Глава 11
Сентябрь 1397 года, Богемия
Турнир, как Адельхайда и ожидала, начался всеобщей сумятицей. Оружие, приготовленное для игровых баталий, досматривалось с особым тщанием, и герольды безжалостно отвергали излишне тяжелые и недостаточно затупленные мечи, гневно отчитывая господ рыцарей за неподобающе подготовленные копья, каковые порицания господа сносили со стоическим спокойствием, удаляясь, дабы исправить оплошность (или намеренное нарушение). На турнирах бывало всякое, и преднамеренное несоблюдение предписаний в том числе — здесь, на ристалище, зачастую сходились и давние враги, лишь ждущие возможности свести счеты, не поплатившись за это по закону. Но даже при соблюдении всех правил бывали не просто несчастья — трагедии; в давней хронике, известной многим, отмечено было, как на турнире в Нейссе близ Кёльна, совершившемся в 1240 a. D., пали более шестидесяти рыцарей, хотя досмотр проводился тщательнейший и оружие применено было исключительно турнирное. Факт преднамеренности доказан не был, однако… однако…
Герольды, чьею обязанностью теперь было также не допустить стычек за пределами ристалища, выбивались из сил, улаживая то и дело вспыхивающие ссоры меж цветом высшего рыцарства и простыми носителями меча. Кое-как усмирив участников, блюстители кидались к зрителям, рассаживая всех соответственно рангу, что было в этот раз особенно нелегко в связи с необычной многолюдностью.
Среди самых почетных гостей, на отдельно возведенной рядом с императорской ложей трибуне, восседал сегодня отец покойной супруги правителя Империи, герцог Баварско-Мюнхенский Иоганн Второй со всем семейством. Двадцатичетырехлетний отпрыск, которому под угрозой отеческого гнева воспретили участвовать в предстоящих игрищах, сидел насупленный и мрачный, как туча, поглядывая на готовящихся участников с нескрываемой завистью. Второй наследник мюнхенской части герцогства, новорожденный Вильгельм, возлежал на руках у матери, Катерины Горицкой, и, наверное, это был единственный из всех гостей, которому было глубоко наплевать на все происходящее.
В толпе, стиснутые плечами и локтями со всех сторон, заходились в криках и стонах монахи и бродячие проповедники, порицающие кровавые забавы и призывающие проклятья на головы всех поборников «этого разгула бесовской гордыни, тщеславия, скаредности и жестокости». Когда их призывы превышали некий порог громкости и назойливости, несколько рук подхватывало проповедников под бока, и толпа извергала блюстителей добродетели прочь, снабжая их прямодушными и откровенными напутствиями.
Герольды, нескоро усмирив участников, приняли от каждого клятву в том, что на турнир они явились с единственной целью — совершенствования в воинском искусстве и демонстрации Императору, прекрасным дамам и собратьям-рыцарям своих умений, но никак не для сведения счетов с соперниками. Оружие участвующих в первом этапе ревизовали снова, особенно тщательно проверив тех, кто был уже замечен в нарушениях прежде.
Зрители, допущенные к созерцанию турнира, были безоружны — все, от крестьян до солдат из пражской стражи, не задействованных в охране, и имущих землевладельцев; прежде и повсеместно не раз и не десять происходили между приверженцами различных участников свои баталии, когда спорщики не находили слов, дабы доказать друг другу, что именно его кумир лучше, удалей, искусней. Уже бывало, что трупы выносили не только с ристалища, но и из толпы, и Рудольф, как и многие устроители турниров, просто запретил подходить к месту проведения боев вооруженными всем, кроме участников.
Вскоре по кличу герольдов участники заняли места в седлах, и еще долгих несколько минут судьи проверяли сбрую, седла, стремена, конские доспехи… Наконец, в какой-то не определимый, но явственно ощутимый момент, всё замерло. Притихли дамы, напряглись зрители, приняли на изготовку особенно подчеркнуто-снисходительное выражение лиц старики среди именитых гостей, заняли места два конных войска на огражденном двойной изгородью поле…
Сигнал к началу потонул в вопле толпы — ликование пополам с нетерпением, десятки глоток выкрикнули какие-то имена давно им знакомых и уважаемых завсегдатаев турнирных игр, кто-то просто орал во всю мочь, выплескивая скопившееся за последние два часа напряжение. Рудольф, сидящий неподалеку, поморщился, тоскливо покосившись в сторону особенно яркого, сияющего, как по заказу, солнца. Его мысли явно были где-то вдалеке от всего происходящего… Адельхайда, вздохнув, устроилась поудобнее, откинувшись на обитую стеганым покровом спинку широкой лавки. Конные групповые сшибки не были ее любимым зрелищем — самое интересное начиналось, когда господа рыцари брались за мечи, однако в этом турнире рассчитывать на подобное можно будет только на второй или третий день. Единственное, что оставалось, это попытаться потратить время с пользой и посвятить часы праздности раздумьям над тем, что удалось узнать, сопоставить и услышать…
Грохот столкнувшихся стена на стену довольно внушительных групп ненадолго заглушил нестихающий вой трибун, и зрители заревели с новой силой, толкаясь, подпрыгивая, чтобы увидеть через головы впередистоящих ставшее ареной огражденное пространство, еще громче выкликая имена, болея душой за того или иного славного воина. Обиды на рыцарей-разбойников, на бездарных управителей своих земель, доведших оные земли до истощения, а крестьян до пределов сил, злость на иноземных пришельцев, зависть к их высокому положению — все забылось; сейчас каждый из тех бойцов, что сошлись посреди ристалища в громе и молниях, подобно древним героям, был именно героем — недосягаемым, великолепным, непревзойденным…
Сегодня вечером наверняка будут потасовки — зрители станут обсуждать промеж собою, кто из их любимцев проиграл и почему, и наверняка все проигравшие будут жертвами неправедных приемов или нелепых случайностей, невезений, которые подстроил не иначе как сам Дьявол, не желающий позволять рыцарям решать споры согласно их чести… Будут жаркие препирательства, насмешки, обиды, злость, драки, и можно даже не сомневаться в том, что множество стычек случится меж богемскими и немецкими приверженцами, но несомненно также и то, что вполне можно будет увидеть, как германец с богемцем вместе отвешивают хороших затрещин немцу же или пражцу, ибо тот осмелился обозвать неудачником рыцаря Такого-то фон Оттуда, который на самом деле великолепен и непобедим, и плевать, что он вестфалец…
Это продлится недолго — всего-то несколько дней; но все-таки в памяти останется, и если не дать людям опомниться, если поддержать этот не вполне настоящий, но вполне ощутимый дух общности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
