меня до безумия.
М а р и я П е к (краснеет). Ну и сучка это, должно быть, милый мой! Влюблена она, видали такую! Да что ты ей можешь дать?
З е н т а и - с т а р ш и й (подмигивает). Что попросит!
Взрыв хохота.
М а р и я П е к. Ах ты, старый охальник! И не покраснеет ведь! Ему не нынче-завтра гроб тесать, а он все за бабами волочится.
З е н т а и - с т а р ш и й (после небольшой паузы). Это не тема для разговора.
М а р и я П е к. Почему? Нам сносу, что ли, не будет, как сапогам?
З е н т а и - с т а р ш и й. Это не тема.
Молчание.
Ходит-ходит человек, а потом вдруг в один прекрасный день свалится где прихватит, может, и посреди улицы. Я стараюсь не думать об этом.
Э с т е р (в руках у нее телеграмма, читает). Мама, телеграмму принесли. «Полицейское управление комитата Сабольч{134}. Доводим до сведения родственников, что второго октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в четырех километрах от Ниредьхазы житель Будапешта Дёрдь Зентаи свалился с мотоциклетом в кювет. Операция в ниредьхазской больнице прошла удачно, состояние удовлетворительное».
З е н т а и - с т а р ш и й. Я поеду к нему.
М а р и я П е к. Привозите его сюда. Я буду ходить за ним.
З е н т а и - с т а р ш и й. Ну, тогда я пошел. (Направляется к выходу.)
Мария Пек смотрит на Эстер.
Э с т е р. Я тоже пойду. (Выходит, в дверях сталкивается с Шандором Шерешем.)
Юли Челе что-то шепчет Беле Шападту.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Все злопыхаете?
Б е л а Ш а п а д т. О чем бы это? Разве у нас есть недостатки? Пойдемте, сударыня, я прокачу вас на новом метро. (Ухмыляется.)
Ю л и Ч е л е. Во здорово! (Уходит с Белой Шападтом.)
М а р и я П е к. Скажи мне, Шандор, какая разница между прежними порядками и теперешними?
Ш а н д о р Ш е р е ш (садится). Дорогая Мария, между бывшим режимом и народно-демократическим строем огромная разница. Если как следует вдуматься, ты сама согласишься, что это так, потому что при новой власти тебе не приходится гнуть спину в прислугах. Вот тебе и другие примеры. Одному из сыновей вашей доброй старой знакомой Анны Кювечеш — ты знаешь, у которой муж упал с трамвая и тотчас же скончался, — в военной академии присвоили звание лейтенанта нашей Народной армии. А другой ее сын стал инженером-электриком. Этот простой пример подтверждает, что времена переменились к лучшему.
М а р и я П е к (угощает его вином, смеется). Плохой из тебя проповедник, Шаника! Говорят, ты золота прячешь целые килограммы. Что же, выходит, теперь ты стал господином бароном? Бароном демократии? Ходишь разнаряженный, как в Христов день, а другие за тебя спину гнут. Честно это?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Не к лицу тебе такие слова, Мария. Я всю жизнь тружусь, с малолетства. Ни дня, ни часа не просидел еще сложа руки. Не было случая, чтобы я прогулял или опоздал на работу. И на фабрике меня потому выдвинули, что заметили мою добросовестность, и если надо было выступать за справедливость, я всегда говорил правду в глаза. (Уходит.)
Картина девятая
Комната Шандора Шереша. Снаружи доносится громкая стрельба, автоматные очереди.
Ж е н а Ш е р е ш а (рыдает). Давай уйдем отсюда! Вся улица словно обезумела! У цыганят на площади Матьяша{135} автоматы. У «Арфистки» убили какого-то мужчину в пижаме, вытащили прямо из дома. Шани, кругом одни пьяные, выкрикивают страшные угрозы, и помощи ждать неоткуда. Смотри, что на двери у нас написали: «Смерть коммунистам!» Шани, давай уйдем!
Ш а н д о р Ш е р е ш. Куда мы пойдем, Бориш? С работы меня тоже выгнали.
Ж е н а Ш е р е ш а. С работы? Как же так? Кто выгнал?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Енё Шлейферт.
Они ошеломленно смотрят друг на друга. Стучат в дверь. Шереш медленно подходит, открывает.
Я н и (улыбается). Дядя Шани, мама наварила ухи и приглашает нас.
Картина десятая
Квартира Хабетлеров. Ж е н а Ш е р е ш а сидит у стола.
Х а б е т л е р. Кушай, пожалуйста, дорогая Боришка, ешь сколько душе угодно.
Ж е н а Ш е р е ш а. Такой вкусной ухи я даже дома, в Бонавёльдпуште{136}, не едала.
Х а б е т л е р. Я и правда очень рад, что тебе нравится наш скромный ужин.
Ж е н а Ш е р е ш а (пытается улыбнуться). А у нас на двери написали: «Смерть коммунистам!» Кого мы обидели? Мы почти и не встречались-то с соседями, не то что обидеть кого.
Х а й н а л к а (закуривает сигарету, устало). Никто вас не собирается обижать, тетя Боришка. Какой-нибудь сопляк схулиганил.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Сегодня утром я сказал товарищу Енё Шлейферту, что у нас творится неладное и что следует немедля вмешаться, чтобы помочь народной демократии.
М а р и я П е к. Ешь, Шаника, и зря не мели языком. Вечно ты разглагольствуешь о политике, ничего не смысля. Партия то, да партия сё, ну, вот, иди-свищи теперь свою партию. Кто знает, чем ты занимался… Был случай, я уже распрощалась так вот с одним каменотесом. Мой двоюродный брат… валялся на улице, среди конского навоза…
Ш а н д о р Ш е р е ш (медленно). Не знаю, что тебе ответить, Мария. Когда-то я думал, что все важные места займут люди вроде нас, нашего поля ягода, и будут не похожи на прежних. И на семинарах говорили то же самое, а потом, конечно, люди разочаровались. Взять к примеру меня, я и поныне простой рабочий в Министерстве иностранных дел, рассыльный, а Бориш — уборщица. На ней сорокаметровый коридор, шесть комнат и подсобные помещения. А получается, дорогая Мария, что все-таки нам теперь приходится остерегаться, весь дом косится на нас, как на воров.
Ж е н а Ш е р е ш а. Наверное, просто так болтают, без умысла, не думая. Ведь они же знают нас.
Я н и (трясет головой). Звери! Ружья и автоматы не умолкают. То тут, то там! Лезут на крыши, — уж и не знаю, кто они такие, — и палят оттуда! С ума сойти можно!
Ж е н а Ш е р е ш а. Да. И все орут… А утром очередью выбили молочный бидон у какой-то женщины, прямо из рук…
Ш а н д о р Ш е р е ш. Большая беда пришла… Наши товарищи должны это видеть… Это уж такое большое несчастье, что даже на самых верхах должны забеспокоиться…
Я н и (тихо). Ступайте на улицу. Подыщите себе фонарный столб. От вас идет трупный запах.
М а р и я П е к. Ты — как бешеная собака! Опять лаешься?
Я н и. Лаюсь? А почему? Разве это неправда? Бросили его, и вся недолга! Может отправляться на фонарный столб, в Освенцим! О нем забыли! И если подохнет, значит, ему не повезло!
Х а й н а л к а (зажимает уши). Яни! Перестань! Господи помилуй, мало у людей своих бед, только твоего цирка тут не хватало! Вечно ты устраиваешь цирк! Вечно! (Опускает голову на стол, рыдает.)
Х а б е т л е р (с застенчивой улыбкой). Прошу прощения за этот цирк. Ешьте, угощайтесь, пожалуйста, вот лапша с творогом. (Разливает в стаканы вино из бутыли.) Храни вас господь, желаю доброго здоровья нашим милым гостям и моему дорогому семейству.
Чокаются.
Б е л а Ш а п а д т (входит с автоматом через плечо, глаза его возбужденно
