19 мая все прогрессивное человечество отмечает также день рождения Пионерской организации имени В. И. Ульянова (Ленина). Учитывая, что полярники по уровню своего восприятия окружающего их мира, а также по ряду других, в основном первичных, признаков, исторически всегда приравнивались к детям, предложенный набор был очень к месту и должен был непременно понравиться имениннику.
Памятуя о вчерашнем сообщении Уилла о Советско-Канадской трансарктической экспедиции, которая должна была финишировать 1 июня, я попросил его по возможности связаться с ее участниками, когда они будут во Фробишере. В глубине души я надеялся поговорить во время этого радиоконтакта с кем-нибудь из своих – или с Димой, или с Федей Конюховым, – причем поговорить на родном языке, по которому я уже изрядно соскучился. О глубине моего падения в засасывающий омут чуждого нам зарубежного образа жизни говорил и тот факт, что даже стихи Бернару я писал на английском – в моем представлении – языке! Уилл отреагировал на это предложение с энтузиазмом, и мне оставалось только ждать 1 июня. По нашим расчетам, мы вполне могли пересечь своеобразный экватор экспедиции (70-ю параллель) уже послезавтра.
19 мая
Те, кто пришел к нам в гости с тарой,
Ушли обратно налегке,
Новорожденного Бернара
Купали нынче в коньяке.
Мы пригласили самых близких
Без лишних слов и суеты,
Как пламя воск, разгладил «виски»
Их лиц суровые черты…
Погода в течение дня: температура минус 14 – минус 10 градусов, ветер южный 1–3 метра в секунду, ясно, солнечно, видимость отличная.
Сегодня праздник – день рождения Бернара. Вот что значит хороший человек! Даже погода, эта своенравная, капризная и злопамятная тетка, и та вдруг подобрела и вместо вчерашнего бесчинства выкатила имениннику, да и всем нам, самый долгожданный подарок: солнце на белом блюдечке ледника с голубой каемочкой прозрачного весеннего неба!
Всю ночь легкий снежок убаюкивающе шуршал по крыше палатки, периодически вызывая сход лавин по ее крутым стенкам. Подморозило. Воздух был свеж и прозрачен. Ничего ровным счетом не напоминало о дневной беспокойной снежной круговерти. Единственным отчетливо запомнившимся мне желанием перед тем, как я провалился в бездонную черную яму сна, было то, чтобы завтрашнее пробуждение не нарушило этой полуночной идиллии. Мои ожидания оправдались на все сто. Выпавший за ночь мягкий пушистый снег искрился под солнцем, прекрасно дополняя яркую праздничную атмосферу сегодняшнего утра. Вопреки ожиданиям, скольжение было неидеальным, но и это не могло омрачить моего настроения: я легко находил свое место под солнцем, практически не прибегая к помощи компаса. Безветренная солнечная погода выманила на лыжню даже ветеранов. Непосредственно за мной, громко дыша мне в затылок, пристроился облаченный в легкий спортивный костюм и легендарные желтые ботинки предводитель. Долгое время мы шли рядом. При этом чувствовалось, что он может обойти меня, но не делает этого по вполне очевидной причине: чтобы не забивать себе голову решением проблемы определения направления. Предводитель предпочитал свободное расслабленное скольжение и буквально дышал мне в затылок вплоть до 12 часов, когда мне в конце концов это надоело и я, слегка пришпорив своих «петушков», оторвался метров на четыреста. Борода моя, обращенная к северу, покрылась густым махровым инеем, в то время как на нагретой высоким полуденным солнцем спине можно было бы с успехом печь оладьи.
Сегодня даже ланч отличался бульшим разнообразием меню – сказывалось приближение праздника. Суп из растворимой без остатка курицы, сыр, галеты и кофе от самого именинника. После ланча, если позволяла погода, Этьенн выкуривал традиционную сигарету. Делал он это непрофессионально: не затягиваясь, а просто пуская дым. Если в это время с ним по соседству оказывался правильный во всех отношениях предводитель, то последний немедленно пересаживался, перемещаясь в наветренную сторону от злостного нарушителя спортивной дисциплины. Сигаретный дым, плавно струящийся вверх и заполнявший все потаенные места этьенновского капюшона, наверное, навевал Жану-Луи какие-то приятные воспоминания. Настроение его становилось мечтательно философическим, и он, как правило, навязывал своему ближайшему окружению какую-нибудь не очень острую дискуссию.
Сегодня в поле его затуманенного сигаретным дымом взгляда попался я, как на грех, быстро расправившийся с обедом. «Виктор, – спросил Этьенн, направив в сторону чистейшего голубого неба Гренландии струйку ядовитого дыма, – скажи мне, о чем ты думаешь, когда идешь один впереди?» Пытаясь поостроумней ему ответить, я нашел вариант, который, как мне казалось, своей исчерпывающей полнотой смог бы удовлетворить любого, кто в наших условиях размышлял на эту тему. «Обо всем! – сказал я и, заметив, что мой ответ заставил Этьенна задуматься о безграничных и многоплановых мыслительных способностях этого русского, тут же помог ему, добавив: – Но сегодня я думаю только о вечеринке в честь дня рождения Бернара!» Это было уже ближе к теме, и Этьенн одобрительно и понимающе закивал головой. Расправившись с супом, предводитель решил сместить акцент нашего внимания в свою некурящую сторону. «Ребята, – начал он, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности, – мне кажется, было бы лучше фиксировать время нашего движения по часам лидирующей упряжки, а не по часам лидирующего лыжника», – тут он выразительно посмотрел на меня. Использовал ли Уилл для обоснования целесообразности своего предложения известный постулат теории относительности: «Движущиеся часы идут медленнее», сделав при этом самостоятельный вывод о том, что чем быстрее движется обладатель часов, тем медленнее для всех остальных идет отмечаемое по ним время, или же им просто руководило желание обуздать мою прыть – так и осталось неясным. Однако принятие этого предложения коллективом означало бы для меня ограничение свободы перемещения: не было никакого смысла далеко отрываться от упряжки, поскольку если бы в оговоренное время остановки лидирующий лыжник и лидирующая упряжка находились бы на большом расстоянии друг от друга, это означало бы для первого необходимость неминуемого возврата в прошлое для воссоединения с остальными (что и получилось два дня назад во время моего знаменитого отрыва). Ситуация совершенно нелепая, сравнимая по своей логике только с известной притчей о том, как проще всего поймать двух львов? Оказывается, надо поймать четырех, а затем двух отпустить! Так и здесь. Как проще всего пройти 30 миль? Надо пройти 31 и вернуться на одну милю назад!
Предложение предводителя было принято большинством голосов. (Я был против, Джеф воздержался.) Отныне к концу дневного перехода я старался держаться недалеко от первой упряжки. Поскольку в наших суровых условиях любой принятый закон вступал в силу незамедлительно, вторая половина сегодняшнего дня прошла под знаком его беспощадной диктатуры.
