Каким-то шестым чувством, знаю направление. Идём быстро, чуть ли не бежим. Благо позволяет поверхность, она достаточно ровная, редко дорогу преграждают упавшие стволы, отживших свои тысячелетия, лесных гигантов. В обхвате, более десяти метров, трухлявые стволы деревьев, служат прекрасной средой обитания для различных существ и растений. Кремовые шляпки грибов, теснятся из коры, ползучие вьюны освежают тёмно зелёными листьями, землистую кору, жёсткокрылые короеды, лениво шевелят длинными усами….
Иногда лес пересекают звериные тропы. По инерции хочется завернуть на них, но так можно невольно забрести неизвестно куда, да и хищники промышляют рядом. Хотя, по мне, лучше звериные, чем людские трассы. В таких дебрях ничего
хорошего не встретишь. Либо отшельники, выжившие благодаря силе, изворотливости и хитрости, либо охотники за рабами, типа Стёпки, со своей командой.
Всё темнее и темнее, солнечные лучи уже не способны пробить густую листву. Странно, зверьё исчезло, птицы не свиристят. Заметно похолодало, земля сплошь изрыта скользкими корнями. Густой мох заполняет все низины, на пути возникают исполинские, бледные поганки. Они выше нашего роста, одиноко торчат в молчаливом лесу. Мы, словно гномы, в стране великанов. Зачаровано смотрим снизу вверх на грязно серые купола. Остро пахнет грибами, аромат пьянит, наполняет души тревогой. Ноги скользят на мокрой постилке из чёрных листьев, влаги в избытке. Спихиваем с пути жирных слизней, они имеют наглость заползать на ноги, мажут одежду слегка фосфоресцирующей слизью.
Семён замедляет шаг, натыкаюсь в его широченную спину.
— Что встал? — шёпотом спрашиваю друга.
— Может, ошибаюсь, но мы идём по тропе.
А ведь действительно, листва сильнее спрессована, даже наблюдаются неясные отпечатки.
— Здесь ходили люди, — присаживаюсь на корточки, с опаской рассматриваю едва заметные следы.
Волчонок высунул нос из куртки Семёна, потянул носом, жалобно заскулил, и вновь прячется в одежде.
— Не нравится ему, — замечаю я, — инстинкты их никогда не подводят.
— На то они и волки, — соглашается Семён. — И, что нам делать, не возвращаться же?
— Я б вернулся, — говорю искренне, но, знаю, пойдём вперёд. Некуда нам возвращаться.
— Значит, только вперёд, — криво улыбается Семён, — дорога назад для нас закрыта.
— Именно, — соглашаюсь я.
— Неужели здесь поселились отшельники? — Семён словно простреливает взглядом пространство вокруг нас.
— Даже для отшельников эти места через, чур, крутые. И охотникам за рабами здесь нечего делать, — рассуждаю я.
— Тогда кто?
— Хрен его знает.
— Тогда идём, — Семён удобнее перехватывает рукоятку чудовищного топора, застёгивает верхнюю пуговицу на куртке, чтоб не дай бог волчонок не вывалился.
Стараемся идти тихо, как учил князь Аскольд, на вытянутый носок, слегка на ребро, и скользяще вперёд.
Тропа ссужается, плавно входит в расщелину между холмами, на которых растут приземистые деревца, напоминающие глубоководные водоросли, а за холмами высятся прямые стволы деревьев исполинов. Невероятное сочетание, дух захватывает от необычной мрачной красоты.
Самый разгар дня, а ощущение позднего вечера. Забавно, а как здесь ночью? Тропа петляет между холмов, свернуть в сторону нет возможности. Ни единого живого существа, лишь изредка на пути встречаются огромные поганки. Иногда с удивлением замечаем, что некоторые из них объедены. Одна бледная поганка завалина на землю, на шляпке виднеются характерные следы зубов человека и чёткий отпечаток босой ноги на измочаленных пластинках.
— Однако?! — качаю головой.
— Своеобразные гастрономические вкусы у этих ребят, — с некой тревогой в голосе изрекает Семён.
Тропа выныривает из тесных объятий холмов, и мы упираемся в ограду сложенную из гнилых веток. За оградой темнеет сооружение, отдалённо напоминающее дом.
— Мимо не пройти, — замечает Семён.
— Калитку видишь?
— Вон-то бревно и есть калитка, — Семён с трудом приподымает его и оттаскивает в сторону.
— Не нравится мне всё это.
— Мне тоже.
— Тогда идём к избе?
— Идём.
Дом сложен из необработанных брёвен. Держатся они за счёт толстых сучьев, многочисленные щели неаккуратно забиты грязным мхом.
— А где окно? — спрашиваю я.
— Окон, вроде нет. Но, вон, свет из щели бьёт. Пойдём, посмотрим?
— Правильнее рвануть отсюда, — резонно замечаю я.
— Угу, — соглашается друг, осторожно перемещается в сторону источника света. Он прилипает глазами к щели, замирает. Затем отшатывается, в глазах ужас. Не удерживаюсь, склоняюсь, смотрю. В сложенном из грубых камней очаге горит огонь. Несколько бесформенных фигур расположились рядом, изредка протягивая костлявые ладони к жаркому пламени. Внезапно одна фигура каркающее говорит, слегка поворачивается. С омерзением вижу старушечье лицо даже без намёка на следы от глаз. Выпуклый лоб сразу переходит на мясистый нос, под которым шевелится ротовая щель. За огнём сидят пять слепых старух. Как же они живут? Что-то вроде жалости кольнуло сердце. Внезапно одна из старух насторожилась, повернула голову, дряблое ухо шевельнулось под спутанными волосами. Я замер, даже перестаю дышать. Она начинает шарить руками по грязному полу, среди обглоданных человеческих костей, что-то находит, облегчённо вздыхает, поднимает руку, холод пронзает мою душу. В цепких пальцах трепыхается живой глаз. Тут я вспомнил, где я видел это существо. Впервые я встретился с ним на Разломе. Этот глаз едва душу из меня не вытащил. В диком страхе отпрянул от щели, жестом показываю, что необходимо быстро уходить.
Семён, увидев моё резко побледневшее лицо, сам пугается не на шутку, делает резкое движение, топор цепляется за сучья, брёвна скрипнули от рывка, мы ринулись галопом прочь от страшного гнезда нечисти. С ходу выламываем изгородь, несёмся по скользкой тропе, перепрыгиваем через корни, пытаемся свернуть с тропы. Нас догоняют истошные вопли. Непроизвольно хочется обернуться, но этого как раз делать не следует, в тот, же час попадём под чары страшного глаза.
С недавних пор я забыл, когда по-настоящему пугался. Привык ко многому. Но, это, за гранью человеческого восприятия, нечто потустороннее. Неизвестно из какого материала Другие вывели эту мерзость. Очень странно, что мы встретили это "гнездо" на своём пути, шанс из миллиона. А, может, они прогнозируют наш путь? Тогда нам необходимо совершать неадекватные поступки, чтоб сбить их программу.
— Похоже, мы оставили их далеко позади! — кричит Семён.
— Не останавливайся! — рычу я.
— Они же немощные старухи!
— Они моложе нас, они младенцы этого мира! — уверенно выкрикиваю я. — Не вздумай оборачиваться!
В подтверждении моим словам совсем близко раздаётся истерическое шипение и шлёпанье босых ног по мокрой траве. Они догоняют!
Решение возникает резко, словно сигнал СВЕРХУ. Вижу спутанные, в острых колючках, кусты тёрна. Если вломиться туда, конечно мы надолго завязнем, но вряд ли они удержат свой глаз в такой путанице иголок. Грубо толкаю Семёна в переплетение колючих ветвей, он даже взвизгивает от неожиданности, но я не даю ему даже опомниться, волоку вглубь зарослей. Шипы в мгновение распарывают кожу, вырывают куски мяса, брызжет кровь, орошая острые иглы. Сзади слышится вопль отчаянья. Свершилось, они его потеряли. На этот раз смело оборачиваюсь. В переплетении ветвей ползают страшные существа, как и мы изодранные. Всхлипывая, шарят между путаницы корней, острые шипы впиваются в пальцы, они раздражённо шипят, но упорны в стремлении найти ужасное око.
Шарю взглядом по сторонам, Семён толкает меня в бок, указывает наверх. Забавно. На длинной ветке, зацепившись за крючковатый шип, трепыхается око. Осторожно достаю стрелу, аккуратно цепляю ветку, подтягиваю к себе и крепко обхватываю глаз пальцами. Старухи взвывают, поднимаются на ноги, обращают на нас слепые лица. Вытягивают руки, брызгают слюной, начинают приближаться к нам. Я поднимаю око над головой, они зло зашипели, что-то вроде речи вырывается из глоток.
— Ещё один шаг и я раздавлю ваш глаз, — пускаю в безобразные рожи мысль.
Нечто тягучее вползает в мой мозг, едва понимаю значение их мыслей:- Отдай, отдай, отдай, — они тянут руки ко мне, стараются окружить с разных сторон.
— Что ж, — пячусь назад, — просьба ваша будет исполнена, — размахиваюсь, и зашвыриваю око далеко вглубь колючих зарослей. Старухи одновременно испускают вопль и ринулись за глазом, моментально забывая о нас.
Выбираемся из колючей ловушки, в крови, часть шипов намертво засела в теле, причиняя невыносимые страдания. Не задумываясь, скидываю рюкзак, искалеченными пальцами с трудом развязываю узел, выдёргиваю ведёрко с Огненной смолой. По коже привычно скользят искры, колючки вылетают как камни из пращи, изуродованные раны стягиваются. Семён счастливо смеётся, его всегда восхищает сей процесс. Но, задерживаться не стоит. Подлечились и в путь. Не дай бог, нечисть доберётся до своего ока.
