Но им не повезло. Через два дня километрах в шести от места пленения основной группы в лесу был обнаружен труп английского летчика, завернутый в парашют и присыпанный ветками и старой листвой. Судя по всему, он получил тяжелое ранение еще в самолете и был спрятан седьмым членом экипажа, оказавшимся поблизости. Еще через день взяли и того, седьмого. Всех шестерых сначала решили отправить в Нейнгамме – концентрационный лагерь под Гамбургом, – но тормознули на полпути, и теперь они ожидали своей судьбы в кильской тюрьме.
Наутро, когда Ротманн заехал в управление гестапо, его поймал Крайновски.
– Вы должны соблюсти одно важное условие, Отто. С осужденными, когда их привезут, никому нельзя разговаривать. Это непременное требование, и вы отвечаете за его исполнение. – Он оглядел подчиненного. – У вас есть сабля?
– Нет и никогда не было.
– Черт. Ладно, я распоряжусь, чтобы вам привезли служебную шпагу. Отправляйтесь. И, если будет фотокорреспондент, снимите там шинель, чтобы запечатлелись ваши кресты.
Через двадцать минут Ротманн прохаживался возле большой свежевыкопанной ямы в леске за западной окраиной Фленсбурга. Было довольно холодно, и на прошлогодней траве белел утренний иней. Неподалеку курила группа солдат в черных касках. Человек тридцать. Рядом в пирамидах стояли их карабины с примкнутыми штыками.
Без пяти девять подъехало два крытых брезентом грузовика. Из кабины одного из них выскочил Хольстер и стал командовать выгрузкой осужденных. То, что в следующую минуту увидел Ротманн, он никак не ожидал увидеть. На землю стали стаскивать людей с повязками на лицах. Они глубоко врезались им между губ и зубов. Во рту каждого, очевидно, был кляп и дополнительная белая тряпка, туго завязанная узлом на шее сзади и вдавливавшая его в самое горло несчастных. Лица их от этого выглядели просто ужасно. Они побагровели. Один, с разбитым и опухшим носом, и вовсе задыхался. Он еле сопел, пуская время от времени из одной ноздри кровавый пузырь. Вдобавок ко всему руки каждого были скручены за спиной.
– Их что, в таком виде провели по улицам? – спросил ошарашенный Ротманн подбежавшего Хольстера.
– Прогулку отменили, штурмбаннфюрер. Ветрено, побоялись простудить.
Он закашлялся, подавившись от смеха сигаретным дымом. Ротманн посмотрел на часы – без пяти девять, пора начинать.
– А что публика? Кто-нибудь будет?
Хольстер пожал плечами.
– Ничего не знаю. Мое дело – доставить и организовать засыпку могилы.
– Ну и ладно. Тем лучше. Выводи.
Ему не хотелось растягивать это сомнительное удовольствие. Пленные всё равно умрут, и надо как можно быстрее покончить со всем этим. Ротманн махнул рукой командиру взвода СС, и солдаты, побросав сигареты и разобрав свои карабины, стали строиться в две шеренги. Напротив них, перед ямой, приехавшая с Хольстером охрана выстраивала шестерых приговоренных. Все они были в теплых летных комбинезонах, но без головных уборов. Еще раз посмотрев на часы, Ротманн вытащил из ножен висевшую у него на боку тонкую шпагу с серебристым темляком. Увидев это, солдаты подровнялись, а люди Хольстера поспешно отошли от пленных в сторону.
– Заряжай! – лязгнуло три десятка затворов. – Целься! – клинок шпаги взметнулся вверх, а тридцать стволов с примкнутыми штык-ножами вскинулись в направлении обреченных. – Огонь!
Клинок, сверкнув, описал дугу, и через мгновение грянул залп. Ротманн повернул голову и увидел направлявшегося в сторону ямы Хольстера с охранниками. На ходу они деловито вытаскивали из тяжелых кобур-раковин свои «люгеры».
– Напрасно утруждаются, – сказал подошедший штурм-шарфюрер, командовавший взводом эсэсовцев. – Каждый из этих британцев, как минимум, трижды убит наповал. Готов держать пари на что угодно.
Ротманн вложил шпагу в ножны и подписал что-то в протянутом унтер-офицером листке. По дороге к своей машине он отстегнул от крючка под клапаном левого шинельного кармана шпагу и, бросая ее на заднее сиденье, пробормотал:
– Британцы, как же. Они такие же британцы, как мы с Хольстером – странствующие пилигримы.
Когда он завел мотор, к машине подбежал Хольстер.
– Ротманн, что за спешка? Почему без приговора? Мы едва успели отскочить.
– Какой еще приговор? Ты видел, в каком они состоянии? Приговор – это для публики. Для дам и для прессы. А их-то как раз не было.
Он вырулил на дорогу и поехал навстречу бившему в глаза утреннему солнцу.
Мучаясь сейчас в постели от бессонницы, он вновь и вновь вспоминал лица тех шестерых. Худые, изможденные, наспех выбритые. Они были покорны. Так покорны бывают те, кто уже много месяцев или лет лишен свободы и нормальных человеческих условий. Эти люди потеряли веру и надежду не пять дней назад. В их глазах не было ужаса. Они не хотели умирать, но и не цеплялись за жизнь, как это делал бы тот, кто еще вчера строил планы и верил в будущее. Они не смотрели друг на друга, не пытались общаться хотя бы взглядами. Возможно, они даже не были знакомы. И то, что им завязали рты и запретили разговаривать, еще раз убеждало – это подстава.
Вопрос не в том, кого он тогда расстрелял, – скорее всего, это были переодетые русские военнопленные, – вопрос в том, для чего их выдали за британских летчиков? Ответ напрашивался сам собой – чтобы спасти англичан. В свете рассказов Дворжака о тайных переговорах рейхсфюрера СС с Западом, да еще через Красный Крест, это выглядело вполне логичным. Приберечь шестерку обреченных летчиков в качестве козыря. Предъявить их, спасенных, в подходящий момент и получить индульгенцию… Сам Крайновски, конечно, не мог бы решиться на такой шаг. Это слишком опасно и ему одному не под силу. Он выполнял команду сверху. С очень большого верху. Но и там, наверху, осознавали опасность задуманного. Цель спасения пилотов, откройся это дело, ясна любому дураку, и тот, кто это делал, сам рисковал головой.
Таким образом, хоть и косвенно, но этот случай вполне мог рассматриваться в качестве подтверждения сведений о переговорах Гиммлера. И очень возможно, что именно через шведа Бернадота.
На другое утро Ротманн заглянул в приемную к Терману. Тот разговаривал по телефону и, увидев штурмбаннфюрера, замахал рукой:
– Звонят из Шлезвига. Вы же сейчас за Крайновски.
– Черт, – ругнулся Ротманн, беря трубку. – Да… Да я… Его срочно вызвали в Берлин, когда вернется, неизвестно… Нет, не скажу… Что? Какой гауптштурмфюрер Лемп? Минуту. – Он опустил трубку и как можно более безразличным тоном спросил копающегося в антресолях стенного шкафа Термана: – Эрих, тут спрашивают, приехал ли вчера Густав Лемп?
– Да, всё в порядке, – закрывая дверцы и одергивая китель, ответил тот. – Я его встретили отвез на Несторштрассе, 14.
Ротманн медленно поднес трубку к уху, пытаясь осмыслить полученный ответ. Его ладонь взмокла. Он ощутил прилив жара к затылку, как после ввода в вену хорошей дозы хлористого кальция.
– Да, он приехал… Нет, я его еще не видел… Хорошо, как появится, я передам.
Он положил трубку.
– Вы не заболели, Ротманн? По-моему, у вас повышенное давление.
– Возможно. Голова действительно как будто стянута обручем. Кстати, как он выглядит, этот… Лемп? А то при встрече не распознаю.
– Как выглядит? – Терман заговорщически понизил голос. – Между нами – как последний уголовник. Лицо в пятнах, голос или пропит, или вечно простужен, глаза, как будто всю ночь пил и играл в карты. Да! Еще он немного хромает.
– Теперь узнаю. А в чем был одет?
– Старое пальто, шляпа, шея обмотана шарфом. По-моему, он носит его и зимой и летом.
«Что же всё это значит? – думал Ротманн, выкуривая уже вторую сигарету подряд. – Во-первых, этот Густав, несмотря на жетон мелкой полицейской сошки, оказался офицером СС. А во-вторых, – самое интересное – жив он сейчас или мертв? Их что, сразу двое приехало вчера во Фленсбург? Но второго хромого на перроне точно не было. Впрочем, ломать голову бесполезно. Ясно, что это штучки по линии Дворжака и его теорий, а значит, их смысл за пределами понимания. Не дай бог, еще появится второй Крайновски. Что тогда с ним делать? Всех отправлять в Копенгаген в гостиницу „Берлин“? А хватит ли там места? Уж скорей бы русские брали наш Берлин. Чего они там возятся».
Впрочем, шутки шутками, а вот сработает ли их план с объявлениями? Опубликовано ли то, первое, в газете и, вообще, были ли приняты оба заказа в редакции газеты «Ангриф»? Во всем этом Ротманн стал уже сомневаться. Но похоже, что напрасно.
После работы он, не утерпев, заехал в морскую школу и, как всегда, застал капитана Люта за работой в своем кабинете. Впрочем, тот со всей семьей и родителями жил где-то здесь же, в Красном замке, так что находился, можно сказать, дома.
Ротманн сразу заметил на углу его стола стопку газет, но не стал акцентировать на них свое внимание.
