— В моей комнате.
— Так я и думал. Именно так. Идите и заберите.
— Почему?
— Неважно. Будем надеяться, что оно еще там. Когда Сэм вернулся, он с облегчением вздохнул.
— Слава Богу. Главное — быстрота. Теперь давайте-ка его мне.
— Что ж вы с ним сделаете?
— Вложу в плотный конверт и суну в стол Кларенсу. Даже Гермиона, — сказал он с простительным самодовольством, — не догадается там поискать.
3Предположив, что леди Гермиона вскоре начнет обыск у Сэма, Галахад не ошибся. Решение она приняла, еще беседуя с ним. Однако прежде всего она ринулась к телефону, чтобы сообщить дочери о финансовом положении Типтона; когда же та взвизгнула в том же регистре, что прекрасная Марлен, и пролепетала: «Мам-ми, а мое письмо?», заверила ее, что держит все под контролем. Потом она отправилась искать племянника, чтобы он помог ей в розысках, нашла его в холле, где он мечтательно постукивал по барометру, и велела, прекратив глупости, идти за ней.
Поднимаясь по лестнице, Уилфрид молчал, поскольку мог сказать лишь одно: по честным свидетельствам барометра, надвигалась буря. Тетю Гермиону он боялся с детства, неукоснительно гадая при ней, какие его грехи она намерена обличить. Вроде бы ничего за ним не числилось, но, входя в будуар и даже садясь на вежливо предложенное кресло, он трепетал. Ему не нравился ее вид. Она явственно сердилась. Если бывают кипящие тети, она принадлежала к их числу.
К счастью, выяснилось, что не он повысил се давление. Говорила она вежливо (для тети) — не ворковала, конечно, но и не слишком напоминала пирата я старом стиле, которому не угодил пират помельче.
— Унлфрид, — сказала она, — мне нужна твоя помощь.
— Что? — проверил он, поскольку не мог представить ситуацию, в которой он может помочь ей, разве что она решает кроссворд. Тогда, конечно, его ум — к се услугам.
— Ни один человек, — продолжала она, — не должен знать о нашей беседе.
— Конечно, конечно! Ни одна душа. А в чем дело?
— Сейчас, подожди. У нас большие неприятности. Ты видел этого Уиппла?
— Да, за столом. А что?
— Он — не Уиппл.
— Дядя Кларенс его так называет.
— И ошибается. Он — обманщик.
— Господи! Ты уверена?
— Абсолютно.
— Что же ты его не выгонишь?
— Вот в этом и дело. Я не могу. У него письмо Вероники.
— Они знакомы?
— Конечно, нет!
— Зачем же она ему пишет?
— Уилфрид!
— А что такое? Чего ты сердишься? Я ничего не понимаю. Если Вероника с ним не знакома, зачем она ему пишет?
— Не ему. Типтону.
— Типпи?
— Да.
— То есть Типпи!
— Да, да, да!
Уилфрид, в полном отчаянии, треснул кулаком по столику, на котором стояли букет роз и фотография полковника в форме.
— Ничего не понимаю! При чем тут Типпи?
— Уилфрид!
— Что еще?
— Не болтай! Как я объясню, если ты все время говоришь?
— Прости. Молчу. Только ничего не понимаю.
— Все очень просто.
— Ты так думаешь?
— Уилфрид!
— Молчу, молчу.
— А не говоришь?
— Нет. Икнул.
— Да? Словом, все очень просто. Вероника почему-то нервничает, знаешь, депрессия… В общем, ей показалось, что она ошиблась, за Типтона выходить не надо. Написала письмо, разорвала помолвку, а теперь места себе не находит.
— Кто же пишет такую чушь?
— Я тебе сказала, у нее депрессия.
— Еще не то будет, когда она с Типпи встретится. Врача, врача и врача.
Леди Гермионе претила новая манера, раньше он был подобострастней, но выговор приличный сделать — и то она не могла. Пришлось открыть карты.
— Когда она послала письмо?
— Позавчера.
— Значит, он его получил.
— Сказано тебе, нет! Его перехватил этот субъект.
— Чего же он хочет? Денег?
— Нет, не денег. Он хочет, чтобы я его не выгнала.
— А ты, наоборот, хочешь выгнать?
— Естественно.
— Что ж, потерпи. Типтон не должен видеть письмо. Прочитает — и все! Нет, мою кузину надо показать психиатру!
Леди Гермиона обиделась.
— Почему? — воинственно спросила она.
— Потому.
— Вероника тут ни при чем, — объяснила заботливая мать. — Твой дядя Кларенс откуда-то взял, что Типтон разорился. Конечно, я не позволила ей выходить замуж за нищего.
— А, вон что! И она послушалась?
— Естественно. Поплакала, это да…
— Не удивляюсь. Она его очень любит.
— Но поняла, что о браке не может быть и речи.
— Да уж, не может, если Типпи прочтет письмо.
— Не прочтет. Я его найду и сожгу.
— Где ты его найдешь?
— У этого субъекта. Обыщу комнату.
Особый звук, похожий на тот, какой издает игрушка «умирающий лебедь», показал, что Уилфрид глубоко потрясен.
— Обыщешь?
— Да. С тобой вместе.
— Со мной?!
— Стой в коридоре и говори, если кто идет. Нет, пой.
— Петь?
— Да.
— То есть, петь?
— Да.
— Что именно?
Леди Гермиона часто слышала о тайных обществах, где заговорщики плетут свои сети, но подумала, что ни один заговорщик не встречал такого трудного сообщника. Удержавшись от слов, которые облегчили бы душу, но ослабили связь с тем единственным, кто мог ей помочь, она ограничилась жестом отчаяния, к которому уже прибегал ее племянник.
— Какое — значение — это — имеет? — выговорила она. — Ты не на концерте. И не в опере. Пой, что хочешь.
Перебрав свой репертуар, Уилфрид остановился на песне о кофе и пироге, поскольку ему нравились и слова, и музыка, видимо, прославленного маэстро Берлина.
— Хорошо, — согласился он без особого пыла. — Что ты тогда сделаешь?
— Убегу.
— Спустишься по трубе?
— Выйду на лужайку. Ему отвели ту комнату, — горько пояснила она, ибо полагала, что для такого субъекта слишком хорош и чердак. Комнату, выходящую в сад, отводили обычно капризному герцогу Данстаблу.
— Прежде всего, — продолжала леди Гермиона, хотя племянник, втянутый в комедию плаща и шпаги, выглядел так, словно на него упал потолок, — прежде всего надо его устранить.
— Что!
— Да, да. Пойди и скажи, что твой дядя Кларенс ждет у свиньи.
Уилфрид облегченно вздохнул. Ему казалось, что дойти она может до чего угодно, и чувствовал он себя как Макбет, беседующий с женой. В общем, он вздохнул и пошел искать Сэма.
Нашел он его все в той же курительной и скорее огорчил, чем обрадовал. Сэм искренне привязался к графу, так привязался, что охотно разговаривал бы с ним о сестрах Бронте, о героях Диккенса, о чем угодно, только бы не о свиньях; сейчас же — подозревал, что речь пойдет именно об этих приятных созданиях. Ничего не поделаешь, он пошел — наискось, огородом; и констебль, стоявший в комнате Биджа у окна со стаканом портвейна, хорошо его разглядел. Ни один леопард не кинулся бы за жертвой с такой прытью. Это был первый шанс за несколько месяцев поймать мало-мальски приличного злодея.
Подойдя к обиталищу Императрицы, Сэм не увидел лорда Эмсворта, но решил подождать. Он закурил, радуясь отсрочке. Именно в этот миг разверзлось небо, разразилась буря, которой, скорее всего, удивился даже барометр. Сэму, чьи нервы были не в лучшем виде, припомнились сразу и потоп, и Судный день.
Пришлось искать убежища. К счастью, оно было, и рядом. Там, где огород смыкался с лужайкой, на которой стояла обитель свиньи, он увидел что-то вроде сарая, точнее — именно сарай. Конечно, там душно, может — и смрадно, зато сухо, а именно это свойство, как сказал бы он сам в статье для журнала, имеет первостепенное значение. Однако, метнувшись туда и радуясь собственной скорости, он услышал, что кто-то задвигает засов.
— Эй, кто там! — крикнул Сэм, и холодный, металлический голос ответил:
— Вы арестованы.
Промолвив эти слова, констебль Ивенс побежал к Биджу, чтобы позвонить в полицию и вызвать подкрепление, то есть машину и помощника, предпочтительно — мускулистого.
Сэма немного утешало, что он промокнет насквозь.
Глава 10
1Робинсон-младший гордился тем, что такси, хоть и страдало артритом, а если ехало в гору — и одышкой, рано или поздно доставляло пассажиров по адресу; он гордился — и не зря, ибо Сэнди оно доставило. По прибытии, ведомая долгом, она кинулась к лорду Эмсворту, который огорчился, ибо питал надежду, что она задержится. Потом она пошла в комнатку за библиотекой, где обычно работала.
Работать ей не удалось. Галли, размышлявший о жизни в своем любимом шезлонге, заметил машину и решил сообщить о последних событиях. Решил он и посетовать на то, что Сэнди недостойно сбежала. Нет, это мягко сказано — он решил ее побранить, и очень сурово.
Сэнди тоже решила быть суровой. Увидев, как Сэм выходит из таверны, она сразу догадалась, что виноват не столько он, сколько его наставник. Словом, встреча получилась не очень сердечной. Она процедила сквозь зубы: «Добрый вечер», он отозвался: «Выньте лимон изо рта. Тоже мне, Мона Лиза! Поговорить надо.».
