своего. Нынче же стоит лишь ночи приступиться на небосводе, как девки да юноши пустятся бродить по лесам да рощам, да на воду сойдут венки, да притом велел государь то не считать за колдовство и за обряды языческие не карать. Любовь Федина к забавам да игрищам уж известна была всему двору, что и говорить о самом государе.
– Пущай, ищи, – произнёс владыка, отмахнувшись.
Фёдор широко улыбнулся и отдал низкий поклон государю.
* * *
Солнце уж сходило к горизонту, и тени становились всё длиннее. Штаден сидел без рубахи в тени от навеса на деревянной скамье и протирал лицо куском ветоши, обмакивая тряпку в кадку с водой вперемешку со спиртом.
– От ты где! – раздалось с площади.
Генрих обернулся, заслышав звонкий голос Фёдора, и слегка улыбнулся. Штадену всегда было на потеху глядеть, как его друг, суровый и удалой воин, облачается к маскарадам да гуляниям, что и вовсе можно было подумать, что пред ним другой человек. Не было до сего времени ни минуты покоя у обоих опричников, и лишь сейчас могли потолковать меж собою – народ уж разошёлся, а до ночных гуляний оставались часы.
– Пойдём к реке? – предложил Басманов, забрав у немца тряпку из рук, и принялся сам промывать рану на лице. – Эко ж тебя… к старым шрамам прибавится и этот…
Штаден усмехнулся, стиснув зубы, когда Фёдор принялся промывать рану. Не сильно немец пострадал – много больше и боли, и крови он причинил своим врагам в кулачном бою.
– Да пущай. Не был красавцем, и горевать неча, – ответил немец.
– Ты весь день то и делал, что махался на кулаках? – спросил Фёдор, протирая рассечённую бровь немца.
– И что с того? На кой чёрт мне с опричниками махаться. Тут хоть со свежей кровью побороться удалось, – молвил Штаден. – У всех свои забавы, Тео.
– Так на реку идём? – вновь спросил Басманов, выжимая ветошь.
В голосе юноши уже исчезло то чаяние, кое теплилось сперва.
– Ты сам-то не утомился, с царевичами-то на спине носиться? – усмехнулся немец. – Не, Федь, чур меня.
Штаден отмахнулся, ибо и впрямь был без сил. Не столько телом, сколько дух его утомился в орущей, свистящей и несмолкаемой праздничной толпе. Басманов тяжело вздохнул, скрестив руки на груди.
– Ну что, латин, всё тащит тебя через костёр прыгать? – раздался раскатистый голос Алексея Басманова.
Генрих и Фёдор обернулись едва не одновременно.
– Ты не ведись, вот что! – Басман-отец обрушил свою руку на плечо Штадена.
По походке да громовому басу ясно было, что Алексей выпил, и выпил премного. Тот жест, с которым он опёрся на немца, верно, и не давал самому Басману-старшему рухнуть наземь.
– Ну что, Федь? – Алексей обернулся к сыну: – Подыскал себе суженую?
– От пойду на реку, – молвил Фёдор. – И вот, Андрюшу с собой зову.
– Не, это правильно… От иди и сыщешь. – Алексей опустился на скамью подле немца и обратил к нему взор: – И ты, Андрюх, сколько тебе годков?
– Уж двадцать пятый, – ответил Генрих.
– Ты тем паче ищи! – бросил Алексей, подымаясь со своего места.
Когда уж Алексей направился к лавке со сладкой медовухой, Штаден глубоко вздохнул и поглядел на Фёдора.
– Ты не обмолвился с ним? – спросил немец.
– М? Об чём же? – точно в недоумении Фёдор поднял брови.
Можно было и впрямь подумать, что Басманов всё никак в толк не возьмёт, о чём вопрошает его Штаден.
– То лишь вопрос времени, когда то явным станет, – молвил Генрих себе под нос, пожав плечами.
Фёдор поджал губы и сел подле немца на скамейку. Какое-то время они молча глядели пред собой на пыльную дорогу. Ещё недавно тут яблоку негде было упасть, а теперь люди пережидают кто где полуденное солнце. Боле всего под палатками встречались лиловые пятна – то была давленная в суматохе малина али вишня. Иной раз можно было приметить ленту да погнутый медный колокольчик, отлетевший от наряда скомороха.
– Будь что будет, – легко бросил Басманов.
Штаден усмехнулся и пожал плечами.
* * *
Тень медленно опускалась на Москву. Рощи уж шептались меж собою в ожидании ночных обрядов. Точно отдыхая от дневной жары, ветра задышали благостной прохладой. Уж кончились гуляния в городе, и крепостные холопы разбирали помосты, лавки и загоны, возведённые к сему дню. Нынче предстояли гулянья за городом, в молочном вечернем тумане.
Юноши да девки уж водружали хворост к кострищам. Собралось вдоль рек немало народу. Не знал люд о том, что нынче дозволено предаваться и колдовству, и свершать языческие обряды. То лишь будоражило юную кровь – молодые чаяли ныне предаться силам воды и огня, боязливо оглядываясь по сторонам.
Было немало ряженых гостей при ночных гуляниях, оттого Басманов и сам обрядился. Сейчас игра его делалась много осторожнее, нежели накануне. В мягком полумраке сумерек он боле не носился за каждым в хороводе, а скорее сам отстранялся да увиливал от девки али юноши, что пускались за ним гнаться.
Фёдор сокрыл лицо маской и не молвил ни слова. Он не боялся дурной славы кромешника, ибо именно так окрестили опричников. Юноша знал, что то будет стоить ему всего веселия, оттого и держал язык за зубами, не лишая себя большого удовольствия играть на лютне или простенькой балалайке, которую ему вручила босоногая и черномазая девчушка немногим младше его.
К вечеру небо закрылось тучами, и уж народ было испугался, как бы дождь не попортил им главную забаву – прыганье через костёр. Небосвод лишь казался хмурым – до дождя было далеко. Погода стояла славная, чтобы сухой хворост, натасканный для кострища, крепко взялся. Пламя сперва робко цеплялось за сухие тонкие травинки, затем, обретая всё больше силы, всё пуще пробуждался голод огня. Он уже впивался своими извилистыми языками в кору, а оттуда уже въедался в поленья или стволы поваленных деревьев.
Девки сцеплялись за руки с юношами и, придерживая юбки своих простеньких платьев, дерзали и прыгали через костёр. Позднее уж прыгали и девицы с девицами, и юноши с юношами. То было больше рвение бойкого сердца, нежели поиски суженого.
Когда на небосводе сквозь мутную пелену облаков показался молодой месяц, на воду спустились первые венки. Девицы боязливо выглядывали из-за поросли камышей, выискивая суженого. Иные же сбились у берега да гадали, глядя в отражение медного али серебряного блюдца.
– Какое тебе, Варька! – молвила рыжая девица с двумя растрёпанными косами, что ниспадали вперёд на плечи. – Ты ж помолвлена!
– Да к чёрту его, Оля! Давай, Марусь, хочу суженого увидеть! – ответила Варвара, девица редкой красоты.
Образ её не делался дурным, а лишь
