяк с трудом поднялся, сделал шаг-другой и остановился посреди комнаты. Сунул руки в карманы, почесался. И широко — будто ему только что сделали обрезание — расставляя ноги, последовал за своим товарищем. Оба встали на лестничной площадке.
— Лакомый кусочек эта девка, так бы и съел, — вздохнул толстяк.
Худой молча обводил взглядом грязные деревенские улицы, мечеть с куцым минаретом.
— От такой-то девки уехать в Германию. Ну и болван ее муж!
Внизу, из невесткиной комнаты, появился староста и вошел в кухню.
— Он там, небось, вовсю гуляет с этими рыжими голубоглазыми немочками, а она здесь одна томится.
Худой развел руками, потянулся.
— Вот уже десять дней баклушничаем, — проворчал он, — а сделали чуть. Не ровен час начальник заявится, даст нам разгону.
— А ну его к чертовой матери! — выругался толстяк. — Сплавил нам негодный бульдозер, а мы мучайся: каждый день поломка. Какая уж тут работа!
В дом, со двора, вошел деревенский сторож. Поздоровался снизу с бульдозеристами и направился прямо в кухню.
— Ты где пропадал так долго? — спросил староста.
— Не так-то это скоро делается — всех по одному обойти. Кадиров сын собирается в Читкёй. Рамазан подрядился привезти дров для шейха. Заходил к Балабану Ахмеду и Губошлепу Шюкрю. Повидал Дурного Османа и Камалы. Они возьмут кирки и лопаты и придут маленько попозже.
— Еще, вишь ты, выламываются, уговаривай их. В кои-то веки выделили нам какой ни на есть бульдозер. Кажись, иди, работай, строй дорогу. Ан нет. Знали бы они, сколько времени я обивал пороги у начальства и нашего депутата! Подошвы протер.
— Рамазан говорит: «И на этот раз нас надули. Лучше бы голосовали за Рабочую партию».
— Ишь советчик какой выискался, лучше бы шел работать. Через четыре года пусть он и голосует за Рабочую партию. А у нас другого выхода нет. И так и эдак прикидывали: голосовать за этих или не голосовать. Решили голосовать. Ну и что? Слово-то свое они сдержали: пригнали бульдозер.
— Дурной Осман говорит: «Напрасно мы деньги на горючее собирали. Ни в Чивё, ни в Чавындыре этого не делали. Правительство само снабдило их горючим». Так он говорит.
— Много он знает, твой Осман! — озлился староста. — Неужто Исмет Кемаль потребовал бы с нас деньги, если б с других не брали? Ему лучше известно, какой в этом деле порядок. Да и что такое десять тысяч лир? По сотне с человека. Не обеднеем. Ты мне совсем голову заморочил своими глупостями. Возьми-ка эти подносы. Скоро уже полдень. Давно пора кормить бульдозеристов. Пусть хоть три метра сегодня проложат. А тут еще, упаси Аллах, дождь зарядит. Сам знаешь, у нас такая грязища бывает, что и бульдозер сядет, вытаскивай потом… — Он строго поглядел на сторожа и крикнул жене: — Да сними же ты наконец чайник. Долго он будет кипеть?!
Сторож взял два подноса, на один из них положил варенье и сыр.
— А где стаканчики и вилки? — спросил он.
— Это я сама отнесу, — ответила жена старосты.
Пока сторож поднимался по лестнице, оба бульдозериста внимательно рассматривали подносы — глаз не отрывали.
— А что, чая еще нет? — недовольно сморщился толстяк.
— Сейчас будет, сейчас, Ихсан-эфенди, — закричал староста из кухни, прежде чем сторож успел раскрыть рот. Он поставил на поднос чайник, положил вилки и начал взбираться по лестнице.
Толстяк закурил сигарету, пыхнул дымом и тут же раскашлялся.
— Вот так всегда по утрам, вредно курить натощак, — проворчал он, входя вместе со старостой в комнату.
Невестка домела пол и открыла окно, дожидаясь, пока уляжется пыль. Сторож как столб стоял посреди комнаты. Староста снова рассердился.
— Дочка, — крикнул он невестке, — внеси сюда столик, что там, за дверью, стоит. Внеси и накрывай.
Невестка растерянно заметалась по комнате.
Староста примостил поднос на тахте и сам внес столик.
— Ступай, — сказал он невестке. — А ты разливай чай, — обратился он к сторожу. И, разложив миндеры, пригласил бульдозеристов — Милости прошу. Присаживайся, Ихсан-эфенди. Присаживайся, Тунджер-эфенди. Присаживайся, брат. Отведайте, что бог послал.
— Валлахи, никакой спешки нет, — махнул рукой толстяк. — Если бульдозер не подкачает, мы в два счета дорогу закончим. Что тут делать-то?
— Иншаллах, закончим. Не тревожьтесь, — поддержал его тощий.
— Милости прошу. Присаживайтесь, — повторил староста.
Тунджер опустился на колени. Его напарник один занял полстола.
— Яиц всмятку нет? — спросил толстяк.
Староста промолчал, лишь покраснел.
— Завтра вели приготовить, — распорядился толстяк.
— Хорошо.
— Вот уже пять дней, как вы пичкаете нас розовым вареньем. От него только зубы портятся, а пользы никакой. Подай-ка нам лучше медку, прямо в сотах.
— Хорошо, — кивнул староста. — Дома у меня нет. Завтра я пошлю кого-нибудь в деревню Хаджилар. У Черного Османа там пасека.
— Возьми у него пять-десять сотов. Мед — вещь полезная, — веско произнес толстяк, сунул в рот гёзлеме и начал шумно отхлебывать чай.
Староста дал сторожу стаканчик чаю и гёзлеме. И сам сел с краю стола.
С кирками и лопатами на плечах во двор ввалились Шюкрю и Дурной Осман. Увидя старостину невестку — она обмахивала дверь в свою комнату, — пришедшие спросили:
— Как там эфенди, еще не готовы?
— Завтракают, дядюшка Осман.
Из кухни выглянула жена старосты.
— Поднимайтесь наверх.
— Что нам там делать? Здесь постоим.
— Выпьете по стаканчику чаю. Я чуть не ослепла, пламя в очаге раздувала.
— Пусть эти бездельники чаевничают. Что мы им будем мешать?
Шюкрю вытащил портсигар со свернутыми уже цигарками.
— Огонька нет? — спросил он жену старосты.
— Сейчас принесу.
Шюкрю последовал за женщиной в кухню. Не разуваясь, присел возле двери. Сюда же пришел и Осман. Жена старосты подала огонек. Шюкрю закурил цигарку. Угостил Османа. И тот задымил.
— Нет ли каких вестей от сына? — спросил Шюкрю.
— Какие там особенные вести? Иногда пишет.
— А деньги присылает?
— Присылает. Только они все уходят на угощение всякого начальства, инспекторов, ревизоров. А теперь вот этих бульдозеристов корми. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не заявился. Сил никаких нет. Чтоб он провалился, этот чертов дом!
— На то мы твоего мужа и выбрали старостой: не для того, чтобы форсил, а чтобы о других заботился. Иной раз и потратиться надо.
— Вот мы и тратимся. А что нам еще остается?
— Вам хоть сын помогает. А мы что делали бы на вашем месте?
«А вы пошлите своих баб в Германию да и садитесь на мужнино место», — обозленно подумала женщина.
— В каком он у вас городе? — поинтересовался Осман.
— В Шутгарте. Так, кажись, называется.
— Работает на заводе, где грузовики делают?
— Да.
— Как бы он там с немками не спутался… дело такое…
В кухню вошел староста, выругался.
— Этот Ихсан-эфенди требует назавтра яиц всмятку. — Заметив сидящих соседей, он поздоровался и продолжал: — И мед ему подавай, от розового варенья, вишь ты, никакой пользы… Камалы и Балабан Ахмед еще не пришли?
— Сейчас придут. Бульдозеристы еще и позавтракать не успеют. А мы уже здесь, сидим, прохлаждаемся, — сказал Шюкрю.
— Все равно работы не будет, — вставил Осман. — Этот бульдозер только выедет, не успеет землю копнуть, уже сломался. А мы еще голосовали за этих прохвостов. Все ты, староста, виноват, с толку нас сбил.
— Ну, это дело поправимое. На следующий год выберем тебя старостой. Вот и уговаривай тогда народ, чтобы голосовал за других. Может, не такие прохвосты окажутся… Ты мне не подзуживай, и без того тошно. Надо послать кого-нибудь в Хаджилар — за сотовым медом. А Черный Осман в долг и не даст.
— Ну, мед раздобыть — невелик труд, — сказал Осман. — Только с какой стати? Разве правительство не платит заработную плату этим обжорам?
— Еще и командировочные.
— Почему же мы должны их кормить? Яйца всмятку, гёзлеме, мед сотовый. Не слишком ли им жирно?
— Садись на мое место. Скажи им: «Не буду вас кормить».
— Да ты не сердись, — примирительно сказал Осман.
— Я не сержусь. Просто отвечаю на слова твои глупые. Так вот, господа, извольте знать, курят только сигареты «Енидже». Вечерами едят курятину. И чтобы к еде непременно бутылка ракы марки «Золотая головка». На завтрак — мед, яйца всмятку. Попробуй им угоди.
— Сам и виноват. Правительство прислало их строить дорогу. Они получают заработную плату, командировочные. Пусть сами себе все и покупают: и жратву, и ракы — самое лучшее. А уж этого жирного кабана и вообще кормить грех. Целыми днями на тахте валяется, носа на улицу не кажет. Хоть бы раз поработать вышел. И что это за правительство? Такому лодырю такой огромный бульдозер доверило!
