Он взял ее красивую, милую, образованную девушку из очень небогатой семьи, влюбившись в нее со всем жаром последней, старческой любви.
Сначала червь сомнения сосал душу Кромова:
— Да полно, любит ли меня она? Между нами такая большая разница в летах. Быть может, она только вышла или по принуждению, или по доброй воле подобраться к моим миллионам...
Но шли дни, месяцы, годы и подозрения умницы-старика отпадали, рушились сами по себе.
Полное, тихое семейное счастье царило в доме Кромова. Судьба и тут оказалась щедрой к Ивану Фодотовичу: он нашел в жене золотое, любящее сердце, прекрасную, чуткую, глубоко честную душу.
— Ах, Тонечка, Тонечка! — прижимался он своей умной седой головой к плечу жены. — Спасибо тебе за любовь твою, за ласку, за ум твой.
— Что ты... что ты!.. За что же ты меня благодаришь? Я должна благодарить тебя, Иван Федотович, — вспыхивала Антонина Александровна.
— За то благодарю, что не такая ты, как многие иные. Стар ведь я... Многим старше тебя.
— Так что же из этого? — поднимала на старика-мужа свои красивые глаза Кромова.
БОЛЕЗНЬ КРОМОВА. ПОСЛЕДНЕЕ ЗАВЕЩАНИЕ МИЛЛИОНЕРА
Нет того крепкого, могучего дуба, который бы не подгнивал, не падал. Это оказалось применимым и к кряжистому дубу — Кромову.
Красавец старик никогда не любил лечиться.
— Умнее Бога, который создал меня, хотите быть? — с усмешкой говорил он докторам. И выливал лекарство за окно:— Попариться на полке... Малинки испить... Кровь пустить — вот это дело. А то они (он говорил про докторов) нутро начнут пичкать всякой нечистью. — Недуг, медленно подкрадывавшийся к Ивану Федотовичу, вдруг как-то сразу обострился и свалил с ног старика. — Эх! — сокрушенно вырвалось у него, — осилила, одолела, проклятая. Хочется пожить еще...
— И поживешь еще, Иван Федотович. Бог с тобой, ты крепкий, ты поправишься, — с тревогой в голосе утешала мужа Антонина Александровна.
— Думаешь? — радостно спрашивал жену Кромов.
— Только ты не противься: я созову всех докторов, устрою консилиум... Сделай, милый, это для меня!
И старик согласился. Ради нее, своей дорогой Тонечки согласился.
Половина медицинского Петербурга во главе со светилами науки охотно устремилась в дом знаменитого миллионера.
Каждый раз, когда кончалось их совещание, она порывалась к ним:
— Ну, что? Ну, как?
Те, получая чудовищные гонорары, глубокомысленно качали головами и изрекали ответы, достойные Пифии:
— Гм... Хотя, с одной стороны, так, но, с другой — этак... Принимая во внимание болезнь — angina pectoris (грудная жаба)... угрожающий склероз сосудов... печень, почки... Лета больного... Хотя, с другой стороны, — крепкий организм вашего супруга... Мы сделаем все возможное...
Не менее горячее участие в получении сведений от докторов принимал и любимец больного — крестник Василий Алексеевич Ловков-Рогатин.
Ввиду того, что гонорар выдавал он, служители Эскулапа были с ним особенно любезны.
— Плох? — спрашивал всесильный главный управляющий.
— Надежды никакой. Вопрос в очень коротком времени.
Лицо любимца омрачалось.
— Что вам сказали, Василий Алексеевич, доктора? — допытывалась у Ловкова-Рогатина Антонина Александровна.
— Подают надежду... Никто, как Бог.
Между Кромовой и Ловковым царили какие-то странные отношения, несмотря на всю беспричинность, они как-то инстинктивно не любили друг друга, взаимно чуждались. Василий Алексеевич относился всегда глубоко почтительно к супруге своего благодетеля, к своей хозяйке; та, платя ему безукоризненной вежливостью, чувствовала не только антипатию к нему, но и страх.
В его холодных, стальных серых глазах она читала то, что было незримо для многих, почти для всех...
Тихо в большой, просторной, роскошно убранной спальне старика-миллионера, примыкающей к его рабочему кабинету. Свет лампад перед многочисленными старинными образами в киоте кротко, мирно заливает комнату.
Обложенный подушками, полусидит-полулежит Иван Федотович на широкой, старинной кровати.
Около него в кресле сидит Антонина Александровна. Сколько уже ночей проводит она без сна, не отходя ни на шаг от больного мужа-старика!
Глаза слипаются, тянет неудержимо ко сну, но она героически борется с этим.
— Тонечка! — раздается в ночной тишине слабый голос Кромова.
— Что, милый? — склоняется она над мужем.
— Устала ты, голубушка... Совсем измучил я тебя… Поди, ляг, отдохни...
С огромной любовью и тихой печалью глядит Иван Федотович на молодую жену.
— Бог с тобой, не волнуйся. Я не устала нисколько. Я днем сплю.
— Плох я, Тонечка... умирать собираюсь. Что же, пора... Довольно пожил и счастья повидал немало. Одна ты сколько мне дала его!.. Из-за тебя только одной и жаль с жизнью расставаться.
— Полно, милый, поживешь еще.
— Нет, чую смерть, Тонечка, чую ее. А ты не кручинься: останешься молодой, богатой вдовой... Ведь я все, все тебе завещал. Пойди-ка, Тонечка, в конторку мою. Знаешь, в кабинете, у стола письменного. Вот ключ... в ней сафьяновый красный портфель лежит... Принеси его.
— Да к чему, милый?..
— Принеси, принеси!
Через несколько минут Антонина Александровна принесла портфель.
— Открой его... бумага там есть.
Она отдала мужу вчетверо сложенную бумагу.
— Вот оно, Тонечка, духовное завещание... Последнее оно, слышь, последнее... Недавно составил я его... Оно хоть и домашнее, а силу такую же имеет... Завтра или послезавтра я велел Васе пригласить кого надо для нового завещания. Упустил я в этом завещании на одно общество сто тысяч отказать, так поправить надо... Читай его!
— К чему, милый, волноваться тебе?
— Читай, читай!
И Антонина Александровна начала читать:
— «Во имя Отца, Сына и Святого Духа... Находясь в здравом уме и твердой памяти... и оставляю я все мое движимое и недвижимое имущество...
Тут следовал подробнейший список богатств, от которых могла голова закружиться!
… законной, любезной жене моей, Антонине Александровне Кромовой».
Далее перечисление отдельных «отказов»: «Василию Алексеевичу Ловкову-Рогатину, крестнику моему, за его верную, полезную службу двести тысяч рублей; тому-то столько, тому-то столько».
Крупные слезы катились из глаз Кромовой.
«Добрый, добрый! Обо всех позаботился, никого не забыл», — думала она.
— Ну вот, Тонечка, видишь, главная и единственная ты у меня наследница.
ДВА СООБЩНИКА. ПОДМЕНА ЗАВЕЩАНИЯ
Темнее тучи ходил по своей рабочей комнате всесильный диктатор Кромовского лесного царства — Василий Алексеевич Ловков-Рогатин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
