– Так что всё-таки за план мог у него быть? – не вытерпел Ротманн. – И прекратите носиться взад и вперед!
Антон поставил задом наперед на середину комнаты стул и сел на него верхом, облокотясь на спинку.
– Когда американцы войдут в Нюрнберг (по-моему, это будет 7-я армия Пэтчисона), генерал Паттон сразу бросится в хранилище и овладеет Копьем. Это произойдет в самом конце апреля во столько-то часов и минут, которые будут точно зафиксированы историками как знаковое событие. Кстати, Паттон именно тот генерал, который искал параллельно с кем-то из ваших Священный Грааль. Он прекрасно знает, что такое Копье святого Маврикия, как его еще называют. Кстати, еще одна из необъяснимых загадок – почему Копье не было вывезено нацистами из Нюрнберга перед сдачей его противнику?
Но суть не в этом. Перед тем как спуститься в подземелье, Паттон, конечно, пошлет туда саперов. И вот тут-то и выясняется один странный факт. Хранилище оказалось заминированным, причем так мастерски, что бомбу обнаружили совершенно случайно, прямо в так называемом алтаре или под стендом с Копьем. – Антон незаметно перешел на прошедшее время. – Она имела взрыватель с дистанционным радиоуправлением, и совершенно непонятно, почему не была взорвана. Так и осталось неясным, откуда должен был поступить сигнал и, главное, против кого был нацелен взрыв. Но, уж конечно, не против нескольких американцев, тем более что заряд заложили достаточно давно.
Если просто хотели взорвать хранилище, то для этого не нужен хитроумный радиовзрыватель, да и мощность заряда явно не была предназначена для разрушения. Ее, этой мощности, могло хватить на гарантированное убийство всех находящихся в подземелье людей, и только. В отличие от комнаты совещаний в «Волчьем логове» здесь не было окон. А в замкнутом пространстве, где некуда стравить ударную волну, даже небольшой взрыв убивает всех, независимо от того, кто и где стоял.
А теперь к вашему вопросу о возможном плане, – Антон ткнул пальцем в Ротманна. – Слух о краже Копья инициирован и достигает ушей того, кому и предназначен. Тот, кого мы условно назвали Фаворитом, естественно, направляет разведку, чтобы удостовериться в верности этих сенсационных сведений. В Нюрнберге провести качественную проверку наконечника по-тихому не удастся. Его охраняют люди Гиммлера, и никого не подпустят к железке с лупой и химикатами. Они не позволят и снять стекло. А вот в Вевельсбурге всё гораздо проще. Экспонат никто специально не стережет. Если ты уже в замке, то можешь пользоваться и его библиотекой с фальшивыми фотоснимками, и при некоторой сноровке тихой ночью взять прямо в руки копию Копья и рассматривать хоть через микроскоп, в чем нас убеждает ваш пример, Амон.
На этом и был построен расчет, Фаворит убеждается, что в замке Гиммлера ворованное Копье из Нюрнберга, а следовательно, в Нюрнберге в данный момент фальшивка. Он тщательно подготавливается и наконец наносит удар. Фюрер извещен о краже и ошеломлен. Но пока он сам во всем не убедится, он не позволит предпринять в отношении Гиммлера никаких действий. Для того чтобы лично установить факт кражи, он направляется в Нюрнберг, конечно в сопровождении Фаворита, а возможно, и других приближенных. Все спускаются в подземелье (нет там только попавшего под подозрение «верного Генриха»), и тут некто нажимает кнопку и бабах! Штауффенберг со своей примитивной бомбой в портфеле отдыхает. Кстати, в Вевельсбурге находилась хорошая дальнобойная радиостанция, с которой вполне можно было послать сигнал на детонатор. Гиммлер тут же выставляет всё случившееся как заговор против фюрера и себя. Он быстро берет ситуацию под контроль (а на это он, судя по реальным июльским событиям, вполне способен) и арестовывает кучу оставшихся и неугодных ему бывших соратников и соперников. Он легко доказывает, что никакого наконечника не крал, а тот, кто всё это придумал, как раз и есть главный заговорщик. И если Фаворит погиб вместе с фюрером, то, значит, он сам где-то просчитался и угодил в собственную ловушку. Далее следует национал-социалистический террор и чистка, во время которых, как правило, все сидят поджав хвосты. Всё это заканчивается для Гиммлера совершенно легитимным принятием власти из рук народа и армии, после чего новый фюрер поворачивается лицом к Западу и спасает себя, а заодно и Германию от уничтожения. Вот так.
– Но ничего этого не случилось, – нарушил воцарившееся молчание Веллер.
– Да, не случилось. Почему – не знаю. Может быть, не вовремя влез Штауффенберг со своей хлопушкой, может, по иным причинам. Может быть, всё это лишь плод моей фантазии, что более вероятно. Я лишь попытался связать некоей версией ряд фактов.
Антон снова отправился ставить чайник.
– Кстати, Амон, – говорил он, зажигая газовую горелку, – вы видели книгу, которую Ротманн нашел у себя на кухне? Книгу этого самого… как его… Ленца? У вас о ней еще был какой-то разговор. – Антон вернулся и снова оседлал свой стул. – Я имею в виду книжку о Копье, изданную в Италии.
– Да, да, я знаю, о чем вы говорите. Господин Ротманн передал мне ее неделю назад. Если бы не все эти события последних дней… – Веллер впал в задумчивость, пытаясь что-то восстановить в памяти. – Понимаете, в чем дело, с этой книгой тоже какая-то ерунда получается.
– А с ней-то что не в порядке? – насторожился Ротманн.
– Когда вы передали ее мне на той неделе, я тоже был уверен, что это та самая книга Бруно Ленца, – в голосе Веллера чувствовалась растерянность, – но потом, уже в спокойной обстановке, я вдруг понял, что… ничего не понимаю.
– То есть как?
– Видите ли, я не силен в итальянском, но читать всё же могу. Так вот, раскрыв эту книгу, я не смог понять ни слова. Еще в первый раз, пролистав ее в вашем присутствии, – Веллер посмотрел на Ротманна, – я отметил, что это действительно написано по-итальянски. Именно так она и была издана в конце прошлого века. Артикли, окончания, да и сами слова при прочтении звучали на итальянский манер, но… понять было ничего невозможно. Просто набор букв. Не хаотичный, когда слова совершенно не читаются, а мелодичный, с четким делением на слоги, но совершенно другой язык. Ни одного известного мне корня. Кроме некоторых союзов и артиклей, я не понял ничего.
– А это не мог быть просто другой язык? – спросил Антон.
– Да в том-то и дело, что я в той или иной степени знаком практически со всеми европейскими языками, включая восточные, такие, как венгерский, румынский и другие. Я ни в коей мере не полиглот, просто приходилось много работать в библиотеках и архивах. И потом, вы лично знаете еще какой-нибудь язык со звучанием итальянского, но не итальянский?
– А как в целом выглядит книга? – спросил Антон.
– Обыкновенно. Пожелтевшие страницы из тонкой, слегка хрустящей бумаги, переплет, очень похожий на тот, что запомнился когда-то и мне. На обложке написано имя автора и непонятное название. Да, вот еще что: в книге есть несколько иллюстраций, которые при беглом взгляде ничем не примечательны. Но стоит начать к ним присматриваться, как начинаешь понимать всю странность и необычность этих старинных гравюр. Как будто это какие-то перевертыши с совершенно непонятным сюжетом. Знаете, бывают такие рисунки? Да и сами буквы в тексте – гарнитура шрифта – мне показались несколько необычными. Что-то неуловимое.
Веллер немного помолчал, после чего выразил словами мысль, которая подспудно была уже общей:
– Полное впечатление, что это вовсе не книга, а муляж книги, копия. И тот, кто делал эту копию, старался сохранить лишь внешние признаки. Он не понимал ни языка оригинала, ни сути написанного, но прекрасно уловил принцип организации знаков латинского алфавита, составив из них подобия слов, которые можно читать, но нельзя понять.
Воцарившееся молчание нарушил Антон:
– Ладно, думаю, что тему Копья на этом можно оставить в покое. В эти дни она уже не актуальна. – Он принес с кухни дымящиеся стаканы с чаем и подсел к столику. – Скажите-ка лучше, Амон, что вы подумали, когда прочли мои показания? Просто интересна ваша реакция.
Веллер стряхнул с себя овладевшие им думы и попытался осмыслить заданный вопрос.
– Ваши показания?.. Да, да… Ваши показания. – Он еще раз посмотрел на предметы, лежавшие на журнальном столике. Взяв в руки калькулятор, он медленно произнес: – Конечно, я не поверил. Это же вполне естественно. Вы, Антон… э… Сергеевич, пишете…
Обжегшись и поперхнувшись горячим чаем, Антон закашлялся и едва не опрокинул весь стакан на себя. Продолжая кашлять, он поставил подстаканник на стол и с удивлением таращился на Веллера.
– Что? Я не так произнес ваше отчество? – растерялся в свою очередь тот. – Я достаточно хорошо знаком с русской литературой, и ваши отчества…
– Откуда, кх… кх… вы вообще знаете мое… кх… кх… отчество? Я никому в этом вашем мире не называл его! Я его сам уже почти забыл, кх… кх…
