по пергаменту, приглушаясь одинаковым ровным шумом дождя.
– Ты обучен этой игре? – спросил царь, не глядя в сторону опричника.
Басманов глубоко вздохнул. То откровение, которого он исполнился посреди грозовой бури, до сих пор горело в его пылком сердце. И нынче владыка вопрошает об игре. Всяко ежели за сим царская воля, так и быть. Басманов делался беззаботным, придушив все чаяния своего сердца, и принялся разглядывать резные безделицы.
– Нет, царе, – ответил Фёдор, разглядывая фигуры, – не довелось.
Басманов коротко усмехнулся, взяв в руку чёрную фигурку лошади. Резьба поражала аккуратностью работы. Он осторожно провёл рукой по гриве, которая спускалась на левую сторону фигуры.
– Не думал научиться? – спросил Иоанн, вновь обернувшись к юноше.
Фёдор пожал плечами, разглядывая фигурку.
– С моею службой когда ж там всё поспеть… – едва ли не с печалью в голосе вздохнул Басманов.
– Ты погляди, – усмехнулся Иоанн, – ничего не жалеешь для этой братии, а они всё страждут!
– Лукавишь, царе, лукавишь. Не молвил я того, – упрекнул Басманов.
– А ежели начистоту, чем вы обижены? – спросил Иоанн.
– Братия-то? – задумчиво произнёс Фёдор, почёсывая подбородок свой. – Да Бог их знает. Вы лучше об том у батюшки моего бы и испросили. Тот же Афоня чёрта с два мне что и скажет.
– Ну а сам батюшка твой ни в чём нужды не терпит? – произнёс царь.
Фёдор поглядел в пол да пожал плечами. Лицо его несколько омрачилось серьёзными думами. Соболиные брови свелись на белом лике, и юноша едва прикусил губу. Наконец Басманов вновь пожал плечами и мотнул головою, заодно откидывая волосы назад. Иоанн отложил письмо своё, выжидая, что молвит Фёдор.
– Одна у него нынче беда – женить меня надобно, – просто усмехнулся Басманов.
Царь тяжело вздохнул, поглядев на юношу. Фёдор буравил взором владыку, едва ли не упрямо.
– И на кой чёрт ему эта женитьба сдалась… – произнёс Иоанн, будто бы обращаясь сам к себе.
Фёдор всплеснул руками и откинулся назад.
– И в самом деле, – молвил Басманов, тяжело выдохнув.
– А ежели бы и женился, то на ком? – спросил Иоанн холодным тоном.
Басманов вскинул бровь да глядел на царя какое-то время. Затем закинул голову кверху, постукивая ногой по полу.
– Вы знаете Сицких? – спросил Фёдор.
Иоанн усмехнулся, поглядывая на Басманова.
– Жена моя была из Сицких, – ответил царь.
Слова эти были брошены столь легко и просто, что Фёдор усомнился в своём рассудке. Усталый разум опричника не мог связать того видения посреди дикой бури, того убиенного вдовца и несчастного родителя и того Иоанна, который сейчас, при свете дня, говорит о горе своём как о досадной неурядице. Брови Басманова нахмурились, и сердце его отказывалось ерить.
– И что же? – молвил Иоанн, видя, как Фёдор будто бы замер в оцепенении.
Цокнув, опричник опустил взгляд.
– Я бы к ихней Варваре посватался, – молвил Басманов.
– Говорил с отцом об этом? – спросил царь.
Басманов удивлённо вскинул бровь и чуть прищурился. Иоанн приметил ту перемену в лице юноши и глядел так, словно и не понимал изумления на лице его.
– Отчего-то мне думалось, вы не ратуете за женитьбу мою, – молвил Фёдор.
– Ты и сам не шибко за то ратовал, – ответил царь.
Басманов усмехнулся.
– Ежели Алёша не против будет, езжайте к Сицким, – молвил Иоанн, возвращаясь к своим трудам.
Фёдор глядел на царя, чуть постукивая пальцами по столу. В тот миг раздались удары рукой о дверь.
– Прими, – повелел царь, не поднимая головы.
Басманов вздохнул, тряхнул плечами, поднялся с места своего и потянулся. Оправив край одежды да рукава, юноша подошёл к двери, отворяя её. На пороге стоял гонец. С него вода текла ручьём, одежда промокла до нитки. Несколько опешил гонец, как увидел в покоях государевых иного, нежели самого государя, да всяко отдал низкий поклон.
– С посланием великому князю и царю всея Руси, Иоанну Васильевичу, – со сбитым дыханием произнёс посланник.
– Так молви, – велел Фёдор.
Гонец сглотнул и боязливо оглянулся через плечо, а опосля того заметил и самого царя, склонённого над рукописью.
– От князя Хворостинина, Петра Ивановича, – наконец молвил гонец.
Фёдор кивнул, слушая послание.
– Бьёт челом государю, – произнёс гонец, отдав поклон.
Басманов едва заметно вскинул брови. Ясно было молодому опричнику, что в том послании таится много больше, нежели было сказано. Отпустив гонца, Фёдор неспешно подошёл к царю.
– Что же? – спросил Иоанн, проглядывая написанные строки.
– Хворостинин бьёт челом, – молвил Фёдор, прохаживаясь по комнате.
На губах царя мелькнула улыбка, и государь поднял свой взгляд на окно.
– Пора, – молвил владыка.
* * *
Покуда дождь не унялся, никто не казал и носу. То играло на руку царскому замыслу. В то утро Иоанн поднял всех опричников на ноги и велел тотчас же ехать в Александровскую слободу. Что успела, то братия и взяла с собою в излюбленную их обитель, остальные вещи наказали привезти позднее следом.
Самая непогода уж смирилась, но размытые дороги стали тяжким бременем для лошадей. Ежели бы ещё боле грузу с собой везли – наверняка погрязли бы. По большей части братия не ведала, на что им ныне подрываться, да всяко никто не смел вопрошать государя. Ходила молва об дурном знамении, кое явилось Иоанну во сне али наяву, и что нынче бегут они от гнева Божьего.
Сам же владыка радовался хмурым дождливым тучам, что стали их спутниками. Ежели где-то и летела низкая птица, выбившись от своего клина, царь немедля приказал умертвить её, как и всякую тварь, которая встречалась им на пути.
Первые часы дороги выдались самыми тяжёлыми – мягкая земля затягивала тяжёлые копыта лошадей. К полудню уже вышло солнце, и дождь сделался мелкой изморосью, а то и вовсе перестал. К ночи опричники уж добрались до Слободы. Въезжая во двор, государевы слуги прямо на ходу принялись хлестать нерадивых крестьян, которые не успели укрыться от их гнева. Двух человек сбили лошадьми насмерть, а тела сбросили свиньям.
Заслышав крики да гомон, холопы в самой крепости уж всполошились, да принялись за приготовления к царскому пиру и едва поспевали приготовить рыбу и дичь, отловленную с утра.
Алексей Басманов умаялся дорогою едва ли не паче остальных, ибо брал на себя немало труда, помогая ту или иную лошадь вытягивать из затопленной колеи. И всяко по прибытии своему он не отправился ни в покои, ни пировать с братией, а лишь сменил лошадь и помчался в церковь за пределами Александровской крепости.
Фёдор то заметил да решил пока не пускаться в расспросы, ибо, чего уж греха таить, сам юноша едва стоял на ногах.
* * *
Прошедший ливень дошёл и до Слободы. Погреба местных теремов
