амплитудой 5 метров в секунду. Нетрудно догадаться, что этот интервал всплеска ветровой активности совпадал с нашим перерывом на обед. Примечательным было и то, что эта аномалия носила скользящий характер, четко отслеживая изменения нашего расписания. За исключением этого неприятного момента, все остальное в поведении ветра нас пока устраивало, особенно то обстоятельство, что лагерь мы разбивали практически в штилевых условиях.
Сегодня я рассчитывал немного отдохнуть от постоянного лидерства, то есть прокатиться рядом с Джефом, придерживаясь одной рукой за стойку его нарт и для выравнивания темпа периодически помогая зажатой во второй руке лыжной палкой. Но не успел я примоститься около нарт Джефа, пропустив вперед упряжку Кейзо с Бернаром, как ко мне подкатил предводитель, и я сразу понял, что предвкушаемый мной отдых не то чтобы не греет (в Арктике отдых вообще редко греет!), но и не светит вовсе. Уилл был собран и серьезен так, как будто собирался мне сообщить нечто жизненно важное. «Виктор, – начал он без предварительной подготовки, – не мог бы ты сегодня лидировать? Боюсь, что упряжка Кейзо будет идти недостаточно быстро и задержит остальных!» Естественно, я ответил: «Конечно. Нет проблем!» – и, с трудом оторвавшись от уютной стойки нарт, покатил вперед в сторону не успевшей – да и особо не стремящейся – скрыться из глаз упряжки Кейзо.
Уже самое начало дня показало, что опасения предводителя были ненапрасны: упряжка Кейзо шла очень вяло, без огонька, периодически и без команды останавливаясь. Я знал, что часть собак Кейзо находится не в лучшей форме: весельчак Арроу поранил лапу и заметно хромал; Одэн, могучий черный Одэн, каждое утро, когда Кейзо надевал на него постромки, плакал как ребенок, болезненно реагируя на любое прикосновение к области шеи, хотя видимых внешних признаков ранений или потертостей мы не находили. Поэтому уже через час после начала движения пришлось вносить коррективы в расстановку наших сил. Еще утром я шел с компасом впереди, за мной – Кейзо, а следом – его упряжка с Бернаром, однако затем, видя что его собаки практически останавливаются, Кейзо вернулся к своей упряжке, буквально вцепился в стойки нарт и, подталкивая их и при этом помогая себе и собакам своим гортанным, разносившимся на сотни метров окрест голосом, попытался вдохнуть в упряжку угасающую жизнь. Бернар переместился вперед и взял Куку под уздцы. В таком режиме «Тяни – толкай» мы и прошли до самого перерыва на обед. Хорошие условия скольжения по успевшему уплотниться выпавшему накануне свежему снегу позволили преодолеть до перерыва 13,5 миль. Несмотря на относительно резвое начало, нам не удалось выйти на заветный рубеж 28 миль в день (при такой средней скорости мы могли бы проходить между дневками, запланированными каждые 10 дней, 4 градуса). После обеда собаки Кейзо пошли еще медленнее, ему пришлось даже снять лыжи, чтобы было легче управляться с упряжкой. Итог дня на спидометре Джефа – 26,2 мили.
Чувствовалось, что собаки начинают испытывать недостаток в еде: им нехватало выделенного рациона, поэтому надо было особенно тщательно следить за постромками и другими, даже менее съедобными, вещами. Сегодня вечером во время кормежки, а точнее, непосредственно перед ней Хэнк перегрыз свою привязь и, вырвавшись на свободу, возглавил Хвостовый поход за продовольствием. Я еле отбился нарубленным впопыхах кормом от девяти огромных голодных собак. Зачинщик бунта был сурово и публично наказан.
Начиная с сегодняшнего дня я решил отбирать пробы ежедневно: число пластиковых баночек для образцов соответствовало числу дней до окончания экспедиции (во всяком случае хотелось в это верить). При осмотре уже отобранной коллекции я обнаружил, что снег в баночках прошел по меньшей мере два фазовых превращения: снег – вода и вода – лед. Теперь кусочки льда совершенно ненаучным образом громыхали о стенбаночки. Надо было принимать меры по хранению отобранных образцов в местах, исключающих попадание прямых лучей солнца, – еще одна непростая задача для начинающего гляциолога в составе международной экспедиции.
21 мая
Мгновенья счастья мимолетны,
Тем паче здесь среди снегов.
Поймать их все попытки тщетны…
Нам оставалось беззаботно
Жить в предвкушении его….
Погода в течение дня: температура минус 16 – минус 10 градусов, ветер юго-восточный 7—10 метров в секунду с ослаблением в конце дня до 2–3 метров в секунду, ясно, небольшая облачность.
Сегодняшний день пройден с вдохновением и подъемом, во всяком случае для меня. Объяснение этому понятное и простое: завтра выходной день! Как правило, мы устраивали официальные дни отдыха каждый 10-й день перехода. Официальные, поскольку иногда случались и неофициальные, то есть незапланированные дни – в силу плохой погоды или других обстоятельств, как, например, на американской радиолокационной станции, когда мы были просто-напросто не в состоянии двигаться на следующий после гостеприимного приема день. При всей внешней кажущейся одинаковости этих дней отдыха между ними существовало одно принципиальное различие. К официальным дням отдыха мы готовились заранее, отсчитывая оставшиеся до них ходовые дни. Мы предвкушали их всеми еще не замерзшими чувствами своих измотанных многодневной гонкой организмов. И для меня лично это чувство предвкушения было по эмоциональному воздействию сильнее, чем собственно день отдыха и все связанные с ним удовольствия. Совершенно иные ощущения вызывали неофициальные дни отдыха, которые больше походили просто на прерванный рабочий день. Если накануне официального дня, засыпая, ты знал, что завтра не надо просыпаться в 5.45, вылезать из палатки, несмотря на свежий ветер и мороз, и укреплять свой имидж «железного русского» леденящим душу снежным душем, а затем варить бесконечную овсянку, натягивать мокрые маклаки и идти без малого полсотни километров по выламывающим ноги застругам, то накануне неофициального дня отдыха ты засыпал с единственной мыслью не проспать разносимый будильником по окрестностям палатки погребальный звон твоих надежд. Согласитесь, что имеется существенная разница в восприятии окружающей действительности, состоявшей из вездесущего холода и настойчиво рвущегося в палатку ветра, человеком, лежащим в теплом и уютном спальном мешке и совершенно четко знающим, что ему предстоит в ближайшее время, и тем же человеком, сидящим на этом мешке в полной амуниции и находящимся в полном неведении о своем ближайшем будущем.
Поскольку назавтра предстоял именно официальный, то есть настоящий, день отдыха, можно было вдоволь помечтать на эту тему, чем я и занимался все утро, пока шел впереди. Я думал о пройденной первой тысяче километров и о том (не без некоторой гордости за себя), что пока я неплохо справлялся со своей миссией и что мои опасения относительно слабости моей
