Лицо Элиф покрылось желтыми пятнами. Она схватила старшего сына — он все путался у нее под ногами — и швырнула его наземь, рядом с решетом. «Как будто это я подговорила Али», — в сердцах подумала она. И крикнула сыну:
— Я тебе сказала: не крутись. Сиди где сидишь. Не то я тебе камнем башку разобью.
«Надо же, и собственную дочь, и меня шлюхами обзывает!» — огорчилась Сельверо. Не зная, что делать, она вышла из дому. Руки и ноги у нее дрожали. Она стала собирать зерно, рассыпанное для просушки. А то, не ровен час, истопчут!
— Ах вы, поганцы! Не смейте засевать мое поле. Все равно не отдам вам его. А засеете, весь урожай сам соберу, вам ни зерна не дам.
Патоглан ударил палкой по плугу. Остановил быков.
— Чего разлаялся? — крикнул он тестю. — Спустись да покажи, что ты не только лаять умеешь!
— Сейчас, сейчас спущусь, — пригрозил Молла Вели.
С дороги послышался стук копыт. Это Шевкет вез на осле два бревнышка. Молла Вели кубарем скатился с крыши.
— Скорее, Шевкет, скорее! Этот стервец Пат Али пашет наше поле под Асаром. Скорее.
И, не дожидаясь ответа, он бросился вниз по склону. С длинной жердью в руках его нагнал Шевкет.
Молла Вели направился прямиком к Элиф. Он весь так и кипел негодованием.
Элиф, не шевелясь, стояла на месте.
В страхе и удивлении смотрела она на отца.
Седая козлиная борода Моллы Вели вся дрожала.
— Как тебе не стыдно, тварь ты этакая! — крикнул он, плюнув в лицо дочери.
— Элиф тут ни причем, — вступился за жену Патоглан. — Чем нападать на женщину, иди сюда. Увидишь, что будет.
Так обычно завариваются споры из-за земли в Эльяка. И, уж если дело дошло до такого ожесточения, ни государство, ни религия — никто и ничто не может предотвратить кровавое столкновение. Молла Вели подобрал камень и швырнул в зятя. Тот ловко увернулся. И тут же ударил тестя палкой, прямо по шее.
Шевкет кинулся на него с жердью.
Послышались глухие удары.
Элиф жалобно кричала, пытаясь разнять брата и мужа.
Молла Вели вцепился ей в волосы, повалил наземь.
Патоглан яростно орудовал палкой.
Упал и сам Молла Вели.
Шевкет кинулся с жердью на Патоглана, удар пришелся в самую поясницу.
Патоглан пошатнулся.
— Помогите! — позвала Элиф.
Но кто поможет? Кругом пусто, ни души. Только эхо и отзывается.
Шевкет стукнул Элиф.
— Ах ты, осел безмозглый! — обозлилась она и бросилась на брата. Схватила его за шиворот, пхнула в ногу.
Тем временем Патоглан успел оправиться от нанесенного ему удара.
Молла Вели встал и снова нагнулся за камнем.
Патоглан изо всех сил опустил на него палку. Палка разломилась надвое.
Шевкет навалился на Элиф.
Патоглан взял в каждую руку по обломку палки и набросился на шурина.
Молла Вели опять подобрал камень и метнул в Элиф.
Элиф снова очутилась на земле.
Меж тем брат Патоглана Мустафа каким-то нюхом учуял, что происходит что-то неладное. Он вышел на веранду, осмотрелся. Увидел дерущихся на поле под Асаром. И тут же устремился на выручку брату. Он без труда вырвал жердь из рук Шевкета. И сам стал ею размахивать, будто зерно обмолачивал.
Подбежала и Сельверо: она не могла усидеть дома.
— Сейчас я и тебя угощу, — пригрозил ей Мустафа.
— Хватит вам, хватит, — закричала Сельверо, пытаясь разнять Мустафу и Шевкета.
В это время Молла Вели — он уже успел очнуться — швырнул камень в ненавистного «пса».
Мустафа вскрикнул.
Патоглан ударил камнем по голове Моллу Вели.
Тот и ахнуть не успел.
Но и Мустафа растянулся на земле. Он цеплялся за землю пальцами, никак не мог подняться.
Шевкет хотел было бросить камень в Патоглана, но тот ударил его ногой в пах. Когда Шевкет упал, Патоглан навалился на него и начал молотить головой оземь. Молотил до тех пор, пока тот не перестал стонать. А когда Патоглан поднялся, он увидел, что Элиф и ее мать рвут друг дружке волосы. Он подбежал, схватил тещу, как мешок, и отшвырнул в сторону.
Почти все уже валялись на земле.
Молла Вели лежит, не встает.
Шевкет лежит, не встает.
Сельверо лежит, не встает.
Мустафа лежит, не встает.
А продолжалась драка всего пару минут, не больше.
Патоглан подошел к брату. Из шеи у него сочилась кровь. Он постанывал.
Стонала и Элиф. Из горла у нее вырывалось какое-то странное бульканье. Она плакала. Руки были все в крови и грязи. Будто и не женские это руки. Тяжело отдуваясь, Патоглан подошел к быкам.
Поглядывая белесыми глазами вокруг, быки что-то жевали и ударами хвоста сгоняли мух со спины.
Патоглан хотел продолжать пахоту. Но увидел: палка-то сломана, погонять быков нечем. Поди найди ее обломки. Он подошел к стонущей жене, присел на корточки.
— Бо-о-ольно, Али! Все тело болит!
Он положил руку ей на лоб. Откинул прилипшие ко лбу волосы.
— Ничего, Элиф, — сказал он, — пройдет.
Испуганные ребятишки жались друг к дружке. Оба смотрели расширенными глазами на отца. Сами как два огромных глаза. А кругом высились горы. И кое-где виднелись разбросанные дома Эльяка.
Перевод А. Ибрагимова.Медвежий капкан
— Эй!
— Э-э-эй!
— Что это у тебя за штуковина?
— Где ты ее откопал?
Все ошарашенно спрашивали бывшего старосту Ибрагимкула, который весь в поту тащил на спине громадный металлический капкан:
— Эй, что там у тебя за штуковина?
— Где ты ее откопал?
— Это медвежий капкан. Глядите, кто не видел, — отвечал Ибрагимкул.
— Где же ты его откопал?
— На сеновале нашел. От покойного отца остался. Надо снести его к ортакёйскому кузнецу — пусть починит. Замечательная вещь!
— Собираешься медведей ловить, Ибрагимкул?
— Собираюсь. А почему бы и нет?
— В наших краях они давно перевелись.
— На мой век хватит, — ухмыльнулся бывший староста. — Поставлю капкан на баштане. Глядишь, какой-нибудь медведь и поймается. А то все дыни и арбузы пообрывали, даже неспелых не осталось.
— Ну придумал! — цокали языками сельчане.
Капкан был неподъемно тяжелый, и Ибрагимкул попросил помочь ему. С земли поднялись двое парней. Они взялись за капкан с одной стороны, Ибрагимкул — с другой и втроем потащили.
— И как он один его пер! — дивились сельчане. — Валлахи, молодец!
Почти никто из них не видывал такого капкана. Ничего похожего на те небольшие ловушки, которые ставят на лис или зайцев. Громадина с двумя усаженными острыми зубьями захватами и могучей пружиной. Если эти захваты сомкнутся, даже самому сильному зверю не вырваться. Да и вряд ли он останется жив — сразу же подохнет!
— Ну и капканище! — ахали сельчане.
— Берегитесь, медведи.
— Прольется ваша алая кровь на баштан.
— Эта штука вам все кости переломает.
— Горы задрожат от вашего рева, если попадетесь.
— Всё кругом пеной забрызгаете.
Вскоре бывший староста взгромоздил капкан на ишака и отправился в Ортакёй.
— Чинить везу, — объяснил он сельчанам.
— А что там сломано? — полюбопытствовали они.
— Один захват лопнул. Да и разболтался весь, закрепить надо.
— Обратно-то когда воротишься?
— Не задержусь. Завтра же здесь буду.
Дорога шла сквозь кустарник. Ибрагимкул во всю мочь наяривал осла пятками. «Но-но! Пошел, проклятый!» Он навьючил на осла не только капкан, но и мешок пшеницы — в уплату за работу.
«Пусть только кузнец отремонтирует эту штуку, — с надеждой думал Ибрагимкул. — Поставлю ее на баштане — дрыхни себе спокойно. Если хоть один медведь словится, все, кончено дело. Никто больше и близко не подойдет. Одного такого урока на семь лет хватит».
Ишак семенил по каменистой тропке, задевая боками кусты терновника. Другого пути не было. Ибрагимкул то и дело оглядывался на разбросанную по склону горы родную деревню: она все уменьшалась и уменьшалась.
— Ну и дрянной у нас народишко! — ворчал он, задыхаясь от душившей его злобы. — Ни стыда, ни совести! Вор на воре. Пропади она пропадом, эта паршивая деревня!
Да и как было не злиться! Вот уже три года, как он засевает свой баштан арбузами и дынями. И каждый раз его обворовывают, всё дочиста уносят. Хоть бы один черт последовал его примеру. А ведь он старается не ради самого себя. Хочет, чтобы и другие научились, дело-то нехитрое: вырасти свои арбузы и дыни да и лопай вместе с женой и детишками. Но нет, эти дармоеды только и умеют, что красть. Им подавай готовенькое, сами они и палец о палец не хотят ударить.
— Ну погодите у меня, — злобствовал он. — Пусть только кто-нибудь из вас угодит в мой капкан — все кости переломает. Тогда и другим неповадно будет!
