Занятая философическими размышлениями, Даша брела куда глаза глядят и очень скоро оказалась за пределами города, возле небольшой, заросшей боярышником балки, лежащей меж двух невысоких холмов. У подножия одного из холмов сочился из земли крохотный родничок, обложенный пестрыми камешками. Даша встала на колени перед родником, напилась холодной до зубной ломоты ключевой воды, а потом улеглась в зыбкой тени куста, на котором уже созрели красноватые ягоды. Она сорвала одну, разжевала, ощутив терпкий, вяжущий вкус, который ей не понравился. Сплюнув пережеванные ошметки, Даша улеглась под кустом, уставившись в бездонное небо. Было жарко, но в тени относительно терпимо, однако девушка вновь поднялась и разделась. Она бросила джинсы и майку на землю и упала поверх них. Сейчас одежки на ней всего ничего; только белые трусики, но людей вокруг не наблюдалось, и Даша чувствовала себя спокойно. Ветерок продолжал ласкать ее тело, касался стройных ног, узких бедер, маленьких, крепких, как недоспелые яблочки, грудей. Разморенная жарой и созерцанием пустынных небес, Даша незаметно для себя задремала. И привиделся ей сон… Даже не сон, а вроде как греза. Вот о ней стоит рассказать подробнее.
А привиделось следующее. Она, Даша то есть, лежит под кустом боярышника и вдруг слышит: кто-то идет. Шаги такие легкие и осторожные. Она приподнимается на локте, желая разглядеть, кто приближается, однако почему-то даже не пытается прикрыться, так и остается, считай, голая. Вначале, как в кино, вырастают ноги в джинсах и кроссовках, и она понимает: это Шурик. Он опускается на траву рядом с ней, почти касаясь тела. Даша ощущает горячую волну, медленно накатывающую и обволакивающую, и жара тут ни при чем. Голова идет кругом. Шурик осторожно дотрагивается до нее тонкими, гибкими пальцами, начиная от ямочки у горла, проводит их через ложбинку грудей, доходит до пупка… С кончиков пальцев как будто струятся электрические разряды, которые заставляют тело вздрагивать и извиваться от наслаждения. Пальцы спускаются все ниже. Ее дыхание делается частым и прерывистым. Ладонь заходит за край трусиков, касается шелковистого руна… Вот он желанный и страшащий миг! Но рука вдруг убирается.
– Нет, нет! – в исступлении бормочет Даша. – Я хочу тебя!
– Хотеть мало, – возражает Шурик. – Нужно любить.
– Люблю…
– Сама же знаешь, что это не так. Ты просто поскорее желаешь стать взрослой. Не спеши. Все еще впереди. Я пришел не за этим. Ты получишь неизмеримо большее, чем удовлетворение плотских позывов. Ты получишь…
Тут Даша очнулась. Тень над головой исчезла. Солнце переместилось, и теперь она лежала на самом пекле. Голова немного побаливала, а трусики внизу были мокрыми. Девушка встала, оделась, потом опять напилась из родника и пошла в город.
Начинало понемногу смеркаться. Солнечный диск стал клониться к западу. Тени удлинились, небеса порозовели. Вороны и галки, дремавшие в ветвях нескольких высоченных тополей, росших неподалеку от кладбища, снялись с насиженных мест и полетели к реке. Даша проводила их взглядом. Хорошо быть птицей. Куда хочешь – туда и летишь. «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда… – неожиданно пришло в голову. – Как там дальше? Целый день она летает то туда, а то сюда… – Даша засмеялась. – Наверное, и у пернатых имеются свои проблемы. Летом хорошо – еды достаточно для пропитания, а зимой? Только вороны и галки, кажется, улетают на юг. Но воробьи-то не улетают! Им приходится хуже всех. Хотя воробей – птица пронырливая. Находит пищу в любое время года».
Размышляя об участи пернатых, Даша незаметно подошла к картошкинскому подворью. Кроме кое-как восстановленного забора, тут не замечалось никаких изменений. Дом был по-прежнему перекошен, и проникнуть внутрь казалось невозможным. От сарая остались одни головешки. Зато посреди двора на табуретах стоял гроб.
Даша протолкалась сквозь толпу и оказалась совсем рядом с ним. В гробу лежала мамаша. Одна сторона ее головы, та, где пулей выбило глаз, была перевязана, но в целом лицо сохраняло свойственное ей строгое и решительное выражение, а повязка и вовсе добавляла нечто зловещее. Казалось, мамаша вот-вот встанет, окинет свое воинство гневным взглядом и пойдет крушить лиходеев и мздоимцев. Меж пальцев скрещенных на груди рук теплилась свеча, и пламя ее непрерывно подрагивало и колебалось. Возле гроба понурился Толик, а рядом с ним пребывали близнецы-неразлучники. Физиономии троицы, хотя и мрачные, особой скорби не выражали. Скорее они были свирепы и жаждали мести. На Дашу троица не обратила никакого внимания.
«Что-то не так, – подумала девушка, вглядываясь в мамашу. – Точно не так».
– Гроб-то на развалинах дома нашли, – услышала она у себя за спиной вкрадчивый шепот, в котором, однако, слышались нотки страха. – С кладбища, говорят, приплыл во время ливня. И табуретки при нем имелись.
– Удобно, ничего не скажешь, – отозвался с насмешкой другой голос. – И ребятам полегче. Расходов меньше.
– Это точно, – прозвучал прежний шепот. – Сейчас отволокут Дарью Картошкину на кладбище, а потом вотрут как следует. Вот и все расходы!
«Не так и не то», – продолжала мыслить Даша, не обращая внимания на гадкие речи. И вдруг она поняла, что нужно делать. И делать без промедления, а то будет поздно. Картошкину можно оживить!
И, странное дело, перед взором Даши, словно нарисованные на учебном плакате, предстали внутренние органы мамаши. Причем девушка без особых усилий могла разобраться в исправности каждого органа. Тело, конечно, изношенно и имеет повреждения. Вон, и глаз выбит. Но в целом оно в относительном порядке. Как старые часы-ходики, которые нужно только почистить и смазать, и они вновь заработают. А из нутра вылезет кукушка и прокукует – который час. Остается только качнуть маятник. Но это-то как раз самое трудное. Нужно знать, как его качнуть.
Девушка закрыла глаза и сосредоточилась, чувствуя, что способна это сделать. Она не знала, откуда и как пришло это знание, но была уверена, что все получится как надо. Даша приблизилась к изголовью и положила маленькую прохладную ладошку на лоб старухи. Мертвецкого холода она не почувствовала, и это обстоятельство обрадовало ее.
Народ вокруг глухо зашумел.
– Ты чего это удумала?! – настороженно спросил Славка.
– Да, чего?! – вторил ему Валька.
– Не трогайте ее, ребята, – одернул близнецов Картошкин. – Пускай…
Даша не слышала ни шума, ни вопросов недавних соратников. Она старалась… Старалась изо всех сил. Вот он – маятник, или иначе, сердце. Но как вновь запустить его?
Неожиданно откуда-то со стороны, из, как ей показалось, заоблачных высей раздался голос. Вначале она решила – это Шурик. Но голос, хотя и имел знакомые интонации, казался совсем иным. Да и голосом-то его нельзя было назвать. Некто необъятный и непостижимый подсказывал ей, что нужно делать. Теперь она поняла. Поняла, а затем мысленно коснулась маятника. Механизм дрогнул, и ходики вновь затикали. Свеча повалилась на скрещенные пальцы. Мамаша шевельнула рукой, потом открыла единственный глаз…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
