Где сейчас Кристин? Где Спенс и остальные? Что они делают?
На какое-то время ее оставили одну, но затем дверь открылась и в проеме появилась голова женщины с полным лицом и непослушной копной золотисто-каштановых волос.
— Николь Грант? — спросила она.
Никки откашлялась и ответила:
— Да.
Женщина, похоже, вздохнула с облегчением; войдя в комнату, она поставила на стол портфель и сбросила пальто.
— Мария Таунсенд, — представилась она. — Я буду представлять ваши интересы.
Никки смотрела, как адвокат резко открыла замки на портфеле и достала оттуда большой желтый блокнот с линованными страницами, после чего поместила его на стол, рядом с шариковыми ручками и мобильным телефоном.
— Вы уже сделали заявление? — усаживаясь, спросила ее Таунсенд.
— Нет, — ответила Никки. — Меня об этом никто не просил.
Таунсенд, похоже, расстроилась; затем, внезапно закатив глаза и улыбнувшись, она сказала:
— Простите, я перепутала вас с фигурантом другого дела. Слушание назначено на сегодня, и я… Впрочем, неважно. Итак, вы здесь, потому что они считают, что вы задушили своего ребенка? Это правда?
Никки нервно сглотнула.
— Вы действительно это сделали?
Никки вытаращила глаза.
— Нет, — только и произнесла она.
Таунсенд коротко, но доброжелательно улыбнулась.
— Тогда вам совершенно не о чем волноваться, — объявила она и, сделав несколько пометок в своем блокноте, откинулась на спинку стула и снова подняла глаза. — Ну, ладно, расскажите мне подробно, что произошло, — велела она, — с того момента, когда вы в последний раз видели своего ребенка живым, и до того, как приехал констебль Фримен, чтобы арестовать вас.
Почерпнув немного мужества из очевидной уверенности Марии Таунсенд в том, что у нее нет абсолютно никаких поводов для беспокойства, Никки еще раз откашлялась и заставила себя говорить.
Возможно, описание произошедших событий заняло бы меньше времени, если бы Мария Таунсенд не остановила ее прямо в середине рассказа, чтобы ответить на срочный телефонный звонок. И тот факт, что Никки затем пришлось кое-что повторить, заставил ее задуматься: она непонятно рассказывает или адвокат невнимательно ее слушает?
Наконец, Таунсенд перестала делать заметки и, быстро набрав СМС, заявила:
— Ладно; в общем, я думаю, что мы готовы поговорить с сержантом МакАллистер. — Она бросила взгляд на часы. — Если нам немного повезет, мы выйдем отсюда через двадцать минут. Максимум через час.
Как оказалось, она катастрофически ошибалась, поскольку в ту самую минуту, как сержант МакАллистер вошла в комнату, недовольно поморщившись при виде Таунсенд, стало ясно, что Никки вовсе не собираются немедленно отпускать домой.
Сдернув упаковку с двух новых аудиокассет, она вставила их в стоящий на столе магнитофон, назвала себя, затем попросила, чтобы Никки и Таунсенд сделали то же самое. Затем она удостоверилась, что Никки знает о своих правах, — весь процесс занял достаточно много времени, так что Таунсенд несколько раз демонстративно поглядывала на часы и раздраженно складывала руки на груди.
Игнорируя ее безмолвные намеки, МакАллистер начала допрос по сути, попросив Никки описать, что случилось утром в день смерти Зака, начиная с того момента, когда она проснулась. Никки все рассказала, пытаясь излагать мысли как можно более понятно и четко, и вежливо слушая всякий раз, когда МакАллистер прерывала ее, задавая уточняющий вопрос или комментируя ее слова. Да, Зак много плакал в то утро, согласилась она. Да, она очень устала, и ей было немного грустно. Нет, она не страдала от послеродовой депрессии.
— Это официальное мнение врача или ваше собственное? — уточнила МакАллистер.
Никки растерялась.
— Думаю, мое собственное, — ответила она. — В то утро мне просто было немного грустно. Я мало спала в последнее время, да и трудно поддерживать себя в хорошем настроении, когда ты знаешь… Ну, я ведь знала, что Зак отличается от других детей.
Таунсенд нахмурилась.
— Почему? — поинтересовалась она.
МакАллистер холодно посмотрела на нее:
— Ребенку поставили диагноз: болезнь Тея-Сакса. — Ее тон однозначно давал понять, что она не очень высокого мнения об адвокате, которая не позаботилась о том, чтобы узнать эту чрезвычайно важную информацию.
— Что это за штука, если говорить человеческим языком? — возмутилась Таунсенд.
— Посмотрите в Интернете, — предложила ей МакАллистер и снова повернулась к Никки: — После того как вы узнали о болезни Зака, вы когда-либо думали о том, что было бы лучше, если бы он умер сейчас, до того как ему придется терпеть все то, что его ожидало?
Лицо Никки побледнело, во рту пересохло.
— Ну, я… Не то чтобы…
— Это была бы понятная реакция, — сочувственно заявила МакАллистер.
Сердце Никки застучало быстрее.
— Да… Но я никогда не сделала бы этого, — искренне сказала она. — Если бы вы когда-либо были на моем месте, вы бы знали, что пошли на что угодно, лишь бы спасти своего ребенка от такого кошмара, но…
— На что угодно? — эхом отозвалась МакАллистер. — Например, прижать к его лицу одеяло?
— Нет! — крикнула Никки. — Я вовсе не это имела в виду. Вы спросили, думала ли я когда-либо об этом, и я честно ответила вам: да, думала, но я никогда не причинила бы ему боль, независимо от того, как бы отчаянно мне ни хотелось спасти его от той ужасной болезни.
МакАллистер откинулась на спинку стула.
— Вчера утром вы были дома одна? — произнесла она с вопросительной интонацией.
Никки кивнула.
— Для записи: Николь Грант утвердительно кивнула, — сказала МакАллистер в микрофон.
— Миссис Адани, моя патронажная сестра, пришла в десять, — добавила Никки.
— И в отчетах миссис Адани будет написано, что ребенок был вполне здоров, когда она его увидела?
В глазах Никки светилась искренность, когда она ответила:
— Да, будет, потому что она сказала мне, что он поправился на полкило и хорошо развивается.
МакАллистер кивнула.
— В котором часу миссис Адани оставила вас?
Никки задумалась.
— Я точно не знаю. Около половины одиннадцатого, наверное.
МакАллистер сделала примечание в блокноте, который лежал перед ней на столе, и продолжила допрос:
— И что вы делали после того, как она уехала?
— Я покормила Зака и попыталась уложить его спать. На это ушло очень много времени, потому что он никак не мог успокоиться.
— Он плакал?
— Да.
— Можно ли сказать, что у него было сильное недомогание?
— Я думаю, да. Никто не мог найти причины такого поведения, но в последнее время он часто и долго плакал. Когда он только родился, он вообще почти никогда не плакал.
