И затем снова прислушивается, не верещит ли полицейская машина, и повторяет: "Я должен приехать раньше — не могу же я допустить, чтобы они влопались!"
9. ПАГЕЛЬ СРЫВАЕТ БАНК
Уверенный в победе вошел Вольфганг Пагель вместе с ротмистром в игорный зал. Свои оставшиеся семнадцать фишек он держит наготове, зажав их в руке. Он тихонько встряхивает их, и они журчат весело и шаловливо.
Подходя к столу — как он подходил уже столько раз в этом году, с восхитительным ощущением сухого холодка во рту, — он уверен, что сейчас приступит к игре совсем иначе, чем до сих пор. Всегда-то, всегда играл он не так, изобретал какие-то идиотские системы и неизменно с ними проваливался. Нужно действовать как сегодня, ждать внезапного наития и ставить. И снова ждать, пока не осенит вдохновение, может быть, ждать бесконечно долго, но иметь терпение, и затем сейчас же ставить снова.
— Да, да, очень хорошо! Очень! — отвечает он ротмистру, который что-то спросил, и, отвечая, ласково улыбается. Ротмистр удивленно смотрит на него, вероятно, Пагель ответил какую-то чепуху, но все равно, он уже видит перед собой зеленый стол.
Игроков в этот час теснится вокруг стола больше, чем когда-либо. Дело идет к концу, в три, самое позднее — в половине четвертого клуб запрут. Все измученные игрой, переутомленные игроки, стоявшие у стен и курившие, все, в нерешительности сидевшие на креслах и диванах, — все они толпятся теперь вокруг стола. Убегающее время еще раз предоставляет тебе возможность крупного выигрыша — используй его! Когда через два-три часа город проснется, ты будешь богачом или нищим — разве ты не предпочитаешь стать богачом?
Недавний инцидент совершенно забыт, никто не обращает внимания на Пагеля.
Подойти к столу нет никакой возможности, поэтому он обходит его кругом и приближается к тому месту, где сидит крупье. Нажав плечом, он протискивается между крупье и его помощником. Помощник Локенвилли, вышибала из Веддинга, вознамерился было яростно протестовать против такого самоуправства, однако крупье что-то бросает ему вполголоса, и помощник усмирен.
Вольфганг Пагель тихонько перетряхивает зажатые в руке семнадцать фишек, он хочет поставить их, но крупье скупо и насмешливо усмехается себе в бороду, и эта улыбка напоминает опытному игроку, что, когда шарик катится, ставить уже не разрешено.
Долго-долго приходится ждать Вольфгангу, время словно не движется. Затем шарик наконец останавливается, выкликают какую-то цифру, выдают выигрыши — смешные, пустяковые, ничтожные выигрыши, — и вот рука Вольфганга опускается на зеленое сукно.
Семнадцать фишек лежат на номере семнадцать.
Крупье сбоку поглядывает на него и чуть улыбается. В последний раз призывает он игроков к ставкам, колесо с тихим гудением начинает вращаться, шарик катится…
Его игра начинается, — начинается игра Вольфганга Пагеля, бывшего портупей-юнкера, бывшего возлюбленного девушки по имени Петра Ледиг, в данное время не имеющего определенных занятий, — начинается его игра, которой он ждал целый год, нет — целую жизнь, ради которой стал в сущности тем, что он есть; ради нее он поссорился с матерью; ради нее взял к себе девушку, чтобы скорее проходило время ожидания, и вот эта девушка исчезла, когда пробил час… Мы поставили семнадцать, семнадцать фишек на цифру семнадцать!..
Внимание, мы играем! Если вы ставите на семнадцать, вам выдают в тридцать шесть раз больше — бесконечно бегает шарик, постукивает, постукивает… Мы вполне бы успели высчитать в миллионах и миллиардах, сколько мы выиграем, если выпадет семнадцать… шарик постукивает так, словно он костяной, можно бы сказать — так постукивают кости мертвецов в могилах, но мы живем, мы живем и играем…
— Семнадцать! — выкликает крупье.
Что это? Разве он не выкликает? Час суда настал — козлищ стригут, но на праведных надевают венцы! Марки сыплются градом, дождь марок, наводнение, потоп! По карманам их!
— Подождите! Я тоже хочу поставить — разве для такого игрока, как я, и стула не найдется?
На что я ставлю? Я должен быть спокоен, обдумать… Я ставлю на красное. На красное — это правильно, я это высчитал давно, давно! Видишь, и стул нашелся!
Вот, сын мой, тут десять долларов, добрых американских долларов, помнишь, как ты собирался дать мне по морде? Хе-хе-хе!
Я не должен так шуметь, я мешаю другим? Да пусть они сдохнут! Какое мне дело до других с их нищими ставками? Они играют, чтобы выиграть, чтобы забрать дерьмовые бумажные деньги, я играю ради самой игры, ради самой жизни… Я — король!
— Красное!
Он сидит, выпучив глаза, вдруг помрачнев, насторожившись. Столько ли тут фишек, сколько надо? Он уже не может держать их в карманах, он складывает их перед собой стопочками по десять штук, но под его дрожащими от волнения руками они сейчас же опять рассыпаются. Все эти люди хотят его обмануть, обокрасть. Он же ведь только Барс аль-пари, ничтожество в поношенном кителе. Этот пес крупье всегда относился к нему как к вору, с ним-то он рассчитается!
Он снова ставит и снова выигрывает, и снова он счастлив! Как легко у него на душе! Блаженный хмель, еще никогда не испытанный, когда ты несешься как тучка по летнему небу, внизу грузная темная земля и крошечные людишки, их грузные, судорожно сведенные лица — ты же несешься все дальше, как блаженные тучки, блаженные боги — о счастье!
Что там выпало? Что струится? Что течет?
Словно ручей, весело журча, скользят фишки, которые уже некуда прятать, из-под его рук на землю. Пусть падают, счастье улыбается мне! Пусть нагибаются другие, чтобы поднять их!..
Какое мрачное лицо у крупье, как взъерошена его борода! Да, сегодня, сын мой, мы тебя выпотрошили, голый, точно крыса, ускользнешь ты в свою нору — скоро у тебя уже не останется жетонов, придется тебе выложить бумажные деньги, сегодня мы все из тебя выкачаем!
Что нужно ротмистру? Он все проиграл? Да, играть не так просто, учись у меня, ротмистр, я же показал тебе! Вот тебе бумажные деньги, американские доллары, 250 долларов, нет, десять ушли к Локенвилли, значит 240! Да, да, завтра утром сочтемся, ведь пройдет полчаса, и эти деньги — обходным путем через крупье — все равно ко мне вернутся!
Разве в игре наступил поворот? И шарик уже не катится туда, куда хочет Пагель?
Да, оказывается, это верно: нельзя давать деньги во время игры, это приносит несчастье. Лицо его мрачно, он вновь хочет попытать удачи на ставках с двойным, тройным выигрышем. Он играет осторожно, обдуманно. Но фишки в его руках продолжают таять, их полки редеют. Все вновь и вновь шуршит под лопаткой крупье армия павших, и он снова улыбается.
Игроки уже не смотрят на Пагеля, они уже не интересуются им. Бесцеремонно ставят они снова через его плечо. Он уже не удачливый игрок, он такой же игрок, как и все: счастье однажды улыбнулось ему, но затем снова о нем позабыло, он только мячик в руках удачи, не ее любовник.
Что он делал все это время? С каких пор он сидит здесь?
Он шарит уже по карманам, поток иссяк. Неужели ему суждено тут же забывать каждый урок, данный ему судьбой? Он должен ставить на семнадцать семнадцать фишек — ведь так он решил!
— Семнадцать!
И снова шумный ливень марок!
Хмель возвращается, блаженство полета, даль и солнце. Он сидит у стола, слегка наклонив голову, с мечтательной улыбкой на губах. Он может ставить как угодно, поток снова течет. И вот наступает то, чего он ждал: фишки все вышли. К нему уже текут банкноты, больше, все больше. Они похрустывают, они смотрят на него своими матовыми расцветками: нелепые бумажные марки, драгоценные фунты, восхитительные доллары, сытые толстые гульдены, раскормленные датские кроны — добыча, извлеченная из бумажников пятидесяти, шестидесяти игроков! Все течет к нему!
Крупье ужасно мрачен; словно он заболел внезапной болезнью, словно его терзают невозможные, невыносимые боли: он едва владеет собой. Локенвилли уже два раза бегал в прихожую за деньгами, пущена в ход сегодняшняя дневная выручка — скоро очередь дойдет и до твоего бумажника, крупье!
Он бормочет что-то насчет того, что пора закрывать, но игроки протестуют, они угрожают… Они уже почти не ставят, все следят за поединком между крупье и Пагелем. Они трепещут за судьбу молодого человека — изменит ему счастье или нет? Он ведь такой же, как и они, — прирожденный игрок, за все их потери он мстит старой злой хищной птице — крупье. Этот юноша не деньги любит, как их любит крупье, он любит игру! Он не грабитель!
А Пагель сидит у стола, улыбаясь все шире, все спокойнее. Взволнованно шепчет что-то ротмистр у его плеча. Пагель, улыбаясь, только качает головой.
Ротмистр кричит:
— Пагель, милый, кончайте! У вас же целое состояние!
Нет, ротмистр уже не стесняется кричать в этом зале, но Пагель только улыбается, глухой ко всему.
