специальном месте, так сказали. Асканио лежал на лавке возле печи, тяжело дышал, Дуня сидела подле него и держала его за руку. Её пришлось довольно долго звать за стол, она вздыхала, отнекивалась, качала головой.
- Иди уже, Дунюшка, садись да ешь, - прикрикнул на неё Алексей Кириллыч. – Одну жизнь отняла, другую спасаешь, мир остался в равновесии, понимаешь?
С другого конца стола важно кивал Каданай. Мол, равновесие – это важно, а оно и так нарушено, поэтому – нечего тут.
- Суд мне положен справедливый, - только и сказала она.
- Это один лишь господь рассудит, поняла? – сурово сказал отец Вольдемар. – Это не нашего смертного ума дело!
- Дуня, помнишь, что Никанор сказал? – вспомнила я. – Что какие-то знакомцы твоего брата хотели заполучить тебя, чтоб ты их у смерти отговаривала. Так что никакого справедливого суда тебе бы не досталось, поняла? А служить им заставили бы, угрожали бы, что убьют кого-нибудь. Не тебя, ясное дело, но как сегодня – женщин и детей. И чтобы их спасти, тебе пришлось бы слушаться. Так что радуйся, что малой кровью обошлись, - я взяла Дуню за руку и держала. – Ничего, наш рыжий петух очнётся, и увидишь, что всё было не зря.
Дуня только вздохнула и принялась за кусок рыбного пирога.
- Только как это – у смерти отговорить? – спросил полковник Трюшон.
Ответил ему Каданай.
- То уметь надо, с этим только родиться, научиться не выйдет. Если есть в тебе нужная кровь, то и сумеешь. ЗвЕрюшка наша умеет, уродилась она такой.
- Можно ещё отдать кого-то, - тихо-тихо проговорила Меланья.
- Кому отдать? – не понял полковник.
- Ей, - кивнула Меланья.
И Дуня тоже согласно кивнула – мол, да, можно.
- А ты откуда знаешь? – нахмурилась Пелагея.
- Так меня ж отдавали, - пожала плечами дева.
- Что? – не поняла я.
- Кто осмелился? – взвился с лавки Северин.
- Дядька мой, батюшки моего брат двухродный. У него дочка захворала, ничего её не брало, ни отвары, ни молитвы. Тогда позвали ведунью, она и сказала – отдать неназываемой кого-нибудь, тогда она ребёнка и отпустит. Отдали меня, я ж была лишний рот. Матушка моя убивалась сильно, просилась сама вместо меня, но её не спросили, она была полезная по дому да на кухне. А я – лишь обузой. Но из меня сила полезла, и неназываемая меня не взяла. Но поглядела, наверное. Потому что я теперь не боюсь, я там уже была.
Она говорила, не глядя ни на кого, не поднимая головы. Северин, сидевший рядом, накрыл её ладонь своей точно так же, как когда-то генерал – мою руку. Подсмотрел, не иначе.
Дуня пересела на лавку к Асканио, вновь взяла его руку в свои и принялась что-то считать и куда-то надавливать. Марьюшка командовала – нести миски в кухню, и что-то ещё.
Она и углядела распахнутую настежь дверь с той стороны, и сидящих на крыльце котов – обоих разом.
- Там будто ходил кто, - сказала она.
Огляделись, и поняли – Никанор сбежал. Был тут, а потом, видимо, воспользовался моментом и утёк через кухню наружу. И где его теперь искать?
- Сказал же – не будет ему дороги, значит – и не будет, - махнул рукой Каданай.
И это оказалось сигналом к завершению многотрудного дня. Гости растеклись по домам, Егор Ильич обнял на прощание Дарёну, велел с утра готовиться к свадьбе. Жак Трюшон крякнул, подкрутил усы и сказал, что проводит домой госпожу Пелагею.
Мы с Анри заперли за собой дверь моей комнаты и обнялись, просто обнялись. Это было самым важным в тот момент – мы есть друг у друга, мы живы.
А с рассветом оказалось, что в Поворотницу пришёл туман.
21. Шаманы да туманы
Я знакома с зимними туманами – потому что если через город течёт незамерзающая река, то туманы непременно будут. Иногда соседнего дома было не разглядеть. А потом, когда всходило солнце, вся эта влага висела по веткам деревьев красивейшим кружевным инеем.
Здесь же не было никакой незамерзающей реки. Неоткуда было взяться воде в воздухе, потому что озеро подо льдом, на берегу снег, температура воздуха сурово минусовая.
Поэтому ничего нормального в этом тумане не было.
Правда, сначала мы об этом и не знали. Окна-то почти у всех заморожены под самую верхушечку, и не особо там видно, что снаружи творится. У меня-то нет, но у меня и обогрев частично магический. И вот я как раз и увидела вместо привычного утреннего вида в окно – тот самый туман. Хороший, качественный, дом Егора Ильича в том тумане совсем потерялся, а из моего окошка его очень хорошо видно, там метра два может есть до него, а может и нет.
Мы обсудили это дело с Анри – он тоже ничего не понял. Выбрались наружу, увидели переполошившихся домочадцев, обсуждавших новости от соседей – никто не понял примерно ничего, что да откуда. Пришедший в себя, но ещё совсем слабый Асканио не мог сказать по делу ни слова – потому что ничего о таком странном явлении не знал. Более того, он сразу же уснул снова, и Дуня нас заверила, что сон должен пойти ему на пользу.
А потом Анри связался с Жаком Трюшоном наверху – и оказалось, что у них всё совершенно то же самое, то есть густая хмарь, в которой не видно ровным счётом ничего. И не только снаружи, но и, например, на чердаке тоже – в тех помещениях, которые слабо заизолированы от улицы. Конечно же, Анри тут же подорвался наверх, проверять, что там и как. Проверил. Убедился, вернулся.
И конечно же, проверял не он один, все местные жители попробовали. А потом отец Вольдемар, Демьян Васильич и Платон Александрович пришли рассказать о своих и соседских наблюдениях. Северин подобрался и привёл Алексея Кириллыча, и Афанасия из Елового распадка. Каданай добрался сам, мрачный и хмурый. Егор Ильич с Тимохой уже с утра пришли нас проведывать – всё ли с нами хорошо, так и остались.
Сначала обменялись впечатлениями – суматошно и бестолково. Кто куда пошёл и что из того вышло. Но оказалось, что более-менее беспрепятственно в таком тумане могут ходить только маги, а если ты не маг, то можешь заблудиться в собственном дворе, и вместо дровяного сарая отправиться в
