Указ об увольнении Позена, согласно его просьбе, вовсе от службы был немедленно подписан[136], а многочисленные враги его возопили, что если бы Воронцову и не удалось ничего сделать на новом его поприще, то одним удалением Позена он уже оказал огромную государственную заслугу государю и России.
Вместе с тем был подписан и тот рескрипт, который дал первоначальный повод к рассказанной здесь катастрофе, но в котором сам Воронцов рассудил замеченное Позеном место пояснить тем, что наместник оканчивает собственной властью все дела, восходящие в обыкновенном порядке на разрешение министров, и прибавил также особую оговорку о делах законодательных. Этим рескриптом, поставившим наместника не только наравне, но некоторым образом и выше министров, положен был надгробный камень над всеми прежними долголетними изысканиями, экспедициями, соображениями, над всеми трудами местных и главных начальников, комиссий, комитетов и самого Государственного Совета. С этой минуты началась для Закавказья новая эра единовластного и почти отдельно-самобытного управления, которое хотя потом, еще при жизни императора Николая, выпало из рук ослабевшего жизненными силами Воронцова, но в той же самой полноте перешло к преемнику его, генералу Муравьеву.
* * *
Петербургские врачи летом 1845 года объявили, что у императрицы — аневризм в сердце, угрожающий ежеминутной опасностью ее жизни. Но всемогущий Мандт, возвратившийся в это время из-за границы, решил своим диктаторским тоном, что все это вздор, что аневризмы и в помине нет; что вся болезнь заключается в биении сердца и что против этого лучшее средство провести зиму в теплом, благорастворенном климате.
Приговор Мандта был, как всегда, законом для государя. Несмотря на глубоко расстраивавшую его необходимость продолжительной разлуки, для зимнего пребывания императрицы избрали Палермо и там прелестную виллу княгини Бутеры, урожденной княжны Шаховской.
Сначала предполагалось ехать до Штетина водой, но свирепствовавшие в августе — месяце отправления императрицы — сильные бури изменили этот план, и она поехала на Берлин сухим путем, сопровождаемая, сверх великой княжны Ольги Николаевны, фрейлинами графинею Тизенгаузен, Нелидовой, Столыпиной и Акуловой[137], гофмаршалом графом Шуваловым, генерал-адъютантами князем Лобановым-Ростовским и графом Апраксиным и лейб-медиками Мандтом и Маркусом.
Государь провожал ее почти до Острова, и прощанье их, по рассказам очевидцев, было самое трогательное. Когда экипажи императрицы уже двинулись, он долго стоял на одном месте и глядел вслед за ними со слезами на глазах.
В конце сентября императрица приехала в Комо, где остановилась в Соммариве, вилле прусской принцессы Албрехт.
Вскоре, именно 21 августа, и государь уехал из Петербурга на юг России для осмотра войск. Я в то время был в Париже и, зная нежную привязанность императора Николая к его супруге, по прежним примерам его действий не сомневался, что он в продолжение зимы обрадует ее нечаянным своим посещением; но это последовало еще ранее, чем я и кто-либо могли предвидеть. Прибыв 11 сентября в Севастополь и свидясь там с приехавшим из Тифлиса князем Воронцовым, государь 16-го уже был в Харькове, и пока в Петербурге все ждали скорого его возвращения, мы, находившиеся в чужих краях, узнали вдруг из иностранных газет, что он совершенно неожиданно проследовал в ночь с 28 на 29 сентября (употребляю везде наш старый стиль) через Краков, 29-го через Тешен, 30-го по железной дороге из Лейпника через Ольмюц на Прагу, а 3 октября был уже в Инсбруке, откуда после получасового отдохновения отправился прямо на Комское озеро.
По рассказам тех же иностранных газет, в Тешене нагнал государя и поехал вместе с ним наследник, а в свите их находились: генерал-адъютанты граф Орлов и Адлерберг; генерал граф Арманов (вероятно, сам государь, ехавший под фамилией графа Романова), флигель-адъютанты князь Меншиков и князь Васильчиков и лейб-медик Енохин, всего девять экипажей.
Известие о сопутствии государю наследника цесаревича оказалось, однако же, ложным; его высочество с юга России возвратился прямо в Петербург. Сверх того, между особами свиты пропущен был барон Ливен. Государь настиг императрицу 5 октября в Милане, 6-го они отправились вместе в дальнейший путь, 7-го прибыли в Геную, а оттуда переехали морем в Палермо.
Петербургская публика сильно горевала, что о пребывании там императорской четы не было сообщено ей никаких других сведений, кроме выписок из иностранных газет, по обыкновению поверхностных и часто неосновательных. И действительно, в продолжение целых месяцев Россия знала о своем владыке только то, что передавали ей иностранные журналисты… А в какой степени их известия были достоверны, вот один пример из тысячи. Император Николай, — писали они, — купил в Венеции мраморную церковь, которую велел перевезти в Сицилию, в подарок князю Бутере. Во-первых, князя Бутеры в то время уже несколько лет не было на свете; во-вторых, государь точно подарил его вдове церковь, но какую? Походную, ту, которая привезена была в ее виллу отсюда для императрицы.
Государь возвратился в Петербург 30 декабря, в 9-м часу утра, оставя императрицу на зиму в Палермо. После свидания со своими детьми он тотчас посетил княгиню Бутеро для изъявления ей благодарности, своей и императрицы, за ее виллу в Палермо, а в час был уже на разводе.
XIV
1846 год
Рескрипт наследнику цесаревичу — Кончина принца Нидерландского и помолвка великой княжны Ольги Николаевны — Бал у великой княгини Марии Николаевны с профессорами, академиками и горными офицерами — Граф Юрий Александрович Головкин — Запрещение домино и венецианов для военных на маскараде — Депутация лифляндского дворянства — Графиня Бобринская — Кончина князя Любецкого — Возвращение императрицы из Палермо — Обручение и бракосочетание великой княгини Ольги Николаевны — Особенности покупки имения «Славянка» — Базар русских изделий — 50-летний юбилей шефства императора Николая в Конногвардейском полку — Кончина и похороны великой княжны Марии Михайловны — Переправа через покрытый льдом Неман — Память государя
Отъезжая из России в Палермо, государь облек наследника цесаревича такой властью, что за границу посылались только проекты указов, требовавшие высочайшего подписания, и мемории общего собрания Государственного Совета. Все прочее разрешал цесаревич, и министры докладывали ему, каждый по своей части, на том же основании, как его родителю.
Но эта, так сказать, передача самодержавной власти, быв приведена в действие не манифестом или указом, а одним циркулярным отношением ко всем министрам от 1-го отделения Собственной его величества канцелярии, не была известна, по крайней мере официально, ни Сенату, ни вообще местам и лицам подведомственным. По всем делам, требовавшим высочайших повелений, они объявлялись, как всегда, именем государя, что было, однако ж, как говорят французы, тайной комедии. Все знали, что государь в Палермо, и между тем повеления от него по докладам и представлениям возвращались через несколько дней, а иногда в тот же самый день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
