Замечания Перкинса в основном были связаны с некоторой избыточностью описаний. Он предложил вырезать кое-что из сцен, где она раскрывала сюжет больше, чем было необходимо, «потому что я подумал, что этих сцен многовато и можно их сэкономить»; а также те места, где автор слишком увлекался описаниями, так как «будет лучше, если читатели сами поймут, что у него был трудный, прямой и несгибаемый характер, чем вы скажете им об этом». Кое-где она не вставляла замечаний вроде дорожных указателей, о действиях и эмоциях персонажей («Затем Мэй совершила самый героический поступок в своей жизни»).
Макс предлагал все это вырезать, «ибо читатель и так будет знать, что она делает, и почувствует все сам, без вмешательства автора». Прадедушка Макса часто говаривал: «Из-за стола всегда нужно вставать чуть-чуть голодным». Так же и сам Перкинс часто повторял писателям: «Всегда лучше дать читателю меньше, а не больше, чем тот хочет».
Миссис Рэбэк, кроме того, была неравнодушна к мелодраматизму. Многие сюжетные ходы в ее книге были слишком удачными и приглаженными. Это было слабым местом многих авторов Перкинса, которые часто спорили, будто подобные совпадения вполне отражают реальность. Миссис Рэбэк согласилась сделать события романа менее надуманными и снизить градус мелодраматичности, хотя и утверждала, что «любит смерть под звуки грома и красивые поступки».
Джанет Рэбэк решила опубликовать роман под псевдонимом.
«В наше время иностранные фамилии вызывают подозрение в Соединенных Штатах, – написала она Перкинсу. – А Рэбэк кажется именной такой». Она предложила соединить фамилии ее дедушки и бабушки – Тэйлор и Колдуэлл. Перкинс высоко оценил идею, но не по той причине, которую она привела:
«Ибо у книги, которая по большей части основана на проблеме бизнеса, выше шансы на успех, если она выйдет под именем, которое кажется мужским».[239] Тэйлор Колдуэлл «трудилась в поте лица» над изменениями, которые предложил ее редактор.
«Что бы ни случилось, эта книга дала мне больше, чем курс писательского мастерства в университете», – призналась она Перкинсу. А он предупредил ее: «Редакторы крайне часто ошибаются. Не стоит очень-то полагаться на них».
После правки, осенью 1938 года, «Династия смерти» была опубликована. Она получила превосходные отзывы критиков, которые проглатывали эту книгу.
Перкинс был в ярости, когда некоторые, в том числе несколько педантичных редакторов из Scribners, обвинили Тэйлор Колдуэлл в писательской мягкотелости. Книга миссис Рэбэк привела его в восторг, потому что, кто бы что ни говорил о сочинениях Джанет, рассказчиком она была превосходным. Книга стала бестселлером, обновив веру Чарльза Скрайбнера в справедливость суждений Перкинса. Тэйлор Колдуэлл стоила тех нескольких часов, которые Перкинс посвятил ее книге, – времени, которого у него, возможно, и не было бы, если бы Томас Вулф по-прежнему значился в списке Scribners.
Пути Макса и Вулфа разошлись. Но Вулф ничего не мог поделать со своей привычкой подолгу переживать каждое событие – в данном случае годы, проведенные с Перкинсом. Он написал Белинде Джеллифф, чью автобиографию «Изо всех сил»[240] Перкинс опубликовал в 1936 году по совету Вулфа, что рабочие отношения с бывшим редактором «настолько и печально окончены, что нет возможности вернуть их к жизни. И теперь, с тех пор как я обрел силу и спокойствие, коих не имел раньше, это уж наверняка не сослужит хорошую службу тем, кто считает себя моими друзьями, а я знаю, что вы один из них, если я попытаюсь возродить эти отношения».
Вулф пропускал мимо ушей сплетни, курсирующие по Нью-Йорку, что Перкинс якобы тайно желал его провала, который подчеркнул бы его собственную значимость. Вулф знал, что Перкинс чуть ли не колдовал над его рукописями, но дни магии и волшебства остались позади. Автор не мог придумать лучшего памятника для своих рабочих отношений с Максвеллом Эвартсом Перкинсом, чем возможность увековечить его в своем творчестве. Итак, Вулф начал работу над созданием нового персонажа – редактора. Он дал ему имя Фоксхолл Мортон Эдвардс, сокращенно – «Фокс».[241] Фокс фигурировал в книге, которую Вулф писал для Harpers, ибо Том подумывал завершить ее пересказом собственной карьеры. Он закончился бы открытым письмом под названием «Прощание с Фоксом». Эта последняя часть, писал Вулф Элизабет Новелл, «станет эмоциональным подведением итогов книги, скажет обо всем, что было прежде, заявлением о том, что происходит сейчас… Если я преуспею… если сделаю все так, как хочу, “Прощание с Фоксом” станет совершенно независимой частью». В мае 1938 года Вулф сказал своему редактору Эдварду Эсвеллу, что достиг «того же состояния, что и с романом “О времени и о реке” в декабре 1933 года» – времени, когда Макс впервые увидел полностью законченную рукопись.
«То, что он увидел, конечно, было своего рода гигантским скелетом, – написал Вулф Эсвеллу, – но в любом случае ему удалось понять основную идею и движущую силу». Вулф предупредил Эсвелла, что новая книга по объему может стать даже больше, чем «О времени и о реке». И предполагал, что ему понадобится год непрерывной работы, чтобы представить финальный черновик.
К концу месяца он объявил, что «устал как собака» после всего, что написал, после всех юридических проблем, личных потрясений и общественных протестов. Ему нужна перемена обстановки, но он знал, что «проторенная дорожка» для этого больше не подходит. Вулф собирался уехать на Запад, затеряться среди высочайших деревьев Америки, величайших гор и чистейшего воздуха. Он хотел, чтобы в его отсутствие Эсвелл ознакомился с рукописью. Том пообещал ему:
– Я уеду ненадолго, и мы в любом случае увидимся в начале июня.
За неделю до отъезда Вулф принялся с трепетом собирать рукопись. И по мере этого он все больше и больше терял уверенность, что ему стоит показывать ее Эсвеллу.
«Я уверен в своей позиции, – написал Вулф агенту. – Но это все равно что показывать кому-то скелет доисторического животного, которого он никогда прежде не видел – это может шокировать».
Том сомневался несколько дней, но, перед тем как уехал, рукопись все же отправилась в Harpers.
Время от времени Перкинс обедал с Элизабет Новелл, но теперь эти встречи стали не такими сердечными, как когда-то. Во всех репликах Перкинса ощущалась некая задумчивость. Одним июньским вечером, когда Том все еще путешествовал, Макс уныло спросил у Элизабет, как там Том и чем он занят. Тринадцать лет спустя мисс Новелл вспоминала, что в тот день Перкинс казался ей «ужасно старым, уставшим, разочарованным и трагичным».
Она написала Вулфу полный отчет об этом обеде и обо всем, о чем они говорили. Запечатав конверт, она поняла, что описала их разговор, будто сплетню, хотя, конечно, и не злую.
«Я просто с грустью написала о том, что он выглядел старым и трагичным – из-за Тома и всего мира», – вспоминала она впоследствии. Но письмо все-таки отправила. Шла третья неделя июня, и Том уже проехал весь Средний Запад и был на пути в Сиэтл. После долгой битвы с собственной совестью он решил немного растянуть путешествие. Запад захватил его, но он был все таким же уставшим и подавленным. Письмо мисс Новелл о Перкинсе его очень огорчило, и он снова погрузился в мрачные мысли, на сей раз связанные со сплетнями литературного мира о его уходе из Scribners. Воображение Тома разыгралось, и он стал думать о Перкинсе совсем в другом свете. Он написал своему агенту:
«Он был моим другом шесть лет – как мне казалось, лучшим из всех, которые у меня когда-либо были, – а затем меньше чем за два года он обернулся против меня: все, что я делал с тех пор, было плохо, он не сказал ни об этом, ни обо мне ни единого хорошего слова. Как если бы он рассчитывал на мой провал… Что может заставить людей делать такие вещи?»
Когда он услышал истории, что продавцы Scribners рисуют его в глазах американцев как какого-то перебежчика, то поверил, что им было «поручено распространять все эти обвинения», и предположил, что сигнал был дан Перкинсом, который, «прикрываясь маской дружбы, делал то же самое. Как будто он, руководствуясь какими-то несбыточными мечтами, хочет, чтобы я пришел к нему со своим горем как с подачкой его гордости и непоколебимой уверенности в том, что он всегда и во всем прав. Это трагический изъян его характера, который мешает ему признать, что он обидел кого-то или сам был не прав. Это на самом деле его огромная слабость, и я считаю, что именно в ней корень его проблем – его растущая реакция, чувство поражения, личная трагедия в собственной жизни и жизни его семьи, которая была так заметна в последние годы».
