И тут мы заходим в тупик. В настоящее время мы каждый месяц избавляемся от ста, двухсот тысяч человек — я не знаю точных цифр. В мирное же время убийство людей в таких масштабах вызовет определенные возражения, даже в том случае, если это будет обеспечивать поддержание экономики на самом высоком уровне. Некоторые организации будут протестовать, церковь будет сопротивляться, и даже я сам предвижу известные трудности. Нет, говорю я, давайте будем человечны, будем помнить, что мы цивилизованные люди. Не надо их убивать. Просто-напросто держите их в армии. Платите им жалованье, повышайте их в чине, награждайте генералов, выдавайте пособие их женам, только не держите их в Америке. Перемещайте, их по соответствующему плану большими партиями из одной страны в другую. Они будут насаждать дух доброй воли, будут нести с собой процветание, будут тратить за границей крупные суммы американских денег, они оплодотворят добрым демократическим семенем Нового света многих одиноких женщин по ту сторону океана и, что чрезвычайно важно, послужат примером энергии и целеустремленности для местного мужского населения. И, что самое главное, они не будут конкурировать с рабочей силой у себя дома, в своей стране. Время от времени можно разрешать значительным группам солдат демобилизоваться и отправляться на родину. Там они возвратятся к своей прежней жизни, к своим женам и тещам, к своим гражданским работодателям. Очень скоро они убедятся, что совершили глупость. Они будут просить, чтобы их снова взяли в армию. Однако мы примем обратно только самых лучших. В конечном счете только десять или двенадцать миллионов лучших из лучших будут разъезжать по разным странам. В самой Америке мы оставим лишь более инертных, более глупых, которые не будут так отчаянно конкурировать друг с другом, и, таким образом, то нервное напряжение американской жизни, на которое так часто жалуются, постепенно ослабеет и со временем исчезнет совсем…
Снаружи, откуда-то сверху, донесся пронзительный свист. Затем свист перешел в звенящий, душераздирающий, все нарастающий вой, рвущийся из темноты, как поезд, терпящий крушение в сильную бурю. С неумолимой силой он приближался к собравшимся в баре людям. Все мгновенно бросились на пол.
Взрыв ударил в барабанные перепонки. Пол заходил ходуном. Раздался звон тысячи выбитых оконных стекол. Свет начал мигать, и прежде, чем он погас, Майкл заметил в этом столпотворении, как пожилая блондинка как-то боком сползла на пол со стула, на котором спала; ее очки все еще болтались на одном ухе. Взрывы громыхали волна за волной, постепенно затухая, рушились здания, разваливались стены, кирпичи летели в комнаты и во дворы. Находившееся в задней комнате пианино загремело так, словно десять человек одновременно ударили по клавишам.
— Ставлю пятьсот, — послышался вдруг голос венгра откуда-то с пола. Майкл расхохотался: он понял, что остался жив, что бомба их миновала.
Свет снова замигал. Все встали на ноги. Кто-то поднял блондинку с пола и снова водворил ее, все еще спящую, на стул. Она открыла глаза и мрачно уставилась в пространство перед собой.
— Надо быть последним негодяем, — пробормотала она, — чтобы стащить шарф у старой женщины, пока она спит. — Она снова закрыла глаза.
— Черт побери, я разлил свое виски, — выругался венгр и тут же снова наполнил стакан.
— Вот видите, — сказал Эхерн, стоявший рядом с Майклом, — с меня сейчас градом льет пот.
Майкл посмотрел в другой конец бара. Генерал-майор успокаивал Луизу, обхватив ее руками и нежно похлопывая по ягодице.
— Ну, ну же, моя малютка, — ворковал он.
— Все в порядке, генерал, — холодно улыбнулась Луиза. — Битва окончилась. Отпустите меня.
— Поляки, — говорил венгр, — это дети природы. Но нельзя отрицать, что они храбры как львы. — Венгр поклонился и довольно твердой походкой возвратился к столу, где его поджидал майор авиации. Он сел, написал расписку на тысячу фунтов и трижды перетасовал карты.
Раздался протяжный и длинный вой сирены, означавший отбой воздушной тревоги.
И тут Майкла начало трясти. Он ухватился руками за сиденье стула и сжал челюсти, но зубы его продолжали стучать. Он натянуто улыбнулся Пейвону, который зажигал погасшую сигару.
— Уайтэкр, — обратился к нему Пейвон, — какого черта вы делаете в армии? Когда бы я вас ни встретил, вы непременно околачиваетесь где-нибудь около стойки.
— Так, пустяковая работа, подполковник, — ответил Майкл и тут же умолк, чувствуя, что, если он скажет еще хоть слово, его челюсть тут же начнет плясать.
— Вы можете говорить по-французски?
— Немного.
— А управлять автомашиной?
— Да, сэр.
— Хотели бы вы работать у меня?
— Да, сэр, — сказал Майкл, так как Пейвон был старший по чину.
— Что ж, посмотрим, посмотрим, — сказал Пейвон. — Парня, который работал у меня, предают военному суду и, видимо, признают виновным.
— Да, сэр.
— Позвоните-ка мне через пару недель, дело может оказаться интересным.
— Благодарю вас, сэр.
— Вы курите сигары?
— Да, сэр.
— Вот, возьмите. — Пейвон протянул Майклу три сигары. — Сам не знаю почему, но мне кажется, что у вас смышленый взгляд.
— Благодарю.
Пейвон посмотрел в сторону генерала Рокленда.
— Возвращайтесь-ка лучше туда, пока генерал не увел вашу девушку.
Майкл засунул сигары в карман. Он с трудом застегнул пуговицу: его пальцы дрожали, словно через них пропускали электрический ток.
— Я все еще продолжаю потеть, — поднимаясь из-за стола, услышал Майкл слова Эхерна, — но вижу все чрезвычайно ясно.
Майкл почтительно, но твердо остановился около генерала и осторожно кашлянул.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но я должен увести даму домой. Я обещал ее матери, что доставлю ее не позднее полуночи.
— Ваша мать в Лондоне? — обратился генерал к Луизе.
— Нет, — ответила Луиза. — Но рядовой Уайтэкр знал ее еще в Сент-Луисе.
Генерал громко и добродушно расхохотался.
— Понимаю, мне дают отставку. Мать! Это что-то новое, — сказал генерал и похлопал Майкла по плечу. — Желаю удачи, сынок, рад был с тобой познакомиться. — Он обвел взглядом комнату. — А где Оттилия? — рявкнул он. — Она и здесь раздает свои поганые карточки?
Он отправился искать миссис Керни, которая за несколько минут до того ушла из бара с одним из сержантов-летчиков. Капитан с усиками следовал за ним по пятам.
Луиза улыбнулась Майклу.
— Хорошо провела время? — спросил Майкл.
— Превосходно, — ответила Луиза. — Генерал ухитрился упасть как раз на меня, когда разорвалась бомба. Я думала, что он намерен провести в таком положении все лето. Пошли?
— Пошли, — кивнул Майкл.
Он взял ее за руку, и они вышли.
— Ставлю пятьсот, — донесся голос венгра, когда за ними закрывалась дверь.
В воздухе висел отвратительный зловещий запах дыма. Майкл остановился, чувствуя, что у него сдают нервы и снова начинают стучать зубы. Он чуть было не вбежал обратно в бар, но взял себя в руки и повел Луизу по темной, дымной улице.
Со стороны Сент-Джеймс-стрит доносился звон стекла, из столбов дыма вырывались оранжевые языки пламени и слышался какой-то странный булькающий звук. Они свернули за угол и взглянули в сторону дворца. Дрожащее оранжевое пламя миллионами искр отражалось в осколках разбитого стекла, усеявших улицу. Перед дворцом образовалась огромная лужа, в которой дрожал отблеск пожара. Булькающий звук производили кареты скорой помощи и пожарные машины, пробиравшиеся через воду на первой скорости. Не говоря друг другу ни слова, Майкл и Луиза поспешили к месту падения бомбы. Под ногами у них хрустели стекла, казалось, они идут по замерзшему лугу.
Как раз напротив дворца бомба разбила небольшой автомобиль. Он валялся около стены, весь сплющенный, как будто его пропустили через гигантский пресс. Не было видно ни водителя, ни пассажиров, только на другой стороне улицы пожилой мужчина осторожно сметал что-то в небольшую кучу: может быть, это и было все, что от них осталось. Невдалеке от машины лежал совсем целенький нарядный темно-голубой женский берет.
Дома напротив дворца все еще стояли, хотя их фасады обрушились на мостовую. В ночной темноте взору открылось знакомое печальное зрелище: обжитые комнаты, скатерти на столах, откинутые одеяла на постелях, часы, все еще отсчитывающие время. Взрыв, как ножом, отсек передние стены зданий. «Это как раз то, — подумал Майкл, — чего стремятся достигнуть в театре — удалить четвертую стену и заглянуть, что делается внутри».
Из разрушенных зданий не доносилось ни звука, и Майкл почему-то подумал, что от бомбы пострадали лишь немногие. «Поблизости было много глубоких бомбоубежищ, — успокаивал он себя, — и, вероятно, обитатели этих домов были осторожными людьми».
Никто, казалось, не предпринимал каких-либо усилий для спасения людей, которые все еще могли находиться в разрушенных зданиях. Пожарные методически сновали взад и вперед, хлюпая по воде, хлеставшей из разрушенного водопровода. Рабочие спасательной команды равнодушно и спокойно толкались вокруг развалин. И это, собственно, было все.
